Потревоженные тени - Сергей Терпигорев

— То есть как пригодится?

Так, когда-нибудь разберу это все и что-нибудь напишу...

Я смотрел на эти исписанные листы, на него смотрел, ничего не понимал, про что это он говорит, но мне и это у него нравилось. Странный какой-то человек. Я таких прежде не видал. У нас в то время таких не было...

Один раз я застал у него в комнате m-lle Бибер. Он полусидел-полулежал, поджав ноги, на диване, а она сидела перед столом и читала, перебирала его бумаги. Они оба взглянули на меня и продолжали разговор. Это было в самом начале. По-французски я еще ничего не понимал. Она говорила, смеялась. Потом вдруг заговорили о чем-то серьезно, и я заметил, как оба они несколько раз во время разговора посмотрели на меня. Я услыхал только свое имя... M-lle Бибер была очень добрая. Я стоял у стола близ нее; она обняла меня одной рукой за талию, привлекла к себе и дружески-ласково поглаживала по голове и, поправляя мне волосы, спросила, кого я больше люблю: m-r Беке или Богдан Карловича.

— M-r Беке, — нисколько не смутившись, отвечал я.

Они оба тихонько рассмеялись.

— Мы с m-r Беке хотим вас выучить читать, — сказала она. — Вы хотите?

— Хочу... Конечно...

Они что-то опять заговорили. Он ей возражал, как мне показалось. Потом она ему что-то решительно ответила, повернулась к столу, взяла какую-то книжку, развернула ее, хлопнула меня по плечу и сказала:

— Ну, смотрите. Вот это А, это В, это С... смотрите и хорошенько запомните.

Я повторил вслед за нею несколько раз: а, в, с, всмотрелся в их очертания, запомнил, какой рисунок какому соответствует звуку, и сказал:

— Ну-с, дальше.

— Дальше — довольно. Дальше — завтра... Понравилось?..

Она смотрела на меня большими черными добрыми глазами и весело смеялась.

Я стоял и улыбался.

В этот же день вечером, за чаем, что-то, по обыкновению, болтая и смеясь, она протянула руку к корзинке с печеньем, взяла оттуда кренделек и вдруг остановилась и посмотрела на меня.

— Это что? — спросила она, держа кренделек. На что похоже?

Я не понимал, что такое она меня спрашивает; но она показала пальцем сперва себе на лоб, потом на крендель, и я догадался, рассмеялся. Все на нас обратили внимание и спросили, в чем дело?

— Ни в чем; это наш секрет, — сказала она. — Serge, смотрите — никому не говорите...

В несколько дней я выучил таким образом всю азбуку.

— А когда же читать?

— Теперь скоро. Очень даже скоро.

VI

Другой раз я застал их тоже вдвоем на балконе. Отца не было дома. Матушка с Соней, Анной Карловной и Богданом Карловичем была где-то в саду или ходила и осматривала хозяйство. M-r Беке сидел в камышовом плетеном кресле и что-то читал. M-lle Бибер сидела на балконных ступенях. Я подошел к ней и сел возле нее. Она вдруг резко обернулась ко мне, точно будто не заметила, как я подошел к ней и сел, и молча, пристально уставилась на меня. Я тоже оглянулся на нее. Она была какая-то странная.

— Вы добрый мальчик, Serge, — наконец начала она, — и никогда не будьте злым, таким, как ваш дядя, m-r Pierre. Он очень, очень злой... Про вашего папа говорят, что он очень слаб и своих людей распустил, но это ничего, это лучше... зато они все его любят...

Она была страшно возбуждена и говорила задыхаясь, несколько раз повторяла те же слова. Я не знал, в чем дело.

— Вы видели, как плачет ваша бедная няня? Видели?.. Нет?.. Вы знаете, что ваш дядя сделал с ее братом? Ее брат ведь принадлежит вашему дяде. Вы знаете его? Он — повар. Ваш дядя вчера его так наказал, что его сегодня причащали. Он, может быть, теперь уж и умер... няня хочет идти к нему. И я с ней поеду. Хотите и вы? Мы ему, вашему дяде, m-r Pierre, скажем, что он злой человек, что он варвар, я ему плюну в лицо!.. Я ему дам пощечину!..

Она почти кричала, а не говорила. M-r Беке сидел в кресле молча, облокотившись на балконные перила. Развернутая книжка лежала у него на коленях, но он ее не читал.

Он смотрел на нас с m-lle Бибер.

— И это люди! Еще считают себя образованными людьми!.. Убить почти семидесятилетнего старика! Что он мог ему сделать? Пережарил ростбиф, недожарил котлетку!..

В это время в балконных дверях, которые выходили в гостиную, показалась в темном платочке на голове старуха-нянька. Глаза красные, заплаканные, на щеках мокрые полоски от слез.

— Я пойду, барышня, — сказала она.

— Я тоже готова. Я сейчас, — воскликнула m-lle Бибер. — И он с нами. Он тоже пойдет, — говорила она, указывая на меня.

