Жизнь в Древнем Египте - Адольф Эрман

Читай своим ртом книгу, которая у тебя в руке, спрашивай совета у тех, кто знает больше, чем ты. Готовься к должности князя, чтобы иметь возможность достичь ее в старости. Счастлив писец, умелый в выполнении всех своих обязанностей по должности. Будь сильным и деятельным в своем повседневном труде.

Не проводи ни одного дня в праздности, иначе тебя будут пороть: ведь уши мальчика у него на спине, и он слышит, когда его бьют.

Пусть твое сердце будет внимательно к тому, что я сказал: это принесет тебе счастье.

…Усердно проси совета; не пренебрегай такой возможностью, когда пишешь; не испытывай к этому отвращения. Пусть твое сердце будет внимательно к моим словам: так ты найдешь свое счастье»[300].

После того как школьник полностью овладевал искусством письма, обучение заключалось главным образом в переписывании отрывков из текстов, на которых ученики могли одновременно упражняться в каллиграфии и орфографии и создавать свой стиль. Иногда преподаватель выбирал текст, не слишком обращая внимание на его содержание, – сказку[301], отрывок из религиозной или магической книги[302], современное ему[303] или древнее[304] стихотворение; особенно часто учителя предпочитали последний из этих вариантов, чтобы текст произвел на юного ученика впечатление своим причудливым загадочным языком. Но учитель выбирал текст, который мог послужить уроком для ученика, и давал ему переписать сбайт, то есть наставление. Эти наставления, которые мы подробнее рассмотрим в следующей главе, были двух родов. Первый род – большинство наставлений эпохи Среднего царства; они состоят из правил мудрого поведения и хорошего тона, вложенных в уста мудреца древней эпохи[305]. Другие наставления, сочиненные позже, имеют форму вымышленной переписки между наставником и его учеником[306], в которой, как предполагалось, преподаватель обучал ученика одновременно мудрости и изящному эпистолярному стилю. Конечно, учитель лишь в исключительных случаях составлял эти письма сам; обычно же он предпочитал переписывать их дословно из книг, а иногда использовал после необходимой переделки чье-нибудь чужое письмо[307]. Однако это не мешало многим наставникам и ученикам подписывать эти старые письма своими именами, словно они сами посылали их друг другу.

Количество писем такого рода, дошедших до нас в тетрадях и на стелах, по сравнению с другими подобными текстами огромно – мы имеем их гораздо больше, чем любых других сочинений. Это не должно нас удивлять, ведь школьнику важнее было иметь при себе в гробнице свою тетрадь, единственное достижение его юных сил, чем взрослому мужчине – свою любимую книгу.

К тому же друзьям и родственникам было легче расстаться с не имеющей никакой ценности тетрадью, чем с действительно полезным сочинением, которое могло пригодиться живым. Египетскую тетрадь легко узнать по характерным только для нее размеру и форме: ее страницы были короткими и вмещали лишь несколько длинных строк, а у верхнего края страницы учитель обычно вписывал свои поправки, которые, как правило, относились к области каллиграфии. Интересно, что на одном из этих школьных папирусов возле правого края страницы в текст сбоку вписана дата – 24-е число месяца эпифи; за три страницы до этого мы обнаруживаем 23 эпифи, а через три страницы после – 25 эпифи; явно ученику каждый день задавали писать по три страницы. Может показаться, что это немного, но мы должны помнить, что ученики должны были еще выполнять практическую работу в своем ведомстве. Об этом мы тоже прочли в их тетрадях, но не на тех сторонах, которые ученики показывали учителям, а на оборотных. Оборотную сторону папирусных свитков, на которой не полагалось писать, египтяне часто использовали в качестве записной книжки, и несколько слов, торопливо набросанных на ней молодым писцом, часто бывают интереснее, чем то, что аккуратно написано на другой стороне. Таких набросков много на оборотных сторонах школьных тетрадей, и маленькие рисунки, изображающие львов и быков, всевозможные образцы письма, подсчеты количества полученных мешков с зерном и отрывки из деловых писем позволяют нам увидеть, какого рода работу выполняли владельцы этих книг-свитков для того ведомства, в которое были зачислены. Когда мы видим, как удивительно рано взрослеют современные египетские мальчики, нас не удивляет, что в древности двенадцати – четырнадцатилетние писцы уже умели быть по-настоящему полезными властям.

