The ТЁЛКИ два года спустя, или Videoты - Сергей Минаев

– Я без ума от этой идеи, зайка! – Я резко дергаю молнию на своей кожаной куртке, разворачиваюсь и ухожу из павильона.

Сижу в маленьком суши-баре рядом со съемочными павильонами. За прилавком, в углу, переодетый японцем туркмен/кореец/узбек/таджик готовит суши. Курю, пью кофе. Лениво листаю меню.

Думаю о том, какие у меня мудаковатые друзья. Полтора месяца съемок. Кучи проб, тонна потерянного времени. В итоге доигрались до того, что трахнули школьницу, потом захотели скрестить ее со мной в кадре и попытаться продать эту смесь бульдога с носорогом каналу. Красавеллы. И всю эту кучу дерьма продюсирую я. Гениально. Нам бы еще месяцок поснимать, мы бы все превратили в любительское порно. В главных ролях – мы и проститутки (все дешевле, чем на актрис тратиться, и никакой молодой человек из кадра не уведет). Спонсоры – анальные смазки, презервативы и гостиницы с почасовой оплатой.

Достаю телефон. Лезу в Сеть. Сначала смотрю ближайшие билеты на Лондон, Амстердам и Париж. В принципе – на среду можно смело бронировать, в один конец. Кроме канала, меня здесь ничто не держит. Если только... Придумываю эсэмэс Наташе:

«Привет. Кажется, я у тебя паспорт забыл».

Следующие двадцать минут никакого ответа. Значит, не судьба.

В принципе, Лобов будет не так уж неправ, если погонит нас за этот проект с канала. Потратить столько времени для того, чтобы потом брать в кадр всех, кто под руку попадется. На самом деле обидно. Я очень хотел попробовать. Антон, наверное, тоже. И Ваня. Правильно кто-то из знакомых сказал на старте: не стоит лезть в сферы, в которых ни черта не понимаешь. А у нас всегда штаны через голову. Домохозяйки становятся телеведущими, телеведущие – писателями, писатели – музыкантами, музыканты – актерами, актеры – политиками, а гастарбайтеры – мастерами суши. Поэтому везде одна сплошная задница. И дороги плохие, и суши невкусные. И кино – говно. Особенно наше.

Пока пью третью чашку кофе, телефон звонит непрерывно. В основном Ваня. Все звонки сбрасываю. Без меня, чуваки. Злой, как черт. И что-то кусает в голову. Какая-то деталь, возникшая случайно. Но очень важная. Гастер-батыр продолжает издеваться над тушкой лосося. За это в следующей жизни Будда непременно превратит его в рыбу, а меня... в осла. Или в рулон фольги, часть которой потом порежут на конфетти для детских елок, а другая часть уйдет на скрутки для хранения гашиша или героина, который привезут в своих задницах наркокурьеры из Средней Азии.

И в этот момент меня бьет током. Я вскакиваю с места, подхожу к суши-мастеру:

– Привет. Тебя как зовут?

– Фархад, – косится исподлобья чувак, не отрывая ножа от разделочной доски.

– Ты откуда приехал?

– С Узбекистон, – еще один колкий взгляд.

– Так, – захожу за прилавок, оглядываю Фархада со всех сторон. – Скажи вслух, Фархад: Катя, я тебя люблю!

– Зашем? – виновато осведомляется он.

– Скажи, хуже не будет.

– Э... Кать, я тибя лублу, – неуверенно выговаривает узбек.

– Ага. В кино хочешь сыграть?

– Не-е-ет, – тянет он, – миня хазяэна ни атпустит.

– Атпустит. Хочешь или нет?

– Ни зна-а-аю, – блеет он.

– Я знаю. Кто у тебя тут старший?

– Вон, – Фархад показывает ножом на девицу за крайним столиком. – Марин Николэвн.

Минут пятнадцать уходит на «телеведущий Андрей Миркин», плюс обаяние, плюс двести долларов, и вот я уже практически за руку волоку испуганного Фархада в застиранных джинсах и растянутом свитере в павильон. По дороге он норовит сбежать обратно в кафе, но работает моя хватка вкупе с мантрой «большой денег заработаешь, в пять раз больше, чем в суши-баре, домой отправишь, а? Детям, жене, а? – причем говорю я все это почему-то с армянским акцентом. – А, Фархад?»

– У минэ нет жена.

– Будет, Фархадик, будет!

Еще сорок минут уходят на визги бегающего по потолку Антона и нецензурные диалоги с Ваней. Антон бросает в стену стул и уходит. Массовка садится на пол. Многие закуривают. Ваня кидает в меня упаковкой пластиковых тарелок, которые разлетаются по павильону, как метательные диски. Оператор откупоривает бутылку виски. Катя, одержимая желанием сыграть, бегает между мной, Антоном и Фархадом, заклиная: «Мальчики, ну мальчики!». Антон возвращается. Массовка с шумом встает. Наконец, чуть не подравшись, мы договариваемся снять десять дублей и в случае неудачи заменить Фархада мной.

