Церковь Духа Святого - Протопресвитер Николай Афанасьев

2. Приблизительно во второй половине П–ro века мы находим в местных церквах, если не во всех, то в большинстве, епископов, как лиц имеющих отличное от пресвитеров служение. Если к епископам по прежнему еще применяется наименование пресвитеров, то последние больше не именуются епископами, как это было в апостолъское время. Епископ имеется только один в местной церкви. Если мы обратимся к истории церкви вообще, то мы не найдем в ней никаких резких перемен ни в какой области церковной жизни, а особенно в той, которая относится к церковному устройству. Если такого рода перемены навязывались церковной жизни, то они обычно сопровождались ожесточенной борьбой. Всякого рода изменения в церковной жизни происходят медленно и для обычного сознания незаметно. В этом процессе изменения могут быть очень существенными, но опи обязательно в своей начальной точке имеют основания в прошлом. Нового «ex abrupto» ничего не создавалось в церкви, и всякое новшество искало себе основание в прежней традиции. Если мы во второй половине II–го века констатируем в местных церквах единоличный епископат, то мы должны поставить вопрос, каким образом он мог быть создан и каким образом он мог быть принят и стать основою церковного устройства, если его раньше совсем не существовало. Это была бы небывалая революция в церковной жизни. Если она действителъно имела бы место в истории церкви, то несомненно до нас дошли бы свидетельства борьбы, которой сопровождается всякая революция. Этого нет, если не считать слабых намеков на соперничество епископов и пророков, причем новшество было не на стороне епископов, а на стороне пророков. Мы не находим следов борьбы пресвитеров с епископами, если опять же не считать некоторого противодействия первых вторым в Александрии, и, кажется, только в ней одной. Поэтому мы должны признать, что епископат, который мы находим во II–м веке, имел свое ядро в предыдущей эпохе, т. е. в апостольское время. Где и в чем мы должны искать это ядро?

Новозаветные пресвитеры–епископы не были ни епископами, ни пресвитерами, а были епископами–пресвитерами и только ими. Как ни важно выяснить их положение в первоначальных местных церквах, еще важнее выяснить, как они возникли в них. Традиционно–школьное учение, что трехстепенная иерархия установлена Христом, есть догматическое утверждение, возникшее на основе богословской спекуляции, и не имеет соприкосновения с исторической тканью церковной жизни. В этом оно и не нуждается. Оно не может быть исторически доказано. Более правильно, как делают это некоторые католические богословы, говорить, что церковная иерархия является божественным установлением. Это более правильно, т. к. это утверждение нельзя исторически опровергнуть, даже если его нельзя исторически доказать. Тем не менее, эта богословская аксиома не снимает вопроса, когда актуализировалась церковная иерархия. И одна, и другаи аксиома могут быть правильны, если их понимать экклезиологически, но как раз современная богословская мысль окончательно отделила большинство проблем от экклезиологии. Поэтому вопрос, как возникало служение пресвитеров–епископов, остается вопросом без ответа.

Безрезультатными остаются попытки объяснить возникновение служения пресвитеров–епископов заимствованием иудейских или языческих институтов [319]. Первоначальное христианство обладало такой творческой силою, что оно могло создать в себе то, в чем оно нуждалось. Конечно, можно пытаться разложить христианство, как сложное химическое тело, на его составные элементы, но такого рода анализ ничего не дает для понимания христианства, т. к. ничего от него не оставляет. Всякого рода аналогии между христианством и тем, что мы находим в языческом и иудейском мире, всегда почти сомнительны. Большею частью эти аналогии основываются на данных из христианской эпохи. Если даже в некоторых случаях можно с некоторою уверенностью утверждать, что то, что мы находим в христианскую эпоху, уже существовало в дохристианскую, то мы почти никогда не уверены, в какой форме и в каком содержании оно существовало в это время. Если признать факт влияния древнего нехристианского мира на христианский, то надо признать и обратный факт, т. к. осмос никогда не бывает одностронним. При неуверенности во времени появления ряда памятников, которыми мы пользуемся, всегда остается сомнение, кто у кого что заимствовал. Христианство нашло себя в иудейско–эллинском мире, к которому оно невольно приспособлялось. Несомненно, этот мир оказывал некоторое влияние на христианскую мысль, но это влияние было внешним, а не внутренним, а главное оно не было настолько значительно, чтобы им можно было объяснять форму и содержание христианства. Это верно и в отношении церковного устройства. Конечно, если само понятие Церкви есть явление вторичное, то тогда и церковное устройство является результатом взаимодействия разных факторов, не имеющих основания в учении Христа [320]. Сейчас для нас эта точка зрения в своем обнаженном виде совершенно неприемлема, но в скрытой и смягченной форме она продолжает определять ход наших исследований. Церковь не только не вторичное явление по отношению ко Христу, но она даже не первичное явление. Кто говорит Церковь, тот говорит Христос, и кто говорит Христос, тот говорит Церковь. Поэтому вне экклезиологического подхода не может быть понимания Христа, а следовательно, и понимания христианства во всей его полноте. Мы не можем рассматривать ни одну сторону жизни христианства вне Церкви, т. к. вне Церкви никакого проявления христианства не существовало. Форма жизни первоначального христианства, как она выступает для нас из тех немногих сведений, которыми мы обладаем, всецело обусловлена понятием Церкви. Нет ни малейшего сомнения, что термины пресвитер и епископ заимствованы были христианами из современного им мире, но факт заимствования терминов не означает, что были заимствованы и соответствующие институты, которые определялись этими терминами. Мы знаем, что в апостольское время уже существовали среди христиан лица, которые обозначались терминами «пресвитеры–епископы» или даже «епископы и пресвитеры», но никакое исследование самих терминов не может выяснить место, которое эти лица занимали в христианской жизни того времени. Эти лица существовали в местных церквах и для местных церквей, а потому определить место, которое они занимали и функции, которые они выполняли для местных церквей можно только изнутри самой Церкви. Это не означает вводить произвольно какого бы ни было рода априорные понятия или богословские постулаты, несуществующие в то время, но это означает находиться на той почве, из которой они выросли и развились. Мы имеем полное право восполнить недостаточность наших исторических сведений тем, что дает нам понятие Церкви. От этого историческая ценность и историческая объективность наших исследований в области первоначального христианства нисколько не уменьшится, т. к. сама Церковь есть исторический факт.

