Свет в океане (СИ) - "-Edelweiss-"

Гермиона развернула фольгу и жадно вдохнула божественный аромат яблочного пирога.

К посылке прилагалась записка:

«Лишний кусочек. Не пропадать же добру».

Миссис Уизли, даже будучи расстроенной тем, к чему в конечном итоге пришли Рон и Гермиона, не изменяла себе и продолжала заботиться о несостоявшейся невестке, так и не освоившей толком готовку. Храни Господь миссис Уизли!

Гермиона наскоро заварила чай, радуясь, что никто не видит, как она предаёт традиции британской нации: опускает в чашку сдвоенный пакетик из «папиросной» бумаги и лишь потом наливает молоко тонкой струйкой. Это в корне неверно. Надо делать наоборот: сначала молоко, затем чай, иначе у чая получался странный вкус, а у молока — консистенция, пенка становилась похожа на рыхлое облако. Но Гермиона ощущала извращённое удовольствие, когда поступала против правил. Ей нравилось именно так.

Она переоделась в уже порядком растянутый, но оттого не менее любимый зелёный свитер, который связала полгода назад, подхватила пирог и забралась на диван, укрыв ноги тёплым флисовым пледом. Она принесла его из родного дома — случайно сунула в бисерную сумку вместе с другими вещами, когда уходила. Раньше, когда Моники и Венделла Уилкинсов не существовало, в тёплое время года Грейнджеры частенько ужинали на открытом воздухе на заднем дворе своего дома. На крытой части террасы были подвешены широкие качели. Деревянные, с резной спинкой. После ужина мама садилась на качели, и Гермиона забиралась на них с ногами следом, а папа укрывал любимых «девчонок» пледом. Так он и говорил: «мои любимые девчонки», а потом ворошил затухшие угли в мангале, чтобы запечь яблоки. Спустя столько лет Гермиона всё ещё помнила треск углей, цвет и запах яблочной мякоти, брызгавшей соком через трещинки в шипящей кожуре…

Из горла вырвался сухой, скрипучий звук, а в глазах защипало. Гермиона тоскливо всхлипнула.

Это был не первый «лишний» кусочек, который она получала от Молли. Некоторые друзья семьи Уизли знали, с чего это началось, почему Молли так часто ошибалась и нарезала пироги неправильно, оставляя кусочек кому-то ещё, кому-то далёкому и близкому одновременно, кому-то ушедшему за Завесу раньше срока, кому-то родному, кому-то, чья смерть виделась Гермионе в кошмарах.

Джордж. Простит ли он её, когда они снова увидятся? Простит ли за её ложь, за напускное удивление, за молчание, за любовь к тому, кто виновен в его смерти?

Джордж. Словно стена, он вырос между ней и Регулусом. Гермиона сотню раз прокручивала в уме события ночи с первого на второе мая. Джордж был околдован, он мог бы убить её. Он бы так и сделал, но это не мешало ей винить Регулуса долгое-долгое время. Блэк спас ей жизнь, но какой ценой! Эти знания разъедали Гермиону изнутри, как ржавчина, невидимая взгляду. Произошедшее останется их тайной, её и Регулуса — хоть что-то общее, связавшее их жизни раз и навсегда.

Гермиона со злостью откусила от пирога и принялась активно жевать.

«Оптимистичные думы» для Дня всех влюблённых. Осталось порадоваться, что заколдованные ручки дверей во всём отделе стараниями Монтроуза стреляли и сбивали валентинки на подлёте. Когда Гермиона уходила домой, она видела бумажные трепещущие «тушки» на полу под дверью и в глубине души злорадствовала.

Громкий настойчивый стук вырвал её из череды печальных воспоминаний. Гермиона вооружилась палочкой, оправила свитер, который изначально был ей велик, так как предназначался другому человеку, и на цыпочках подкралась к двери, не спеша открывать. В такой час она не ждала гостей, а Гарри, для которого, казалось, не существовало определённого времени суток, стучал совсем иначе. Живоглот с заинтересованной мордой очутился рядом, мигающим взглядом вопрошая, кого к ним занесло. Гермиона мысленно прокляла дверной глазок, который был абсолютно бесполезен из-за нещадно мигающей лампы на лестничной клетке.

— Миссис Поппинс, это вы? Что-то случилось?

— Не угадала, — по ту сторону двери раздался весёлый мужской голос. — Увы, я пока не освоил полёты на зонтиках, только на мётлах.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Гермиона распахнула дверь и изумлённо выглянула наружу.