— Нет... Нет. Им как можно!.. Им нельзя идти. Нет, уж вы, батюшка, оставайтесь. И вы, барышня... я одна пойду... Это ведь далеко — версты четыре до них будет. Барыня узнает, гневаться будут, — отговаривала нянька.

Но m-lle Бибер стояла на своем, сказала, что она пойдет отыщет матушку, попросит у нее, чтобы нам запрягли какой-нибудь экипаж, и мы поедем. «Пойдемте», — говорила она, и мы все, в том числе и m-г Беке, бывший в этот день дежурным, отправились отыскивать матушку.

M-lle Бибер шла впереди, то и дело путалась в платье, в траве, поднимала руки к небу, потрясала ими, потом безнадежно опускала их. Я поспешал за нею. M-r Беке тоже шел скорым шагом. Старуха-нянька, всхлипывая, трусила за нами и раз или два споткнулась и упала.

Наши хлопоты, однако, ни к чему не привели. Матушка на этот раз отказалась отпустить и меня и m-lle Бибер.

— Вы бог знает что выдумали, — говорила она ей. — Вы там можете на такую сцену налететь, что и... нет, нет, ни за что... Вы не знаете, что это за человек!

— Я не хочу его и знать. Что ж он со мною может сделать? Я не крепостная его...

— А я вам опять-таки говорю, что вы не знаете, что это за человек. Разве он посмотрит на что...

M-lle Бибер поволновалась еще сколько-то времени и затихла. Все ее уговаривали: и матушка, и Анна Карловна, и Богдан Карлович, особенно Богдан Карлович. Он, собственно, со стороны приличия.

— Вы девица, — говорил он, — и вдруг среди мужчин! На конюшне!

— Разве «он» на конюшне лежит? — удивился я.

— Нет, он, вероятно, теперь не на конюшне, — его, вероятно, теперь уж перенесли оттуда!.. Но, может быть, на конюшне теперь других наказывают...

Я услыхал тогда в первый раз, что людей секут на конюшне. Но я помню, что с тех пор долго, всякий раз, как мы проезжали, бывало, мимо чьей-нибудь усадьбы и я видел отворенную дверь конюшни, я все с замирающим сердцем заглядывал туда, в темноту, — не увижу ли там такую сцену... К счастью моему, я, однако, так и не видал ее никогда. Совсем не видал, как секут людей, — ни когда был мальчиком, ни потом — никогда...

Старухе-няньке матушка велела заложить дрожки, и, когда их подали, она поехала туда одна. Мы из сада смотрели и долго провожали ее глазами...

VII

Все новые пошли для меня впечатления... Началось, что ни день почти, то что-нибудь непременно новое, чего прежде не было или чего я не замечал прежде. И все это как-то в связи с французами. Точно они всё это возбуждали... Анна Карловна и Богдан Карлович такие покойные, ровные. Если бы у нас жили только они и французов не было бы — ничего бы, кажется, и не было.

Я стал ощущать какое-то странное чувство: или все вокруг меня поглупели, или уж я вдруг поумнел. А между тем ничего особенного не случилось, ничего такого не произошло, я просто столкнулся с новыми людьми, увидал новое отношение, не такое, какое до сих пор, к разным случаям, суждениям, поступкам... Стал сличать это новое со старым. Прежде это мне представлялось таким, а теперь оно выходит вот что... Открытия все... Целый ряд открытий и каждый день...

У нас был садовник, который заведовал цветником перед домом. Он каждый день приходил и что-то делал, поправлял, обрезал, привязывал цветы к палочкам. Ему было лет тридцать, у него была жена, которую мы иногда видели в саду, но его все звали Егоркой. Так звал и я его. Один раз m-r Беке мне сказал: «Зачем вы так называете его? Это нехорошо. Он старше вас. У него есть имя — его зовут Егор...»

«Егорка... Егор... он старше», — мысленно повторил я несколько раз и что-то соображал...

С этих пор, когда в цветнике или в саду я видел его, я всегда вспоминал: «Егор... он старше...»

Богдан Карлович вскоре после этого как-то увидал его при мне и зачем-то позвал: «Егорка!..» Мне это уж показалось неловким... Мне стало неловко даже и за себя самого, присутствовавшего здесь...

Мы с m-r Беке почти каждый день катались верхом. Когда мы проезжали по деревне, а также и в поле, встречавшиеся нам мужики снимали шапки и кланялись.

— Смотрите, вам кланяются, — замечал мне m-r Беке.

Я кланялся, но не понимал, почему он говорит, что это они мне кланяются? Один раз я его спросил об этом.

— Потому что вы будущий их барин... Они со временем будут вашими рабами, и вы будете делать с ними, что хотите. Они это знают. Поэтому они уж теперь вам кланяются...

И это как-то странным, непривычным показалось моему уху. Особенно слово: «рабы». Я до сих пор хотя и слыхал это слово, но оно как-то так пролетало мимо ушей. А теперь я остановился на нем. Проехав несколько шагов, я сказал: