Холера (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич

Холера покачала головой, наблюдая сверху за этой никчемной возней. Нет, из такой, как Ланцетта, никогда не получится настоящая ведьма, истинная мейстерин хекса. Слишком прямолинейна, слишком агрессивна, слишком…

Слишком человек, подумала она, хоть и рядится в волчью шкуру. Где-то эти качества, быть может, способны спасти жизнь, но только не в Брокке. Этот город пережевывал куда более злых, куда более сильных. Чтобы выжить в хитросплетениях адских чар, надо быть хищником другой породы. Более ловким, предусмотрительным и осторожным. А Ланцетта…

Возможно, сфексы учились даже быстрее, чем предполагала ведьма из «Вольфсангеля». Значительно быстрее. Третий выпад оказался ложным, не удар, лишь имитация удара. Сфекс ловко поднырнул под нож и, прежде чем Ланцетта успела отскочить, впился желтыми зубами в ее сломанную руку, заставив волчицу закричать от боли. Нож на мгновенье замер в воздухе, и этого хватило, чтобы еще один вцепился голодным слепнем в ее волосы.

Чего не отнять у волков, так это их волчьего упорства. Ланцетта билась даже тогда, когда должна была понять, что бой кончен не в ее пользу и дальнейшее сопротивление принесет ей лишь дополнительные мучения, но никак не шанс в схватке. Но иначе, наверно, не умела. Ослепленная льющейся по лицу кровью, она яростно размахивала ножом, не замечая, как прочие сфексы ловко обходят ее со всех сторон.

Даже загнанные, волки бьются насмерть. С точки зрения Холеры, это не было достоинством, лишь свидетельством их скудного ума. Только никчемное животное может видеть доблесть в бессмысленном сопротивлении.

Но она не думала, что эта сцена надолго затянется.

Сфекс с распоротым животом не собирался подыхать. Не обращая внимания на выпавшие внутренности, он одним коротким прыжком оказался возле Ланцетты и впился зубами ей под колено. Должно быть, он перекусил сухожилие, потому что Ланцетта, испуганно вскрикнув, потеряла равновесие и вынуждена была прижаться спиной к стене, чтоб обрести опору. Она отчаянно пыталась удержаться на ногах, понимая, что стоит сфексам повалить ее, их преимущество мгновенно станет роковым.

С багровой маской вместо лица, с грязной окровавленной тряпкой, свисающей на плечо, которая прежде была ее скальпом, она дралась, привалившись к стене и пряча за спину сломанную руку.

Нет, подумала Холера, из такой никогда не получилась бы ведьма, даже изучи она все дьявольские науки на отлично. Настоящая хекса проницательна и хитра, она нипочем не оказалась бы в такой ситуации. Ведь в том и заключен талант ведьмы, в умении дьявольски петлять между смертельно опасных хищников, пользуясь в то же время их расположением и силами. Если этого не дано, ни острый нож, ни звериная ярость уже не спасут тебя.

Один из сфексов с иссеченной порезами грудью оттолкнулся от земли и врезался ей в бедро подобно каменному ядру, выпущенному из катапульты. Кажется, Ланцетта успела достать его ножом, но в этом Холера уже не была уверена, потому что все происходящее внизу мгновенно превратилось в клокочущий и вертящийся клубок.

Она слышала треск, но этот треск не был треском костей сфексов, это ломались пальцы Ланцетты, так и не выпустившие нож. Она слышала короткий жуткий вопль, когда кто-то выдавил ей глаз. Она слышала другие, не менее жуткие, звуки. Влажный хруст ее порванных щек, неразборчивые проклятья, которые она выкрикивала, пока сфексы перегрызали ее жилы, пронзительный визг, который превратился в нечленораздельный вопль, когда кто-то из сфексов откусил ее язык прямо из разорванного рта.

И другие звуки. Много других звуков, которые Холера отчетливо слышала, но надеялась забыть как можно скорее. Последним из них был шорох — сфексы, подволакивая переломанные в драке ноги, деловито утаскивали в темноту изломанное тело, которое все еще вяло пыталось сопротивляться, хотя уже никому не могло помешать.

