Холера (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич

Игра, подумала Холера. Для Марбаса, как и для прочих демонов его круга, это лишь игра. По неведомым правилам и на доске, которую ей никогда не суждено увидеть. Единственное, в чем она была уверена, по клеткам этой доски ползут куда более жуткие фигуры, чем отрезанные человеческие уши.

Ах, сука. С другой стороны… С другой стороны, это ничего не меняет, ведь так?

— Чего скалишься? — осведомилась Ланцетта, покосившись на нее, — Мне почему-то вновь захотелось съездить тебе по зубам.

Она выглядела как волчица, побывавшая в капкане и три дня уходившая от облавы, но даже крайняя степень измождения не избавила ее прищур от хищной колючей искры. Оказавшись в безопасности, празднуя победу, Ланцетта выглядела так, будто все связочки ее тела под истрепанным дублетом все еще напряжены до предела. Для нее это был не конец погони, всего лишь мимолетная остановка.

— Просто вспомнила, что мы с твоим папашей вытворяли третьего дня в амбаре. Не знаю, как сказать, но… На всякий случай попроси его вымыть рот перед тем, как он поцелует тебя на ночь.

Ланцетта не стала доставать нож, хоть ее рука и дернулась к рукаву. Вместо этого она смерила Холеру внимательным и совсем не волчьим взглядом.

— Я заметила, что у тебя почти все шуточки про папашу. Что, больное место?

Это не было похоже на приглашение к потасовке, напротив, голос ведьмы из «Вольфсангеля» звучал вполне миролюбиво, но Холера оскалилась в ответ:

— Не больнее, чем твоя разношенная задница!

Ланцетта равнодушно клацнула зубами, точно собака, поймавшая муху.

— Это твоя проблема, милочка, не моя. Помнишь, что говорил мейстер Касселер, наш лектор по Гоэтии? «Распутывая узор чар, мы ищем слабое место у демона, однако не стоит забывать, что он в этот момент занят тем же самым. И если у вас это слабое место есть, он не замедлит вонзить в него свое жало. И тогда, вероятно, с вами произойдет нечто очень, очень недоброе, а скорее даже нечто крайне паршивое». Рано или поздно ты найдешь такого демона, Хламидия. И, надеюсь, он навертит из тебя ремней.

— У тебя отличная память! — Холера изобразила искреннее восхищение, — Отличное подспорье для ведьмы! Не удивлюсь, если ты помнишь имена всех овец, которых твой папаша…

Ланцетта насмешливо цыкнула зубом.

— Ну вот опять. Что там такое с твоим папашей? Может, ты и не знала его вовсе?

Холере показалось, что в уголках ее сознания загорелись крохотные предупреждающие огоньки, похожие на горящие в углах пентаграммы свечи.

Я знала своего отца, ты, блохастая сука, подумала она. И действительно вспомнила его, хоть всего на миг.

Сладкое, как мёд, карамельное яблочко, которое отец купил ей на ярмарке в Гросенхайме.

Неисправный медный котёл с испорченным демоном, который отец тщился починить.

Прикосновение его руки, тяжелой и мягкой, тёплой каким-то особым внутренним теплом.

Его колючие волосы, приятно пахнущие горелыми листьями и свежей землей.

Его…

Хватит. Огоньки тут же погасли, погрузив воспоминания в темноту. Темноту, в которой лицо отца растаяло, мгновенно испарившись из памяти. Только на языке остался на мгновенье сладкий привкус.

— Я знала своего отца, — тихо произнесла Холера, не глядя в сторону Ланцетты.

— Да ну? И кем он был?

— Да уж не херовым флогистологом!

— Небось, герцогом, не меньше?

— Для тебя и жаба герцог.

Ланцетта покачала головой, мгновенно теряя интерес к разговору.

— Блудливая ослица.

— Фригидная шавка.

Славно поговорили. Холера мысленно усмехнулась. Глупо вымещать на Ланцетте изъедающую ей нутро злость. И уж конечно бессмысленно винить во всем мессира Марбаса.

Глупо упрекать демона за то, что он играет в свои игры. Ведь не петанг же, в самом деле, ему играть? Это так же глупо, как попрекать сфексов тем, что они живут по паучьим законам.