Верхняя часть страницы школьной тетради. Текст такой: «Урожай. Черви отняли одну половину еды, бегемоты – вторую половину. В поле было много мышей и саранчи; скот ел, воробьи крали. Горе (?) крестьянам! Остаток, который лежал на гумне, прикончили воры…» Слово аша – «много» в конце первой строки исправлено, исправлен также знак те в середине третьей строки, так как они были не совсем хорошо написаны достаточно умелой в остальных случаях рукой (согласно An., 5, 16)

Надписи на обратной стороне папируса Саллье IV (страница IV). Внизу нарисован бык, над рисунком указана сумма – 109 точек, в одной группе которых каждая точка (как указывает надпись сбоку – «всего 544») означает пять добавленных мешков зерна, хлеба или чего-то подобного, во второй – восемь мешков, в третьей – один мешок

Египтяне с самого начала своей истории испытывали величайшее почтение к своей письменности, которую они считали основой всего образования. Они называли ее «божественные слова» и верили, что письменность изобрел бог Тот, который сам же и обучил ей жителей Нильской долины. Хотя иероглифы и не могли быть созданы египетским богом, они действительно были важнейшим изобретением египтян. И этот народ имел все основания гордиться этим, потому что египетская письменность, несмотря на свою сложность, – одна из самых удобных и легких для чтения среди всех многочисленных видов письменности, существовавших в мире. Та форма египетской письменности, которую мы обнаруживаем в историческую эпоху, несомненно была не самой ранней. Сейчас известны достаточно убедительные доказательства того, что древнейшее иероглифическое письмо было чисто фонетическим, примерно таким же, как финикийская письменность. Оно имело ту же особенность, которая характерна для письменности финикийцев и многих семитских народов: как правило, записывались только согласные звуки слов. (Ясно, что древнейшее египетское письмо было использовано жителями Леванта при создании финикийского письма. – Ред.) Слово ходеб – «убивать» – писалось хдб, а мосдед – «ненавидеть» – писалось мсдд. Читатель должен был догадываться по контексту, что сочетания хдб и мсдд означают те слова, которые были названы сейчас или читаются, например, как хадби – «я убил» и масдеди – «я ненавидел».

Нам может показаться странным, что эти народы остановились на полпути и стали указывать другими знаками для каждого конкретного случая, что согласные надо дополнить такими-то гласными или оставить вообще без гласных. Однако, когда нам становится понятно строение этих языков, мы начинаем понимать, как получилось, что гласные играли в них второстепенную роль. Во всех этих языках значение слова обычно передается согласными, а гласные, как правило, добавляются к ним для обозначения грамматической формы. Если мы возьмем для примера, скажем, арабское слово qatala – «он убил», то значение «убить» содержится в его трех согласных qtl, а три звука а обозначают лишь третье лицо, единственное число, действительный залог и прошедшее совершенное время. Страдательный залог обозначается гласными u, I, a, поэтому «он был убит» будет qutila; инфинитив будет qutl, императив qtul, причастие qatil и т. д., то есть согласные в слове всегда одни и те же, а гласные меняются. Нам легко понять, что народ, говорящий на таком языке, естественным образом начинает считать согласные единственной существенной частью слова и находит достаточным писать только их.

Итак, первоначально египетский алфавит состоял только из двадцати одной согласной буквы:

1 Это не «ч», как в английском языке, а разновидность «х», как в немецком, поскольку, например, название народа «хетты» Эрман пишет Cheta. (Примеч. пер.)