Андрей Ярославич - Ирина Горская

Но он не хочет, не хочет, чтобы отец женил его, как женил Александра; и не будет более этих ночных полетных снов, потому что всегда будет лежать с ним на постели жена, такая, как жена Александра; и другие женщины, которых можно будет иметь, они будут как та, в кустах…

Но эта торжественность в голосе отца, она странная какая-то была и предвещала странное что-то, необычное. И Андрей не сказал ни слова отцу. Но удержаться от хмурости не мог.

Отец поглядел на него любовно и пристально. И вскоре уже Андрей рассказал ему и о снах полетных, и о своем деле с женщиной…

— Через Александра сделалось? — спросил отец, и будто недоволен был старшим сыном.

Андрей быстрым кивком отвечал. Вернулось безоглядное доверие к отцу. Отец только хорошее может сотворить для него. И отец сказал ему, что не надо никогда мучить себя, не след иметь дело с женщиной, если нет желания. Пусть остаются покамест для Андрея лишь эти полетные сны.

— Но я тебе многое расскажу, научу тебя хорошему, для плотской радости… Потому что, должно быть, скоро ты покинешь меня и отправишься далеко, в далекие отсюда земли. Я сейчас буду говорить с тобой, а ты слушай меня внимательно и никому, ни одной живой душе не передай того, что я тебе сейчас скажу…

Внезапно Ярослав понял, что может сказать Андрею даже поболее, нежели предполагал. А для Андрея самой простой догадкой была догадка об уделе, который отец все же решил ему дать, женив его на дочери или внучке кого-нибудь из родичей-князей; гадать, на ком, он даже и не мог; не знал ничего такого… Но нет, тогда отец не говорил бы о далеком пути… Андрей резко отвлекся, оборвал свои мысли, стал внимательно слушать отца…

— …Ты благороден, и красив, и умен. Однако странен твой ум, а красота и благородство — не защита в тяготах мирской жизни. Ты любимый мой сын, и я готов наделить тебя лучшими землями и городами. Но, увы, моя щедрость вернее навлечет на тебя гибель. Я не доверяю ни своему брату, твоему дяде Святославу-Гавриилу, ни братьям твоим. Никто из них не будет тебе другом, даже те из них, с кем ты играл в детские игры… — Андрей подумал, что отец имеет в виду Танаса, но не стал прерывать отца, возражать не хотелось. Отец говорил о какой-то большой безусловной правде, которая была правдивее всех маленьких правд, известных Андрею о братьях… — Я могу и хочу наделить тебя с необыкновенной щедростью, — продолжал отец, — но я знаю твердо, едва смерть закроет мои глаза… — Андрей вздрогнул, но отец величаво приподнял руку, показывая, чтобы сын не прерывал его. И повторил снова: —…Едва смерть закроет мои глаза… — и довершил фразу, — тотчас отнимут у тебя все, чем я наделю тебя. И твоя храбрость не поможет тебе, а ум, красота и благородство явятся лишь помехой. И потому я желаю устроить твою судьбу, дать тебе новых родичей; и устроить так, чтобы они должны были защищать тебя и беречь. Слушай же! И не прерывай меня…

— Подчинив своей власти нас, княжеский род Рюриковичей, тартары показали нам, что есть истинная власть. Они явились на наши земли, словно заря, вслед за которой… — Отец усмехнулся и произнес вслух мысль сына: — Да, вслед за этой зарей — новый день или, новая ночь… Но теперь я твердо полагаю, что — день? Ибо довольно! Мы научены и созрели для собственного единовластия. Война! Пусть в этой войне с тартарами родится держава… И я полагаю в себе довольно силы для того, чтобы стоять во главе… Эти мои намерения скрыты от всех, кроме тебя. Я знаю, ты не сочтешь меня одержимым честолюбием, легко кружащим голову. И поверь, о тебе я сейчас думаю и забочусь более, нежели о своем самовластии. Но судьбы наши — твоя и моя, отца и сына — крепко сплетены. Я выбираю тебя из всех моих сыновей. Вернее всего, твои братья примут сторону Александра. Это он, он будет нашим противником! Но я решаюсь. Быстрого свершения не жду. Тройственный союз — мой, Михаила Черниговского и Даниила Галицкого — едва начинаю складывать. Это нелегко, оба умны хитрым умом, потребным правителю. Но опорой мне, моему замыслу должна стать Южная Русь. Волга — под пятою тартаров, Новгород— настолько озабочен сбережением собственной вольности, что непременно утратит ее. Взгляд мой — на Запад, найти под-крепу чаю там. Ныне ничто не остановит меня. Пойду и на союз с понтифексом римским, и на отказ от благочестия на греческий лад… Нет, молчи покамест, не противоречь, не прерывай!.. Крестовый поход западных земель и Южной Руси на тартаров — это стоит византийских поповских выдумок! Я буду создателем Русской державы. Новый день!..

