Дверь - Мери Райнхарт

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

В тот вечер я не воспользовалась машиной. Не было никакого желания ставить в известность Роберта. Однако, поддавшись панике в последний момент, я взяла с собой Джозефа. Он проводил меня вниз по склону до освещенной части парка и повернул назад. Дальше я шла одна.

Закончилась первая неделя июня. Деревья были покрыты свежей листвой, в воздухе стоял запах цветущих кустов. Я помню, что шла и думала о том, что скоро два месяца, как нет Сары. Флоренс погибла больше месяца назад. А что мы за это время узнали нового? Почти ничего. Только то, что Сара и Флоренс были знакомы, что они обе знали о завещании, что Сара спрятала два листка из своего дневника и что кто-то неутомимо продолжал искать эти листки.

Вот, собственно говоря, и все. Остальное было мишурой. Мы могли подозревать, что Говарда убили, но не могли этого доказать. Могли верить, что на Джуди кто-то напал. А если лестница все-таки упала сама? А если Джозеф сам споткнулся? А если Дик вспугнул какого-то мелкого преступника, который просто отпихнул его в сторону?

Действительно ли большое жюри правильно оценило ситуацию? Разве все так просто: Джим убивает Сару, чтобы получить один экземпляр завещания, надеясь, что удача, а может быть, и Кэтрин, позволят ему добыть и второй?

Я, наверное, шла довольно медленно, потому что, когда звонила в дверь, было уже больше девяти часов. Дверь открылась почти мгновенно, Лили Сандерсон выскользнула наружу и прикрыла ее за собой.

— Вы не поверите! — возбужденно зашептала она. — К ней приехал муж! Он сейчас у нее наверху. И дочь тоже. Они ссорились. Она наверняка расстроена. Это ее может убить.

Я заметила, что она плакала. Не из-за меня или моего неудавшегося визита. Я поняла, что все дело в ее нерастраченном материнском чувстве. На некоторое время она оказалась вдвоем с этой несчастной больной женщиной, привязалась к ней, стала для нее чем-то вроде матери.

— Вам надо поспать, — решила я. — Пусть сегодня ночью подежурит ее дочь.

Но она лишь покачала головой, открыла дверь и потянула меня за собой.

— Послушайте, — зашептала она совсем тихо. — Как вы думаете, из-за чего они ссорятся? Он же знает, что она больна. Зачем он ее ругает? Боится, что она что-то скажет?

— Кто он такой? Как выглядит?

— Не видела и видеть не хочу.

Она что-то прочитала на моем лице — мы могли видеть друг друга в слабом свете, падавшем из холла. Резко повернувшись, она вошла в дом, тут же вернулась и прижала палец к губам:

— Он спускается. Не шумите.

Она не закрыла дверь до конца. Мы стояли за ней и слушали шаги на лестнице между вторым и третьим этажом. Несмотря на тишину на улице, шаги были едва слышны. Если бы мне не сказали, что кто-то идет по лестнице, я бы не поверила. Лишь иногда можно было различить скрип и удивительно тихие движения.

На полпути со второго этажа он остановился. Наверняка он заметил неприкрытую дверь, за которой стояли мы. Лицо Лили Сандерсон приняло странное выражение. Вполне безобидное до этого событие — спуск человека по лестнице — очевидно, приобрело для нее какой-то зловещий смысл. Она уставилась на меня с раскрытым ртом. Мы глупо стояли за дверью и ждали, пока человек на лестнице решится идти дальше.

Лили первой не выдержала напряжения. Она выдохнула и распахнула дверь. Человека на лестнице не было. Она вздрогнула и истерично всхлипнула:

— Подумать только! Он ушел назад!

— Назад — куда?

— На второй этаж. И ушел через черную лестницу. Если ушел, конечно.

Она бросилась вверх по лестнице. Ее полные распухшие ноги оказались способны двигаться с невероятной быстротой. Она взбежала прямо на третий этаж, послышались голоса, как я поняла, дочери и ее самой. Назад она спускалась медленнее.

— Мне вдруг пришло в голову… — объяснила она, переводя дыхание. — Я подумала… Но там все в порядке. Дочь с ней.

— Но что такое вы подумали?

Она смутилась.

— Странно, что он так уходил, правда? Может быть, его видела Кларисса.

Однако Кларисса, как выяснилось чуть позже, уже ушла домой, потушив свет на кухне. Набравшись храбрости, Лили вошла в нее и включила свет. Но кухня была пуста. Лили посмотрела на выходную дверь кухни и удивленно вскинула брови:

— Я же забыла! Он не мог здесь уйти. Кларисса обычно забирает ключ. Да, тут заперто и ключа нет.

