Семь смертных грехов. Роман-хроника. Книга первая. Изгнание - Марк Еленин

4

Отсюда открывался великолепный вид на море и город. На высоком берегу, врезанном в Севастопольскую бухту, у Троицкой балки стояла дача, занятая главнокомандующим. Дача двухэтажная, большая, пышная, украшенная белыми колоннами, — смесь архитектурных стилей, которые можно было назвать одним словом: помпезные. Что ж, и в выборе дачи правитель Юга России остался верен своему вкусу. Во дворе были высажены абрикосовые и персиковые деревья, каштаны. По забору — кусты сирени, за которыми скрывались многочисленные агенты, расставленные Климовичем для охраны. Широкая лестница вела к заливу, к деревянной пристани, куда причаливал личный катер Врангеля и катера, привозившие приглашенных.

Сегодня к вечернему чаю Врангель ждал Кривошеина, своего первого заместителя по гражданским делам и «главного торгового агента» (как он называл его про себя, разумеется), чтобы обсудить неотложные дела и наметить план деятельности — в области дипломатии и, конечно, в кредитах. Стесненность в средствах очень беспокоила Врангеля.

Ровно в девять вечера прибыл Александр Васильевич. Главнокомандующий, протянув руки, вышел навстречу ему через веранду. К удивлению обоих, они облобызались.

Кривошеин, низенький по сравнению с Врангелем, напоминал сегодня банковского служащего средней руки. В белом костюме — длинном пиджаке и белом жилете, — белой рубахе со стоячим крахмальным воротом и темном галстуке, с тросточкой и белой шляпой в руке, он имел вид легкомысленный, если бы не умное и настороженное выражение маленьких полуприкрытых веками глаз и не тонкая, едва ли не насмешливая улыбка, скрытая седой козлиной бородкой и более темными усами. Этот старичок (он родился в середине века) прожил уже большую политическую жизнь. Он сразу стал ярым врагом революции — одним из руководителей тайной монархической организации «Правый центр», сторонником германской ориентации, хотя и не брезговавшим контактами с представителями Антанты. После разгрома Центра он бежал на Украину, а затем за границу. При первом зове Врангеля Кривошеин приехал в Крым. Многие удивлялись этому назначению: в Крыму, по общему мнению, было достаточно способных, более молодых и энергичных чиновников. Сомневался в целесообразности этого назначения даже Шатилов. Ему одному и объяснил Врангель твердое свое решение: «Кривошеин — выдающийся ум, эрудит. Он, конечно, не мог быть в числе тех, кто готов принять революцию, но он ясно сознает необходимость учитывать ее...»

Кривошеин фамильярно взял Врангеля под руку:

— Как было уговорено, Петр Николаевич, я позволил себе привезти ближайшего сотрудника своего и представляю его вам, ибо вы про него забыли: вам Климович милее. — Показывая, что шутит, он отступил на шаг вправо, и тут появился среднего роста господин, большеголовый, светловолосый, в полувоенной форме, вроде той, что носили земгусары. — Господин Шабеко Леонид Витальевич, — представил его Кривошеин и, чуть помедлив, добавил: — Присяжный поверенный, финансист. Напоминаю: приехал со мной из Парижа, Петр Николаевич. Тысяча достоинств!

Врангель, не протянув руки и лишь склонив голову, отметил про себя, что господин рыжеват, косит немилосердно, да к тому же излишне самоуверен — держится свободно, без раболепия и достойной скромности. Ну и тип! Пренеприятная личность! Однако Кривошеин не приведет сюда, на дачу, кого попало. Выходит, действительно стоящий человечек. Уж не из жидов ли? Рыжеват, губы выворочены, сейчас заговорит картавя.

— Не сочтет ли господин Шабеко возможным обождать нас в библиотеке, — тоном, не терпящим возражения, сказал Врангель. — Вас проводят. — Он хлопнул в ладоши. Вбежал казачок. — И позовут. А мы, Александр Васильевич, удалимся, пока чай приготовят.

Врангель был в пристойном расположении духа. После ряда безуспешных попыток ликвидировать Кавказский плацдарм и провала десанта Улагая, остатки которого, в беспорядке погрузившись на суда, прибыли в Керчь, наступил перелом. Последние военные сводки радовали, вселяли оптимизм. Пользуясь развитием боев на польско-советском фронте, Врангель сумел перегруппировать войска и в середине сентября бросил их в новое наступление на север, в направлении к Донецкому бассейну (так хотели французы). Были заняты Александровск, Орехово, узловая станция Синельниково (которую, впрочем, пришлось оставить, сократив фронт и оттянув его на Славгород). Донской корпус нацеливался на Мариуполь, а затем сумел взять его. Наступало время вызывать господ союзников к столу переговоров, решительно ставить перед ними вопрос о своих требованиях. Французы покровительствуют полякам — чудесно! Врангель готов прибыть в Париж для ведения переговоров. Русскому послу Маклакову послана телеграмма, требующая скорейшего решения этого вопроса: «...Срочность необходима потому, что только в течение приблизительно одного месяца возможно по боевой обстановке отсутствие главнокомандующего в Крыму». Интересно, что ответили французы? И кому? Кривошеину? Министру иностранных дел правительства Юга России Петру Струве?..