Андрей, сначала встревоженный словами отца о смерти, тревожился теперь этими великими намерениями отца. В сущности, смутила юношу эта, казалось бы, и не столь важная непоследовательность: сначала — о смерти, после — о величии… Андрей вдруг понял, что когда о величии говорил Александр, это вызывало страх, Андрей пугался Александра; но теперь, слушая отца, Андрей боялся за отца… Но этот страх за близкого, любимого, придавал силы…

— Я не верю в одоление Александра и тартаров, — произнес Андрей тихо и решительно, — никто их не одолеет. Их заря вещает ночь, одну лишь черную ночь, я знаю. А ты полагаешь возжиганием свечей многих эту ночь рассеять… Это невозможно…

Отец не возразил, не рассердился. Глаза большие были замершими, темными, плоскими в глубине своей…

— Какого, однако, страха нагнал на тебя Александр. — Отец проговорил без осуждения, без насмешки, задумчиво. — Но ты прав, его следует опасаться. И если этот страх помогает тебе оставаться настороже, пусть остается этот страх. Не думай о том, что я сейчас сказал. Будем думать о твоей судьбе. Для тебя я желаю лишь одного: спокойного и достойного существования под надежной защитой. Ты ничего не должен предпринимать для исполнения моих замыслов о новой державе. Только живи, храни свою жизнь! Если я добьюсь победы, все будет обставлено и устроено так, чтобы ты и твои сыновья и внуки оставались бы правителями великой державы и никто бы не мог лишить вас трона и власти. Но еще раз повторяю тебе: не думай ни о каких великих замыслах. Сейчас я устрою твою судьбу, и ты будешь проводить время, как тебе угодно, — охотясь, читая книги, молясь. Я посодействую тому, чтобы и в браке ты не был несчастен, — отец улыбнулся ласково, — чтобы лучше было, чем в твоих полетных снах… Сейчас я все тебе объясню. И не тревожься. Я знаю свои силы. Скоро ты окажешься вдали от Александра, тебе не надо будет опасаться его…

Но пока отец говорил, сын все слабее ощущал его силу.

«У него нет силы, или просто я не в силах понять его…» — встревоженно думал Андрей.

И тут отец начал объяснять сыну свои намерения устроить его судьбу.

— Обстоятельства таковы, — сказал Ярослав, — что прежде всего следует помыслить не о самой невесте, но о ее родичах. В любом случае твоя невеста окажется совсем еще ребенком, маленькой девочкой. Но пусть тебя это не смущает. Она вырастет на глазах у тебя, с детства полагая тебя другом и наставником, будет на все глядеть твоими глазами, будет тебе помощницей и охранительницей. Я научу тебя, как достичь этого. И наконец, эти маленькие девочки, одна из которых должна сделаться твоей супругой, уже и сейчас отличаются красотой. И потому не тревожься о будущей своей супружеской жизни, и перейдем к обсуждению предметов более значимых. Намечая устройство твоей судьбы, прежде всего подумал я о нашем родиче, о галицком князе Данииле Романовиче. Возможно, именно под его защитой ты был бы в безопасности от козней и посягательств братьев. Даниил — умен и силен, и в его силе и уме много благородства. Он — Рюрикович, наш родич, и, как и мы все, наставлен с младенчества в православной вере — греческой ортодоксии. Дочери его Марии восемь лет; я сведал, что воспитывается она, как это издавна велось в семьях правителей Южной Руси; обучают ее не одним лишь рукоделиям женским, но и чтению книг и владению чужеземными наречиями, всему, что тебе столь мило. Такую девушку ты видел и говорил с ней много; и я знаю, ты помнишь ее… — Андрей понимал, что отец повел речь о Ефросинии, но не ощутил на щеках своих горячую краску смущения; разговор был откровенный, отец все знал, и Андрей ничего не скрывал от него…

— Да, — произнес Андрей спокойно и откровенно, — я помню ее и верю твоим словам. Я верю, что все так и есть, как ты говоришь. Я был бы рад и, наверное, даже счастлив, если бы та девушка… — он проговорил с легкой запинкой и не назвал ее имени, — если бы та девушка словно бы возродилась в новом облике и была бы рядом со мной. Я согласен с таким твоим решением, и мне уже и не хочется слышать о других…

Сминая темную бороду, отец опирался подбородком о ладонь и смотрел на сына, скрывая тревогу и нежность.

— Земли Даниила богаты, обильны, — продолжил Ярослав, не отвечая сыну прямо. — И сам князь и его супруга красивы благородной красотой, и эту красоту наследовали их дети. Но мы сейчас принимаем серьезное решение и не можем ошибиться. Я и за гробом буду страдать, если допущу погрешность, которая лишит тебя возможного счастья. Я бы с легким сердцем послал к Даниилу сватов и отпустил бы тебя в его земли, но помимо хорошего вижу я в таком союзе и дурное. Михаил Черниговский может расценить устроение подобного брака твоего, как мое желание сблизиться с Даниилом более, нежели с ним; черниговский князь недоверчив, и оба мы с ним имеем основания не доверять друг другу. Даниил сумел окружить себя верными и сильными людьми, они будут поддерживать и тебя; он сумеет сделать так, чтобы супруг его дочери не остался в одиночестве после его смерти. Дочь у него одна, и он любит ее. Но у него несколько сыновей, они старше тебя и уже известны своей лихостью и отчаянностью. Конечно, я почти уверен, он сумеет укротить их и не даст тебя в обиду. Но если внезапная смерть унесет его? Как ты останешься в чужих землях и в подобном окружении?