Если где-то в мире и есть самая большая сука, искать ее надо не в адских чертогах и не за пиршественным столом Вельзевула. Эту суку зовут жизнь. Это она стравливает хороших девочек друг с другом, заставляя их впиваться друг другу в горло, это она грызет тебя, как каленый орех, пытаясь разгрызть, это она неустанно придумывает новые пытки, чтобы проверить предел твоей прочности. Древняя, как звезды, безжалостная, как голодная гиена, циничная, как старый палач сука-жизнь. Когда-нибудь она сожрет крошку Холеру так же, как сожрала всех ее предков. Как сожрет потомков, если она будет недостаточно осторожна или подведут вытатуированные внутри матки сигилы. Как рано или поздно сожрет все сущее.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Законы жизни иной раз были сложнее и запутаннее законов Ада, но в одном Холера была уверена твердо. Старой суке придется хорошенько потрудиться, чтоб разжевать ее.

— На что уставилась?

Ох уж это волчье чутье… Холере на мгновенье даже стало ее жаль.

— Да уж не на тебя! Тот сфекс… Тебе не кажется, будто он на кого-то похож?

— Который? — Ланцетта склонилась над провалом.

— Справа. Нет, не этот. Другой. У стены. Смотри, куда показываю.

Ланцетта нахмурилась, пытаясь уследить за ее пальцем.

— Я не…

В короткий, без замаха, удар, тяжело вложить большую силу, если природа не наградила тебя руками лесоруба. Но Холера неплохо управлялась с короткими уличными дубинками, а канделябр походил на них как нельзя лучше, а по весу так еще и выигрывал.

Ланцетта успела дернуться, ее проклятое чутье предупредило ее и здесь, но если чутье было волчьим, то тело все еще оставалось человеческим. Ему потребовалось мгновенье времени, чтоб осознать происходящее, прежде чем попытаться отвести голову или прикрыться. И этого мгновенья Холера ей дарить не собиралась.

Удар получился сильным, но почти беззвучным. Похожее на шестопер основание канделябра врезалось ведьме в затылок, заставив голову мягко качнуться вперед, точно большой плод на гибкой ветке. Глаза Ланцетты расширились, так и не успев запечатлеть ни удивления, ни злости, напряженное тело как-то неестественно обмякло на самом краю лаза.

Холера уперла ботинок ей в бок и, упершись руками в землю, толкнула изо всех сил. Оказалось даже легче, чем она думала. Все равно, что опрокинуть набитый слежавшимся тряпьем мешок.

Ланцетта стала заваливаться на бок, даже не пытаясь удержаться на краю. Застыла на мгновенье, а потом исчезла, будто никогда и не существовала в ее жизни.

Ах, сука, если бы от всех проблем можно было избавляться так просто и аккуратно!

Поднявшись на ноги, Холера осторожно заглянула в яму, из которой доносилось хриплое дыхание и какая-то возня, не выпуская тяжелого канделябра из руки. Но ее опасения были напрасны. Получившие дармовую закуску сфексы не спешили броситься наверх. У них была другая забота.

— Ну ты и живучая сволочь, подруга…

Удар не сломал Ланцетте позвонки, как она надеялась. И даже не проломил затылок. Правду говорят про этих сучек из «Вольфсангеля», двужильные твари… Ланцетта нашла в себе силы подняться на ноги. И теперь прижималась спиной к стене, выставив перед собой нож. Получив страшный удар, упав с четырехметровой высоты, беспомощно прижимая сломанную руку к груди, эта никчемная сука собиралась драться!

Шестеро сфексов зачарованно наблюдали за ней, не пытаясь подступиться. Они не рычали, не скалились, не демонстрировали своих намерений. Они тоже были хищниками, но воспитанными другими традициями, хоть и очень прилежными. Влажные глаза на безжизненно сухих лицах, похожие на крошечные полусгнившие ягоды, с интересом разглядывали ее. Интересно, пауком свойственно любопытство? Или они позаимствовали его у людей, как многое другое?..

Ох, блядь. Жутко интересная сцена, но Холера не собиралась любоваться ею вечно. Подняв с пола обломок половицы, она швырнула его вниз и тот угодил в плечо одному из сфексов. Удар вышел слабенький, безвредный, но этого было достаточно, чтобы фигурки внизу мгновенно пришли в движение. Точно сработал механизм капкана, пружину которого спустили.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Наверно, Ланцетта была не последним бойцом в своем ковене. Первого же сфекса, метнувшегося к ней сбоку, она разделала одним быстрым движением, вскрыв шею короткой поперечной чертой. Второй врезался ей в плечо и заставил пошатнуться, но тут же отшатнулся сам, разматывая по полу сухую связку высыпающихся из живота внутренностей. Третьего она ждать не стала, сама перешла в контратаку, ловкой фендентой[1] едва не отрубив тянущиеся к ней пальцы…