II. ИУДЕЙСКАЯ И ХРИСТИАНСКАЯ «ХАБУРА».

В исполнение обетования, данного Двенадцати (Мт. 16,18), Церковь была основана Христом через установление Евхаристии на Тайной вечери [321]. Тайная вечеря не была единственной трапезой Христа с учениками, но была Его последней трапезой во время Его земной жизни [322]. «И сказал им: очень желал Я есть с вами сию пасху, прежде Моего страдания. Ибо сказываю вам, что уже не буду есть ее, пока она не совершится в Царствии Божьем» (Лк. 22,15–16). Во время своей земной жизни Христос имел многочисленные трапезы со своими учениками и принимал участие в трапезах, на которые Его приглашали.«Пришел Сын человеческий, ест и пьет; и говорят, вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам» (Мт. 11,19). Мы знаем, какую большую роль в жизни иудеев играли субботние и праздничные трапезы. Ни один благочестивый иудей, какое бы он положение ни занимал и как бы он ни был беден, не мог нарушить общего закона о трапезах. Эти трапезы объединяли всю семью, и все ее члены были ее участниками. Мы ничего не знаем о семейных трапезах Христа во время Его земного служения. В эти годы жизни Христа Его постоянно сопровождали Его Двенадцать, установление которых было одним из первых актов Его служения [323]. От начала до Гефсиманской ночи они были с Ним и жили общей с Ним жизнью. Ради Него они все оставили и последовали за Ним [324]. «И начал Петр говорить Ему: вот, мы оставили все (panta), и последовали за Тобою. Иисус сказал в ответ: истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли ради Меня и ради евангелия…» (Мк. 10,28–29). Эти слова Христа имеют отношение к Церкви, но в то же время они определяют отношение Двенадцати ко Христу. Христос подтверждает слова Петра, который от имени Двенадцати свидетельствует, что они оставили все ради Христа и последовали за Ним. В силу этого следование учеников за Христом было необычайным и отличалось от обычного следования обычных учеников за обычным равви. Христос принимал от других титул «равви» и даже себя им обозначал (Мт. 26,18), но никакой школы не имел, и не был воспитан «при ногах» какого–нибудь известного раввина того времени, как ап. Павел (Дн. 22,3). Он не был поставлен, как были поставляемы раввины и не получил через человеческое преемство духа Моисея, т. к. Он выше Торы. Закону Он противополагал свое «Я»: «Вы слышали, что сказано древним… А Я говорю вам…» (Мт. 5). Последовав за Ним, ученики образовали с Ним содружество, которое было по своему внутреннему содержанию единственным, хотя по своей внешней форме походило на содружества, которые существовали в это время среди иудеев. Такого рода содружества носили наименование «chaburah», множ. число «chaburoth», от слова «chaber», что значит друг [325]. Целью этих содружеств было самовоспитание в Законе и благотворительность. Наиболее полное проявление содружества находили в трапезах, которые устраивались членами содружеств в субботы и в праздники. Ритуал этих трапез совпадал с ритуалом домашних трапез. Само содружество было своего рода домом или семьей построенной на началах дружбы, которая объединяла всех его членов. В нем роль хозяина выполнял старейший член содружества. Иудейские трапезы носили религиозный характер. Субботние и праздничные трапезы были своего рода священнодействиями. «Благодарение» над хлебом и над чашей которое входило в эти трапезы, совершалось всегда одним лицом. В домашних трапезах «приносящим благодарение» был хозяин дома. В «chaburah» «приносящим благодарение» был предстоятель содружества. Литургические функции «приносящего благодарение» вытекали из его положения в семье или в содружестве, а не наоборот, т. к. ни он, ни члены содружества не имели обычно священнического служения.