— Знаешь, — сказала ей Холера задумчиво, хоть и не знала, может ли Ланцетта ее слышать, — Мне кажется, мы все равно никогда бы не стали подругами. Слишком разные, если ты понимаешь. Наверно, нам лучше расстаться именно так, не считаешь? Каждая из нас пойдет своей дорогой. Я вернусь в Брокк, а ты… Ну, ты тоже отыщешь свое новое место в жизни. Постарайся не скучать там и вспоминай меня почаще, идет?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ответить ей было уже некому, но это ее не смутило. Только дураки пытаются получить ответы от жизни, дураки, чьими костями вымощены улицы Брокка.

Туман Броккенбурга не разбудил в ее душе никаких добрых чувств или воспоминаний. Даже после безжизненной сухости подземного улья он казался отвратительно промозглым, сырым и зловонным. Этакая голодная слизкая тварь, которая норовит забраться сквозь прорехи в колете, чтобы жадно прижаться к телу и облизать саднящие отметины сегодняшних приключений.

Холера поморщилась. От тумана несло едкой скверной алхимических реакций и чем-то рыбным, как всегда в Брокке по весне. Перебить этот тяжелый въедливый запах не способны никакие благовония, за столько веков чары въелись в саму гору, пропитав Броккен на многие сотни метров вглубь.

Может, этот ядовитый смог и не обладал целительными свойствами, однако один его глоток мгновенно унял боль, поселившуюся в правой стороне ее головы, которая не давала ей спокойствия все это время. Раскаленная смоляная капля за правым ухом будто бы остыла, перестала ёрзать, подарив ей минуту блаженного спокойствия. Пожалуй, пару дней ей стоит воздержаться от вина…

Дом за ее спиной остался молчаливым и недвижимым. Наглухо заколоченный, в коросте осыпающейся краски, он сам походил на мумифицированного покойника, на лице которого стараниями бальзамировщика осталась чопорная и строгая гримаса. Ничего, подумала Холера, ежась от сырости, уж ему-то не суждено сгнить, превратившись в труху, как многим прочим домам. Для него она приготовила более интересную участь.

Ничего сложного, всего лишь большая лужа слитого из ламп масла и водруженная в ее центре горящая свеча. Через полчаса старая развалина полыхнет так, будто в ее недрах освободился рассерженный демон, и сгорит в считаные часы, как соломенная скирда. К следующему утру этот дом превратится в спекшийся кусок угля, намертво замуровавший вход в подземное логово на вечные времена.

Выпрямившись, Холера торопливо застегнула колет на уцелевшие пуговицы. Боль у правого уха улетучилась, осталось лишь легкое зудящее ощущение, на которое вполне можно было не обращать внимания.

— Извини, старый домишка, — пробормотала она, не оборачиваясь, — К тебе у меня претензий нет, но поверь, так будет лучше для нас обоих.

Это не было актом бессмысленного разрушения. В прошлом ей не раз приходилось скармливать огню свидетельства своих проказ, но не из удовольствия, а лишь по насущной необходимости.

Обваренную ведьму «Вольфсангель» может ей и простит, едва ли эта самоуверенная выскочка, еще вчера бывшая прислугой для сестер, много значит для своего ковена. Но вот Ланцетта… Ах, блядство. Ланцетту волчицы ей не простят. Если кто-то в Брокке прознает о случившемся, крошку Холли ждет даже не дуэль, оставляющая хоть призрачный шанс на спасение, но хладнокровная казнь где-нибудь в подворотне Брокка.

Глупо думать, что «Сучья Баталия» придет ей на помощь. Магистр Вариолла, может, и чтит правила чести, но, что бы ни говорили недруги, мозгов в голове у нее куда больше, чем в пустом хундсхугеле[2] парадного доспеха фон Друденхаусов. Холера знала ее достаточно хорошо, чтобы понимать, за холодным мраморным фасадом истовой пуританки и почтенного обера скрывается хладнокровие крокодила и расчетливая безжалостность профессионального бретёра.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Ввязываться в войну с «Вольфсангелем» ради никчемной шкуры, на которой и так живого места нет от хлыста Гасты? Холера фыркнула. Уж скорее сестры-ведьмы преподнесут ее волчицам на блюде, избитую до полусмерти, перевязанную ленточкой и с яблоком во рту. Может, еще и трахнут ручкой от метлы напоследок.

Она улыбнулась, хоть почти не ощущала улыбку на покрытом ссадинами лице. Скорее, чтоб проверить, целы ли зубы.