ЗАПИСКИ СЕЛЬСКОГО СВЯЩЕННИКА - Георгий Эдельштейн

140

Вы отлично осведомлены о том, что с января с. г. Вашими неусыпными заботами я лишен всяких средств к существованию. I Вы отлично осведомлены и о том, что власть имущие безбожни-f ки в первые же месяцы после хиротонии в 1979 году постарались I выгнать с работы мою жену — доцента Костромского пединститута. Ныне вы совокупными усилиями с известными внецерковны-ми ведомствами пытаетесь взять меня измором, возвращаете к I гражданской деятельности. Не соблаговолите ли пояснить, кто в I этом постыдном дуэте играет первую скрипку? Чиновники Совета по делам религий скромно протягивают пальму первенства Вам. Обличите их, смойте с архиерейского саккоса это пятно.

Вы хорошо знаете, что в нашем обществе священника не станет защищать никто, что священник начисто лишен всех тех прав, которые закон гарантирует, а административные органы | частично представляют любому гражданину нашего государства, и что, следовательно, измываться над попом можно всласть без ограничения во времени и пространстве по всем городам и весям и совершенно безнаказанно всякому. Перечитайте на досуге коротенькую, в две-три странички, автобиографию епископа Афанасия "Даты и этапы моей жизни". Способы смягчились, но сущность беззаконной расправы осталась неизменной. Стоит ли епископу так широко и свободно пользоваться теми преимуществами, которые в потенции предоставило ему государство воинствующих безбожников, при условии, что он, епископ, социальный заказ понимает и выполняет? Стоит ли епископу реализовать эту потенцию?

Вы также отлично знаете, что своими действиями выполняете угрозу, которую я не менее десяти раз слышал по разным поводам из уст чиновников Совета по делам религий, угрозу, что если я не перестану проповедовать Евангелие "в неположенных местах", если не перестану безотказно ходить и ездить по требам в любую глухомань, не перестану носить в общественных местах нелепое в их глазах духовное платье и особенно ненавистный им наперсный крест, если не перестану требовать от самих уполномоченных и их безбожного актива неукоснительного соблюдения их же собственного "законодательства о культах", то мне не служить. "Не было еще случая, — заверяли они меня, — чтобы уполномоченный не нашел способ справиться с непокорным священником". Памятуя о судьбе епископов-исповедников Павла, которого с таким отменным аппетитом скушали наши собратья

141священнослужители в Вологде, и Ермогена, я ничуть не сомневался, что действительно, не было. Но и выхода у меня иного не было: я не мог наняться на работу ко второму господину. Как управились с архиепископом Павлом, Вы отлично знаете, сами ведь тогда в Вологде были, с теми, кто управлялся, ежедневно беседовали. Нет сомнения, что только одним этим славным подвигом своим они и останутся в истории Русской Православной Церкви. На Ермогена всем миром навалились. На меня — мелкую сошку — Вас нашли.

В первый месяц после запрещения, в феврале, я высказал Вам свое мнение, что Вы не были свободны в своем решении, что Вы подвергли меня запрещению под давлением внецерков-ных сил. Сейчас, побеседовав несколько раз с тружениками Совета по делам религий, узнав их мнение обо мне лично и о всех прочих потомках Авраама, Исаака и Иакова, заслушав фрагменты из своего тамошнего досье, любезно оглашенные В.Г. Подши-бякиным (сплетни о священнике, клевету и доносы на него коллекционируют не только в епархиальных управлениях,в Совете, надо полагать, тоже есть наши "личные дела"), собранные его неустанными трудами и заботами, я еще тверже укрепился в своем предположении. Вы так упорно обвиняете меня не потому, что честно заблуждаетесь, не потому, что намерены восстановить справедливость или исправить меня и наставить на путь истинный, а лишь потому, что твердо положили в сердце своем, по рекомендации соответствующих инстанций, во что бы то ни стало осудить меня, заслужить право оставаться выездным1 и правящим архиереем. Какие против приказа КГБ контрдоводы приведешь? Чем их резоны опровергнешь? Будь ты хоть семи пядей во лбу, против лома нет приема, а тут именно ломом орудуют. Чем неоспоримее и яснее твои доказательства, тем хуже для тебя самого: этого сопротивления в священнике никто не потерпит, это только осложняет задачу обвинителей и безмерно сердит их, показывает твое нераскаянное упорство в заблуждении, подтверждает насущную необходимость сугубо жестких мер воздействия. Поэтому и не принимались Вами в расчет все мои доказательства, потому и вопил я словно в пустыне, потому и росли, будто грибы после дождя, все новые чудовищно нелепые, бесстыдные и бездоказательные обвинения и по ним тут же, ДО всяких объяснений, принимались скоропалительные решения: ведь решение было уже готово даже ДО того бездоказа-

142

тельного обвинения, его, обвинение это нелепое, только неуклюже прилаживали к тому априорному решению и выдвигали всякий раз лишь как в басенке: "делу дать хотя законный вид и толк", тут любая нелепица и клевета, любой лжесвидетель — вполне годится. Только того не так уж благородного, но всякому понятного оправдания — "хочется мне кушать" — обвинитель-архиерей в моем деле лишен, он не ради куска хлеба насущного трудится.

Может, "юридическая тога" чуть честнее? Может, отложите на секундочку бармы архиерея и примерите тогу? Но и облачившись в нее, безмерно спустившись до уровня холодной бездушной юриспруденции, придя на выучку к жестоким язычникам Рима, Вы услышите незыблемое правило любого правосудия любого цивилизованного народа, если только оно правосудием дерзает именоваться: "Auditur et altera pars".

Чем же Вы, Владыко, руководствуетесь в своей деятельности, в своих указах и циркулярах? Какие законы чтите? Если Соборные правила устарели и утратили силу, как Вы многократно меня пытались убедить, если Кормчую пора забыть (это Ваши слова), что помнить, что силу приобрело? На каком камени утверждаемся мы с Вами?

Позволю себе напомнить Вам, что до 19 декабря прошлого года у меня не было ни одного взыскания или замечания ни от духовных, ни от светских административных органов. Вы сами не менее десяти раз по различным поводам объявляли мне благодарности и поощрения "За усердную службу во славу Бо-жию", "За максимальный в Вологодской епархии рост числа крестин", "За ревностные труды по окормлению болящих на приходе", "За окончание Московской духовной семинарии первым учеником", и, дважды, уж совсем за сущий вздор — "За образцовое составление годового отчета" и т. д. Эти благодарности и поощрения — мишура, как мишура и недостойная детская забава почти все церковные награды — два креста, какие-то неведомые ордена, "кресты с украшениями" (!). Покойный генсек и лауреат всех премий, четырежды Герой Советского Союза мог таким цацкам радоваться, у христианина они вызывают только недоумение и жалость. Священника нельзя наградить ничем, как нельзя украсить крест, священник сполна награжден всеми высочайшими наградами при хиротонии, выше не бывает, пото-