Битый час объясняю ему сценарий. Кажется, за это время я успеваю выучить наизусть диалоги и слова всех действующих лиц, включая массовку. Следует отметить, что Катя мне здорово помогает. Фархада трясет от страха, он не понимает, во что его заставляют ввязаться. Я хожу с ним по площадке, наливаю ему водки, грожу ментами, хозяйкой суши-бара и отъемом регистрации. Последняя угроза пробивает в мутном взоре его узких глаз слабый огонек разума. Рассаживаемся по местам.

– Подбираешь кошелек и идешь, – показываю Фархаду, как идти. – Кричишь: «Девушка, девушка, это ваш кошелек?». Понял?

– Угу, – кивает Фархад.

– Потом отдаешь ей кошелек, смотришь в глаза, как будто влюбился. Она говорит: «Спасибо, не заметила, как потеряла». После этого твой ответ...

– Угу.

– Ну, с богом. Джеки ты мой Чан ненаглядный!

– Сцена пять, дубль один, – звучит команда.

Фархад, воровато озираясь, выходит на площадку. Не выдерживая никакой паузы, берет с пола кошелек, разворачивается к Кате и тут же верещит козлиным голосом:

– Девушк! А, девушк! – бежит к ней, заваливаясь на один бок, как хромая ворона, всплескивает руками. – Девушк! Эта ваш кашелек?

– Ой!– оборачивается Катя и начинает блядски хлопать ресницами.

– Ваш, та? – переспрашивает Фархад. – Вот, бэрит, пожалуйста.

– Спасибо, не заметила, как потеряла, – принимает Катя кошелек.

– Я сам потерялся в этом город, та, – скороговоркой выплевывает Фархад и смотрит на нее «как будто влюбился». Скорчившись в три погибели, взгляд снизу вверх, будто ждет, что получит прямой удар в голову. Испуганные глаза стреляют то в Катю, то в камеру, то в зрителей. Закончив говорить, выходит из кадра и идет ко мне, видимо, боясь, что все остальные его сейчас немедленно изобьют, отнимут регистрацию и ушлют обратно в солнечный Узбекистан.

«Все остальные» тем временем прибывают в шоке. Оператор откровенно и весьма нетрезво ржет. Ваня отворачивается. Антон закрыл лицо руками и скорчился, как плакальщица. Сценарист таращится на нас с Фархадом и крутит пальцем у виска.

– Сигарету можно выкурить? – спрашивает Катя и, не услышав ответа, закуривает.

Фархад садится рядом со мной на пол и затравленно оглядывается.

– Я не буду больше его снимать, все понятно! – говорит, не отнимая рук от лица, Антон.

– Реально, хватит балагана, – кивает Ваня.

– У нас еще девять дублей, – безнадежно напоминаю я.

– Можно мне вашего Фархада на десять минут? – выпуская дым из ноздрей, интересуется Катя. Я отчаянно ей подмигиваю.

– Да хоть на двадцать! – Ваня чихает.

Я, Антон, оператор и сценарист – синхронно закуриваем. То ли у меня заложило уши, то ли в павильоне в самом деле так тихо. «Семисветова» – высвечивается на экране моего телефона. Первая мысль – сбросить звонок, вторая – бэкстейджи Хижняка.

– Да, – нарочито усталым голосом отвечаю я.

– Привет, ты жив?

– Это не жизнь, а какой-то затяжной прыжок в помойку.

– Что случилось?

– Все!

– У тебя настроение плохое? – Она подвисает.

– Да... последние лет десять.

– Ты не можешь говорить?

– Я могу встретиться, – сходу перехожу к сути.

– Правда?! – Даша заметно оживляется.

– Правда. Часа через четыре, ладно? – Я нервно посматриваю на часы. – У меня съемки пилота.

– А где? – представляю ее лицо, отражающее лихорадочную работу системы по поиску подходящего заведения.

– «Beef-bar», – особо не задумываюсь. – В семь, окей?

– А я подумала...– но мое резкое «целую», оставляет ее наедине с собственными мыслями.

Снова смотрю на часы. Проходит двадцать три минуты.

– Мы готовы, – возвращается Катя.

Оператор смотрит на Антона. Антон безучастно пожимает плечами и обращает свой взор на Ваню. Ваня угрюмо молчит.

– Камеры готовы?! – ору я. – Камеры, мотор!

– Сцена пять, дубль три!

И тут происходит странное. Фархад преобразился. Что-то неуловимо другое появилось в его походке. Его взгляде. В том, как он поднимает кошелек, медленно разворачивается, смотрит по сторонам. Замечает вдали одинокую девушку и идет за ней. Сначала пружинистым шагом, потом переходит на легкую трусцу. Забегает вперед, смотрит на нее. В глазах щенячий восторг и одновременно легкий намек на похоть:

– Девушк, добрий тень! – Пауза. – Девушк, эта ваш?

– Ой!– вскрикивает она, будто он нашел ее трусики.