— Тео?!

— Привет, — улыбнувшись ей, сказал Теодор Нотт.

*

Вредноскоп, напоминалки, половинка взрыв-карты, шахматный конь, даже глупый кричащий будильник из «Зонко» — Гермионе попадалось под руку всё, кроме флакончика с успокоительным зельем. Она давно так не плакала. От горя или счастья — она сама не знала, и откуда столько слёз… Теодор ошарашил её сначала визитом, затем новостями: родители Гермионы приехали в Англию. Они сейчас в Лондоне. Она не была так близко к ним с июля девяносто седьмого.

— Давай-ка лучше я этим займусь, — Тео деликатно выудил найденный в недрах шкафа пузырёк из её подрагивающей ладони.

— Всё в порядке, честно. Я в порядке. Это от неожиданности, — слова опережали друг друга, горло саднило, пока Гермиона тонула в круговороте мыслей, не зная, за какую ухватиться первой.

— Я предупредил тебя в последнем письме, — Нотт тем временем избавился от пробки. — Где же оно? А-а, кажется, нашёл, — он указал на столик в коридоре, на котором, опасно покачиваясь, возвышалась башня из скинутых туда бумаг. — Акцио!

— Не колдуй без необходимости, — буркнула Гермиона, подав ему свою чашку. — Из-за всплеска магии отключается холодильник.

— Я починю.

— Ты мастер?

— Я волшебник! — Теодор подмигнул и подозрительно принюхался к чаю. — У тебя тут молоко сварилось.

— Я знаю.

— И свернулось.

— Это нормально.

— И остыло.

— Так и должно быть.

— Ла-а-адно, — протянул он с явным сомнением и уронил несколько капель настойки в чай. — Держи, но предупреждаю, что не несу ответственности за то, что получилось, и не поручусь за эту пузырящуюся бурду даже под прицелом палочки аврора. Практически вулканическая сера! Угощайся.

Пробормотав слова благодарности, Гермиона прошептала согревающие чары и застенчиво улыбнулась. Теодор этого и добивался. Он положил руки ей на плечи.

— Выпила?

— Ага.

— А теперь давай поговорим.

— Подожди, я сделаю ещё один глоток.

— От передозировки ты впадёшь в полудрёму, а я не смогу общаться с лунатичкой.

— Как грубо, — проворчала Гермиона, но отставила чашку.

— Слушай, я обещал, что не стану подвергать твоих родителей опасности. Мама помогала мне с ментальными барьерами и потихоньку учила легилименции, так что я теперь и сам могу в чужих мозгах чуть-чуть копаться, а не только свои защищать. Твоё заклинание оказалось очень мощным, Гермиона, но за полтора года мы добились небывалого прогресса у Моники и Венделла. Всё пройдёт гладко. Ваша встреча даст нужный толчок.

— Ты думаешь, они вспомнят меня? — голос Гермионы подрагивал от переполнявших её эмоций.

— Мы не узнаем, пока не проверим. Надеюсь, твоё появление послужит спусковым крючком. Ох, — Теодор участливо вздохнул, сев на пол. — Я пытаюсь сказать, что бояться нечего. Не трясись. Я буду рядом.

А потом он рассказывал, говорил и говорил, отвечал на все вопросы, которым, казалось, не было конца. Вечер сменила ночь, но в пасмурную погоду облака над Лондоном оставались серыми, подсвеченными снизу городскими огнями. Небо походило на поверхность илистого пруда, в котором великан взбаламутил воду. Так и Тео каждым словом, каждой новой фразой поднимал что-то в душе Гермионы.

— Спасибо, — пробормотала она, когда он замолчал. — То, что вы сделали — невероятно, ты и твоя мать. Отдельное спасибо за то, что не ходишь на цыпочках вокруг меня, а говоришь всё как есть.

— Нет проблем.

— Я эгоистка. Думаю только о себе: не спросила, как ты устроился, где живёшь, с кем успел повидаться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Тео откинулся назад, уперевшись руками в пол, и глянул на Гермиону снизу вверх с совершенно непроницаемым выражением лица.

— В мире не так много людей, которые были бы рады меня видеть. Слышал, авроры безуспешно штурмуют стены фамильного дома, а старый негодяй Сэмвелл держит оборону. Хотел бы я на него посмотреть, — сказал Теодор твёрдым, полным едкости голосом. Гермиону словно окатили ледяной водой: настолько тон Нотта не вязался с его абсолютно спокойным выражением лица. Это не пугало, но однозначно тревожило.