Тайны острова Пасхи - Андрэ Арманди

Вот что случилось.

Когда я, задыхаясь от быстрого бега, добрался через туннель в скале до узкой площадки, там сидела только обманутая в своих ожиданиях птица, злобствуя, что лишена добычи. При моем приближении птица поднялась неловким прыжком, взмахнув слишком длинными крыльями, которые придают ей величественный вид только при полете в вольном пространстве. Хохол и щеки кровяного цвета еще более налились кровью от бессильной ярости, и пронзительный крик птицы был брошенной мне в лицо бранью.

Эта площадка ― высшая точка острова. Острое ребро ее на востоке является вершиной обрывистой скалы, черной башни, головокружительная отвесная стена которой падает в море пятьюстами метрами ниже, среди пены беспрерывного приступа волн. С западной стороны площадка эта царит над широким кругом озера в углублении кратера. Посредине этого озера выступает на несколько метров из воды небольшой холмик, вершина которого, с черной дырой на зубчатых ребрах, похожа на остроконечные ракушки, присасывающиеся к килю кораблей. Это, вероятно, какой-нибудь новый кратер, приподнятый в углублении старого небольшим позднейшим землетрясением.

Силою воли я подавил смятение своих чувств и вновь овладел ясностью ума; лишь тогда, через несколько мгновений, заметил я посредине площадки что-то вроде круглого камня у самой поверхности земли; явственная черта, отделявшая его от земли, позволяла думать, что камень этот часто приподымали. Эта каменная плита имела около двух метров в диаметре; на ней были высечены знаки: я насчитал их тринадцать.

Они были высечены вдоль окружности, вписанной в круг каменной плиты. Двенадцать из них были простыми касательными друг друга кругами. Тринадцатый, замыкавший окружность, был кругом большего размера, окаймленным чем-то вроде волнообразных линий.

Так подтвердились первые указания «говорящей доски» о «Галатеи»:

Лицо Инти ― круг. Круг неба там, куда Инти бросает свой первый взгляд.

Инти ― солнце. Линия горизонта описывает геометрический круг, если смотреть с высшей точки площадки; первые косые лучи утренней зари падают прежде всего именно на нее.

Кругл камень. Кругл колодец под ним.

Круглая каменная плита ― предо мною. Озеро в глубине кратера ― кругло; отвесные скалистые берега делают из него колодец; над ним возвышается эта площадка.

Один есть Инти. Двенадцать суть лики Муни.

Тринадцать знаков на каменной плите представляют собою солнце с лучами и двенадцать лун по числу двенадцати месяцев года.

Два ― шесть ― девять ― и ― один, и земля раскроется...

Я твердо запомнил все эти указания «говорящей доски»; но именно здесь и начиналась сложность.

Каждый из тринадцати кругов был, казалось, верхней поверхностью подвижного каменного цилиндра, крепко сидящего в своей ячейке. Все они были совершенно гладки; не за что было ухватиться, чтобы вытащить их, откуда я и заключил, что, лишь толкая их вниз, можно привести в действие механизм.

Я ходил по каменной плите и пробовал давить последовательно на второй, шестой и девятый круг, считая первым круг нарисованного солнца, и делал это сперва в правую, потом и в левую сторону от него. Ничто не шевельнулось!..

Я испробовал в отдельности каждый из кругов; все они остались неподвижны.

Я был обескуражен и готов был прийти в отчаяние, когда, случайно став ногою на край каменной плиты, поставил другую ногу на один из кругов. Под тяжестью моего тела круг углубился в плиту на несколько сантиметров...

Я возобновил этот опыт, начав с круга 2, и надавил его всей тяжестью моего тела: он углубился. Я стал на круг 3, он углубился, но круг 2 поднялся вверх. Я стал последовательно нажимать таким образом на все круги; все углублялись, но круги 2-й, 6-й и 9-й, если считать справа, уступая моему весу и углубляясь, заставляли в то же время подниматься все остальные круги. Я надавил на круг 1-й ― и все пришло в первоначальный вид.

Глубокое волнение овладело тогда мною, так как я почувствовал, что близок к цели. Я осторожно надавил один за другим цилиндры 2-й, 6-й и 9-й, а затем надавил солнце...

И немедленно же я резко отпрыгнул, так как тяжелый жернов содрогнулся, описал четверть круга по вертикальной оси и стал перпендикулярно, в равновесии на тяжелых каменных подпорках, открывая глубокую пустоту, уходившую во мрак.

Тогда я понял мудрую предусмотрительность, которая делает невозможным поворот камня, пока находишься на нем.

Я благословил случай, позволивший мне иметь при себе электрический факел, который освещал мои бесплодные поиски в течение минувшей ночи.

Колодец, в который я углубился, был чем-то вроде неправильной трубы, иногда широкой, иногда узкой, стены которой состояли из окаменевшей лавы. В ней были грубо высечены ступени. Лишь только я поставил ногу на первую ступень, как жернов покачнулся и соскользнул на прежнее место. Снизу на этой каменной плите были начертаны те же знаки, что и на верхней ее стороне.

При глухом стуке ее падения, повторившемся в глубинах этого неизвестного колодца, я не мог удержаться от движения страха. Не могу определить глубины, на которую я спустился таким образом. По всей вероятности, спуск был довольно непродолжительный, но показался мне очень длинным по причине мрака и однообразия этой трубы. Черные матовые стены не давали отблесков от лучей моего факела, и среди этого мрака он казался слабым огарком свечи.

Потом ступени этой лестницы сомкнулись с другим туннелем, под углом к первому; новая труба спускалась под землю с легким наклоном.

Воздух стал сырым и свежим; легкие мои дышали атмосферой погреба. Дрожь пробегала по моим плечам. Стены были покрыты каплями воды.

Так шел я уже не по ступенькам, а по легкому наклону неровной почвы второго туннеля и шел довольно долгое время. Наконец свет моего факела осветил вертикальную скалу, преграждавшую всякий путь.

Никакого прохода не было.

Я осветил заграждавшую скалу светом своего электрического факела и открыл на ней тайные знаки, о которых было сказано в документе. Совершенно подобный первому круг был здесь вертикален; те же тринадцать знаков, тринадцать кругов, были вписаны в широкий круг на самой скале.

Я вспомнил:

Гугатое начертал путь.

Я шел по пути, проложенному лавой.

Один есть Инти. Двенадцать суть лики Муни. Три ― восемь ― одиннадцать ― и ― один.

Когда я вдавил в этом порядке цилиндры, то тяжелый жернов повернулся на своей вертикальной оси и открыл по узкому проходу с каждой своей стороны. Нежный, смягченный свет успокоительно подействовал на мои напряженные глаза. Я вошел в узкий проход ― и каменная плита снова закрылась...