Политическая биография Сталина. Том 2 - Николай Капченко

Я думаю, что мы напрасно делаем из вопроса о том, кто должен быть Генеральным секретарем нашей партии, и нужен ли вообще пост Генерального секретаря, вопрос, который мог бы нас раскалывать. Такой вопрос не может, товарищи, нас раскалывать. Я никого не предлагаю, я считаю, что если при тов. Ленине у нас было так организовано руководство партией, что дирижером работы было Политбюро Центрального Комитета, то мы имеем все основания вернуться к этому порядку…

Товарищи, поскольку Генеральный секретарь партии, с одной стороны, является членом Политбюро, а с другой стороны, руководителем Секретариата, то, совершенно независимо от личности тов. Сталина, создается такое положение, когда любое расхождение в Политбюро, возникающее по любому политическому вопросу, получает свое отражение на организационной работе, потому что в действительности один из членов Политбюро, являясь Генеральным секретарем, т. е. руководя всей организационной работой, оказывается в таком положении, что любое его разногласие по любому вопросу в Политбюро может получить немедленно то или иное выражение по линии организационных мероприятий. (Голос: «Со всяким Генеральным секретарем может это случиться». Шум.) И вот, когда здесь товарищи говорят так, что это может случиться при любом генеральном секретаре, хорошо. Но, товарищи, у нас не всегда был Генеральный секретарь. (Голоса: «А, вот как! Вот что!».) Да, у нас был тов. Ленин. Ленин не был ни председателем Политбюро, ни Генеральным секретарем и тов. Ленин, тем не менее, имел у нас в партии решающее политическое слово. И если мы против него спорили, то спорили, трижды подумав. Вот я и говорю: если тов. Сталин хочет завоевать такое доверие, как т. Ленин, пусть он и завоюет это доверие. (Голоса: «Бросьте вы говорить насчет Ленина. Зачем вы обращаетесь к Сталину?» Шум.) Я не обращаюсь к Сталину, я обращаюсь к съезду и говорю… (Шум), что я считал бы правильной такую организацию Секретариата, при которой Секретариат в самом деле был бы исполнительным органом Политического бюро Центрального Комитета и Организационного бюро Центрального Комитета»[176].

Читатель и без моих комментариев поймет, в чем заключался главный запал выступления Сокольникова. Короче говоря, речь шла о двух возможных вариантах: решить вопрос о ликвидации в партии поста генсека и таким способом лишить Сталина основных рычагов его власти; или же — это второй вариант — так перестроить работу центральных органов, в первую очередь Секретариата, чтобы он был низведен до уровня технического аппарата, лишенного возможности оказывать сколько-нибудь заметное влияние на выработку и осуществление политических решений, в первую очередь кадровых.

Сталин прекрасно уловил не только открыто заявленную, но и подспудную идею, заложенную в предложении Сокольникова, выраженную, правда, не прямиком и без экивоков, а в простовато-риторической форме. На нее он отреагировал в своем заключительном слове. Он напомнил делегатам, что еще в 1923 году, при жизни Ленина, обсуждалась идея политизации Секретариата путем введения в его состав, в частности, Троцкого, Зиновьева и Бухарина. Однако на практике из этого ничего не получилось: новые члены секретариата фактически уклонились от работы в нем, благодаря чему и вся идея оказалась мертворожденной.

Кстати, лично у меня невольно возникает законный вопрос: почему же эти деятели уклонились от работы в Секретариате, если сами же усматривали в этом органе главное орудие утверждения власти Сталина в партии? Приняв в нем участие, они имели бы реальные возможности влиять на все стороны работы данного органа и, таким образом, смогли бы противодействовать сосредоточению в руках генсека необъятной власти. Этого не было сделано. И исследователи политической биографии Сталина как-то оставляют вне поля своего внимания данный аспект, тем самым затемняя суть проблемы борьбы за власть в тот период. Думается, что рутинная партийная работа, которая требовалась в Секретариате, казалась вождям тогдашней и будущей оппозиции слишком уж несовместимой с их амбициозными представлениями о себе как о лидерах партии, а не ее работниках. В конечном счете, в проигрыше оказались именно они. Потом, видимо, они спохватились, но было уже поздно — поезд давно ушел. Сложилась иная ситуация, причем явно в пользу Сталина как Генерального секретаря, со всех сторон зарекомендовавшего себя в качестве человека на нужном месте и в нужное время.