Врангель умел скрывать свои чувства. Он провел Кривошеина в кабинет, задернул тяжелые коричневые шторы, предложил гостю сигару. Минут пять они говорили о житейских мелочах, о растущей дороговизне, распущенности офицерства, попавшего с фронта в тыл. И только после этого главнокомандующий попросил ответа на мучивший его вопрос.

Кривошеин передал сообщение Маклакова: приезд Врангеля в Париж нежелателен, он создаст затруднения французскому правительству. В Севастополь командируется адмирал Леже. Он обладает исчерпывающей информацией по интересующему обе стороны вопросу и наделен определенными полномочиями.

— К чертовой матери! — не сдержав гнева, выругался Врангель. — Мы для них буфер. Они боятся разгрома Польши — и только!

— А Польша боится Неделимой России, — спокойно вставил Кривошеин, окутываясь сигарным дымом. — Им нужны твердые гарантии.

— Чего-чего, а гарантии мы раздаем, как банкрот векселя! — сурово усмехнулся Врангель. — Долги России? Пожалуйста! Союзнические обязательства? Пожалуйста! Демократию? Какую хотите! — Врангель вскочил и по привычке нервно зашагал по кабинету. — Сколько раз я предлагал и французам, и полякам: давайте из войск генерала Бредова, военнопленных, отрядов Булак-Балаховича и полковника Перемыкина сформируем третью русскую армию. Помогите нам!.. Говорим об этом в Париже, говорим в Варшаве, в Крыму. Наши фланги с поляками разделяет менее двухсот километров. И— ни к чертовой матери! — Врангель был как конь, закусивший удила. Шаги его становились все более твердыми.

И Кривошеин по придворному своему опыту и по врожденной хитрости понял: самое лучшее — дать главкому выкричаться, даже позволить обрушить свой гнев на него, ибо и он отвечал за дипломатические промахи правительства Юга и даже за его, Врангеля, промахи. Посему спокойно, дождавшись паузы, Кривошеин сказал, льстиво улыбнувшись:

— Моя это вина, господин главнокомандующий. Дела, суета, да и ваша занятость фронтом... Не сумел проинформировать своевременно. Да и не смел зря беспокоить. Ждал развития событий.

— И напрасно, Александр Васильевич. — Врангель не скрывал своей досады. — Кому, как не вам, знать: будущее России решается теперь не столько на полях сражений, сколько за круглыми столами дипломатов… Он вспомнил, как недавно произнес подобную же фразу, но с противоположным смыслом. Врангель остановился, рассердившись еще более, сказал властно: — Докладывайте, милейший Александр Васильевич.

— Извольте, — Кривошеин мило улыбнулся, показывая, что все это мелочь, недоразумение и тон главкома не задел его нисколько. — Маклаков телеграфировал: французы и Фош принципиально сочувствуют вашей постановке вопроса, но им мешает... каникулярное время.

— О боже! — взорвался Врангель. — Каникулы! Как у институток! Пока мы истекаем тут кровью...

— К сожалению, безучастное отношение других держав... Впрочем, начальник польской военной миссии уведомил: его правительство согласно на формирование русской армии до восьмидесяти тысяч человек.

— А мои условия? — ревниво перебил Врангель. — Я назначаю командование, армия называется русской, выдвигается на наш левый фланг и переходит в мое оперативное подчинение. Как? А? Что?

— Разумеется, это им известно. Они согласились прислать в Париж своего военного представителя для переговоров. Генерал, посылаемый вами, должен быть посвящен в ваши намерения, знаком с обстановкой. Кто он?

— Генерал Юзефович. Ему можно поручить не только дипломатию, но и формирование частей в Польше.

— Присоединить ли к нему Струве?

— Пусть бежит пристяжным, — улыбнулся, оставаясь серьезным, Врангель.

— А фон Перлоф? Может, как мне представляется, и он быть полезен?

— Фон Перлоф мне нужен здесь... Успехи полячишек против красных у Варшавы вскружили им головы. Отступление их Западного фронта на восток облегчает наши действия против их Юго-Западного фронта. Этим надо пользоваться срочно. Ибо я сомневаюсь в конечной победе полячишек. Верю в то, что они, получив снова по заднице, запросят мира и поставят нас под удар. Выводы? Ежедневная и точнейшая информация о делах, планах, мыслях поляков. Этим озабочен по своей линии фон Перлоф. Ну и Климович. Вам же и Петру Бернгардовичу надо знать все по каналам дипломатическим. И уж если сядут поляки за один стол с большевиками — пусть! — следует всеми путями затягивать эти переговоры с одной стороны. С другой — всемерно содействовать скорейшей переброске к нам из Полльши и Германии воинских контингентов из военнопленных и остатков армий Миллера и Юденича. Все это даст нам возможность продолжать борьбу. Мы будем драться с верой в успех и в свою старую, — Врангель сверкнул волчьими глазами и повторил: — Да, да! В свою непоколебимую союзницу Францию. Следует оповестить о последнем самые широкие слои общественности у нас и за рубежом.