Том 9. Стихотворения 1928 - Владимир Маяковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
[1928]
Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви*
Простите меня, товарищ Костров*,с присущей душевной ширью,что часть на Париж отпущенных строфна лирику я растранжирю.Представьте: входит красавица в зал,в меха и бусы оправленная.Я эту красавицу взял и сказал:— правильно сказал или неправильно? —Я, товарищ, — из России,знаменит в своей стране я,я видал девиц красивей,я видал девиц стройнее.Девушкам поэты любы.Я ж умен и голосист,заговариваю зубы —только слушать согласись.Не поймать меня на дряни,на прохожей паре чувств.Я ж навек любовью ранен —еле-еле волочусь.Мне любовь не свадьбой мерить:разлюбила — уплыла.Мне, товарищ, в высшей меренаплевать на купола.Что ж в подробности вдаваться,шутки бросьте-ка,мне ж, красавица, не двадцать, —тридцать… с хвостиком.Любовь не в том, чтоб кипеть крутей,не в том, что жгут у́гольями,а в том, что встает за горами грудейнад волосами-джунглями.Любить — это значит: в глубь дворавбежать и до ночи грачьей,блестя топором, рубить дрова,силой своей играючи.Любить — это с простынь, бессонницей рваных,срываться, ревнуя к Копернику*,его, а не мужа Марьи Иванны,считая своим соперником.Нам любовь не рай да кущи,нам любовь гудит про то,что опять в работу пущенсердца выстывший мотор.Вы к Москве порвали нить.Годы — расстояние.Как бы вам бы объяснитьэто состояние?На земле огней — до неба…В синем небе звезд — до черта.Если б я поэтом не́ был,я бы стал бы звездочетом.Подымает площадь шум,экипажи движутся,я хожу, стишки пишув записную книжицу.Мчат авто по улице,а не свалят на́земь.Понимают умницы:человек — в экстазе.Сонм видений и идейполон до крышки.Тут бы и у медведейвыросли бы крылышки.И вот с какой-то грошовой столовой,когда докипело это,из зева до звезд взвивается словозолоторожденной кометой.Распластан хвост небесам на треть,блестит и горит оперенье его,чтоб двум влюбленным на звезды смотретьиз ихней беседки сиреневой.Чтоб подымать, и вести, и влечь,которые глазом ослабли.Чтоб вражьи головы спиливать с плечхвостатой сияющей саблей.Себя до последнего стука в груди,как на свиданьи, простаивая,прислушиваюсь: любовь загудит —человеческая, простая.Ураган, огонь, водаподступают в ропоте.Кто сумеет совладать?Можете? Попробуйте…
[1928]
Письмо Татьяне Яковлевой*
В поцелуе рук ли, губ ли,в дрожи тела близких мнекрасный цвет моих республиктоже должен пламенеть.Я не люблю парижскую любовь:любую самочку шелками разукрасьте,потягиваясь, задремлю, сказав — тубо —собакам озверевшей страсти.Ты одна мне ростом вровень,стань же рядом с бровью брови,дай про этот важный вечеррассказать по-человечьи.Пять часов, и с этих порстих людей дремучий бор,вымер город заселенный,слышу лишь свисточный спорпоездов до Барселоны.В черном небе молний поступь,гром ругней в небесной драме, —не гроза, а это просторевность двигает горами.Глупых слов не верь сырью,не пугайся этой тряски, —я взнуздаю, я смирючувства отпрысков дворянских.Страсти корь сойдет коростой,но радость неиссыхаемая,буду долго, буду просторазговаривать стихами я.Ревность, жены, слезы… ну их! —вспухнут веки, впору Вию.Я не сам, а я ревнуюза Советскую Россию.Видел на плечах заплаты,их чахотка лижет вздохом.Что же, мы не виноваты —ста мильонам было плохо.Мы теперь к таким нежны —спортом выпрямишь не многих, —вы и нам в Москве нужны,не хватает длинноногих.Не тебе, в снега и в тифшедшей этими ногами,здесь на ласки выдать ихв ужины с нефтяниками.Ты не думай, щурясь простоиз-под выпрямленных дуг.Иди сюда, иди на перекрестокмоих больших и неуклюжих рук.Не хочешь? Оставайся и зимуй,и это оскорбление на общий счет нанижем.Я все равно тебя когда-нибудь возьму —одну или вдвоем с Парижем.
[1928]