Итак, Сталин отвечал на упреки Сокольникова следующими аргументами, которые, по крайней мере с формально-логической точки зрения звучали убедительно:

«А теперь у нас наступила, оказывается, вторая стадия, противоположная первой. Теперь требуют уже не политизирования, а техницизирования Секретариата, не уничтожения Политбюро, а его полновластия.

Что же, если превращение Секретариата в простой технический аппарат представляет действительное удобство для Каменева, может быть, следовало бы и согласиться с этим. Боюсь только, что партия с этим не согласится. (Голос: «Правильно!».) Будет ли, сможет ли технический Секретариат подготавливать те вопросы, которые он должен подготавливать и для Оргбюро, и для Политбюро, я в этом сомневаюсь.

Но когда говорят о полновластном Политбюро, то такая платформа стоит того, чтобы отдать её курам на смех. Разве Политбюро не полновластно? Разве Секретариат и Оргбюро не подчинены Политбюро? А пленум ЦК? Почему о пленуме ЦК не говорит наша оппозиция? Не думает ли она сделать Политбюро полновластнее пленума?

Нет, положительно не везет оппозиции с ее платформой или платформами о Секретариате»[177].

В ходе политических баталий на съезде Сталин не только сам умело и энергично защищал представляемую им политическую линию, а также отметал как недостойные внимания упреки о его стремлении к единоличной власти, но и использовал в качестве своих добровольных адвокатов тех из числа его сторонников, которым буквально через пару-другую лет придется пройти путь к собственной политической Голгофе, какой прошли до них сторонники новой оппозиции. Генсек использовал достаточно высокий авторитет и широкое признание, которым пользовался в массах народа и в партийных кругах тогдашний член Политбюро и лидер советских профсоюзов М. Томский. Именно М. Томский попытался на съезде объяснить самую важную вещь: почему Сталин, а не вожди оппозиции, пользуется в партии и на съезде поддержкой. Он, в частности, сказал: «Нам говорят: теперь необходима свобода мнений. Это не удастся. Вот в чем секрет того, что вокруг Сталина образовалось большинство. В этом секрет.

А вы думали — в чем-нибудь другом? Скажите, пожалуйста, какие это социальные, экономические, политические и прочие условия создали такое положение, что около секретаря ЦК Сталина образовалось большинство членов ЦК, а вот у т.т. Каменева и Зиновьева, которые до сих пор свои разногласия не вынимали из кармана и ни в чем нас не упрекали, образовалось меньшинство и пустота. Около них оказались т.т. Сокольников, Крупская и еще ленинградская делегация на этом съезде.

Каким образом это произошло?

Это произошло на основе действительно коллективного руководства, равности и одинаковости отношения ко всем и к каждому члену Политбюро.

Вот в чем дело. (Аплодисменты)

Смешно говорить то, что говорили здесь и что пытались изобразить некоторые товарищи, — будто кто-либо сосредоточил в своих руках власть, а остальное большинство ЦК его поддерживает.

Как это могло случиться? Нет, т. Каменев, если вы ставите вопрос о том, что система единоличных вождей не может существовать, мы говорим: мы все время против этого боролись; система единоличных вождей не может существовать и ее не будет, да, не будет. (Аплодисменты)»[178].

Сейчас, по прошествии восьми десятков лет, уже хорошо зная дальнейший ход исторических событий, наивными, порой даже смешными и самонадеянными, выглядят эти и подобные им заявления, звучавшие на съезде. Порой кажется даже, что их произносили не умудренные опытом политические бойцы, а какие-то незрелые политические младенцы. Особый взрыв эмоций среди делегатов вызвали слова А. Рыкова — преемника Ленина на посту Председателя Совнаркома, — чуть ли не как клятву произнесшего: «Я бы хотел, чтобы установилось полное сознание у оппозиции, так же, как и у всех членов партии, что на такие требования партия идти не может, никогда и ни перед кем, ни перед Сталиным, ни перед Каменевым, ни перед кем-либо другим партия на коленях не стояла и не станет. (Аплодисменты. Голоса: «Правильно!»)[179].