Тут мы обе услышали какой-то звук, вращающаяся дверь в буфетную вдруг приоткрылась на несколько дюймов и снова закрылась. Эффект был сильный. Я до сих пор вижу лицо бедной Лили, схватившейся за кухонный стол, и восхищаюсь смелостью, которая потребовалась ей, чтобы спросить громким, но нетвердым голосом:

— Кто там?

Тут же в тишине мы услышали, как закрылась входная дверь.

Муж миссис Бассетт, кто бы он ни был, очевидно, понял, что из кухни наружу хода нет, а когда мы приблизились, скрылся в буфетной. В ней было две вращающихся двери. Когда открывают одну, немного двигается и другая. Мы это проверили. Он и ушел через вторую дверь в столовую, а из нее в холл и на улицу.

Но Лили, забывшая о своих правилах приличного поведения и сидевшая теперь со шлепанцами в руках, заметила:

— Зачем ему скрываться? Не верю я, что он ее муж, мисс Белл. Любой мог прийти и сказать, что он — муж. Поэтому я и побежала наверх.

— Проверить, что он ее муж?

— Проверить, не убил ли он ее, — ответила она просто, а у меня вдруг почему-то похолодела спина.

Домой я доехала на такси, но в безопасности себя почувствовала только тогда, когда убедилась, что Джозеф запер все замки и засовы, и увидела своих собак, как всегда без меня лежавших в лучших креслах в библиотеке.

На следующий день я рассказала инспектору о случае в доме на Халкетт-стрит. Но он только посмеялся над моей попыткой связать все это с убийствами.

— Зачем выдумывать то, чего не было. Большинство людей выходят от больных на цыпочках. Внутри у них все может кипеть, но выходят они тихо. Проверьте как-нибудь сами. А то, что он прятался… Может быть, просто плакал. Есть люди, которые ни за что не покажут своих слез.

Но после посещения мисс Бассетт тем же вечером уверенности у него поубавилось. Он договорился с Лили Сандерсон так же, как и я. Повезло ему больше, дочь ушла.

— Ничего определенного, — сказал он мне потом. — Но в этом несомненно есть все же что-то странное.

Она наотрез отказалась с ним разговаривать. Когда он спросил, зачем она звала полицию, она заявила, что такого не помнит.

— От этих лекарств я иногда сама не своя.

Она лежала и все время смотрела в одну точку, разглядывая что-то недоступное инспектору.

Когда он завел разговор об убийстве Флоренс Гюнтер, она вообще ничего не ответила. О своем муже сообщила не намного больше:

— Моя дочь хорошая девочка, а о нем чем меньше вспоминать, тем лучше.

Потом сказала, что у нее появились боли, раздраженно позвала Лили, и ему пришлось уйти.

— Но она что-то знает, — сказал мне инспектор. — Муж, может быть, и ни при чем. Но она что-то знает. У нее такой характерный взгляд. Я уже видел похожий.

— А какой?

— Такой взгляд был у одного человека перед тем, как он выпрыгнул из окна десятого этажа.

Вот таким образом этот след, как и все другие, которые могли дать что-нибудь полезное для защиты, ни к чему не привел. Я уверена, что инспектор сделал минимум еще одну попытку поговорить с ней. Но она была либо напугана, либо, что более вероятно, предупреждена. И ничего не сказала. Она умерла до того, как все выяснилось.

Суд над Джимом начался до десятого июня. Общественное мнение и обвинение всячески торопили приготовления. Защита тоже помогала. Джим плохо переносил заключение. Камера оказалась темной и душной. Власти пытались как-то сгладить ненависть, которую публика испытывала к Джиму, но она была слишком сильна.

В прессу просачивались обрывки информации. Стало известно, что, несмотря на усилия Амоса, на одежде Джима удалось обнаружить мельчайшие пятна крови. И что в день убийства Сары Джим был на склоне около десяти вечера. Нашлись два человека, мужчина и женщина, которые сообщили, что в тот вечер они недалеко от тропинки видели человека в одежде для гольфа. Он что-то вытирал с рук носовым платком.

Мужчина по имени Френсис К. Деннис говорил с репортерами весьма неохотно.

— Я вообще не хотел быть в этом замешанным, но жена настояла. Мы с ней тогда гуляли и подошли к началу подъема примерно без пяти десять. У нее слух лучше моего. Она первая остановилась и сказала, что наверху кто-то продирается сквозь кусты. Мы прислушались. Похоже было, что кто-то бежал по склону. Мы подождали, пока шум стих, и только тогда пошли наверх. Жена нервничала. Ну, примерно на полдороге увидели мужчину. Он стоял футах в десяти справа от тропы. На нем был светлый костюм для гольфа и кепка. На нас он не обратил внимания. Что-то вытирал с рук. Когда мы поднялись на холм, жена сказала: «Он порезался. Завязывал руку». Но я ответил, что он, наверное, споткнулся и упал, когда бежал. Вот, по-моему, и все.