Клад - Алан Георгиевич Черчесов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он сидел долго. Намного дольше того, как очистился слух и открылись снова глаза. Потом он встал, повесил на плечо винтовку и пошел прочь. Ноги затекли, и идти было трудно.
Домой он поспел к самой мгле. Впотьмах подошел к надочажной цепи, пропустил ее меж пальцев и подумал, что и сейчас не плачет. С конем он решил не прощаться, и заняться теперь было нечем. Оттягивать не имело смысла. Он наклонился, поднял головню подлинней, прошел в угол комнаты, уселся поудобнее на табурет, поставил на пол вниз прикладом винтовку, осторожно взвел курок и медленно поднес к нему головешку. Очень хотелось пить, и было это странно. Я ошибся, подумал он, нельзя было о ней, как о живой…
О чем еще думать, он не знал, но все ж не спешил. Было даже любопытно сидеть вот так, выпрямившись, без движенья, и искать, о чем бы подумать.
Потом он понял, что пора. Он вздохнул, резко надавил на головню, услыхал щелчок, а спустя мгновение решил, что смерть мало чем отличается от жизни. Открылась дверь, и он увидел друга. Тот держал в руках прут с зажженной паклей и внимательно вглядывался в пространство, потом заметил его, вошел и прикрыл за собой дверь.
– Ты все успел? – спросил друг, и человек понял, что смерть снова его одурачила.
Он выронил винтовку, переждал озноб и глухо выругался. Затем поднял мокрые глаза и хрипло задышал. Друг нахмурился, приблизился к цепи, опустил прут и разжег огонь в очаге. Обернуться он не торопился. От огня повеяло жаром, и тот, кто дрожал, начал согреваться. Он сказал:
– Я струсил.
Друг вобрал в плечи голову, но не повернулся.
– Я ничего не сделал. Я не смог ничего сделать. Я струсил.
Тишина треснула щепкой в очаге и подсыпала света. Они молчали. Потом друг встал и посмотрел на него:
– Ты можешь пойти еще.
Он отрицательно покачал головой:
– Оно сильней меня. Ты не знаешь… Я видел, КАК ЭТО БЫЛО. Я сидел там и забыл, а потом увидел и вспомнил… Это ОЧЕНЬ страшно!
Друг не спускал с него блестящих глаз. Он что-то прикидывал в уме, затем взглянул на винтовку, затем опять на него и согласно кивнул.
– Ты хорошо решил?
– Да. Я струсил. Этого достаточно.
– Этого хватит, – подтвердил друг и раздраженно указал на винтовку. – Но почему здесь?
– А где?
– Здесь твой сын жить будет. Ваш сын.
Человек раскрыл рот и, не веря, затряс головой.
Друг кивнул:
– Не скажу. Ни ему, ни кому другому. Ты же этого хотел?
Тот сглотнул слюну и сказал:
– Спасибо. Ты и сейчас друг.
– Нет, теперь я друг твоего сына. В этом все дело.
Человек поднялся, подобрал винтовку и спросил:
– Где?
– Не спеши, – поморщился друг. – Вставь патрон и скажи клятву.
– Какую клятву?
– Богам и мне.
– Я не знаю.
– Ты забыл.
– А разве есть?..
– Да, – перебил друг. – Клянись, что тебе хватит этого патрона. Хватит, чтобы унести позор на небо и ждать там суда.
Человек заново смазал винтовку, открыл затвор, сменил патрон и, прежде чем ответить, удовлетворенно подумал про себя, что этот будет вторым. Вторым, а не первым.
– Клянусь, – сказал он. – Клянусь богам и тебе…
Они помолчали.
– Теперь куда?
– Ты не можешь лежать рядом с ней, – сказал друг. – Ты будешь лежать отдельно, вдали ото всех.
Тот кивнул. Очень хотелось пить.
Друг сказал:
– Иди к реке. Я скоро туда приду.
– Голый остров? – спросил человек.
Друг вынул из огня прут и вышел первым. Человек вышел за ним. Воздух обдал его свежестью и запахом долгого прошлого. Над холмом уже теплело небо.
Он шел к реке, и было много, о чем стоило думать. Трудно лишь было решить, с чего начать. Он склонился к воде и вдоволь напился пряного холода. Вот и все, с облегчением подумал он. Услышал шаги. Друг шел по берегу, неся в руках плетеную корзинку.
– Что там? – спросил человек.
– Твой сын, – сказал друг. – Ты забыл про своего ребенка?
– Я думал… Я оставил его у тебя.
– Ты не понял. Потом я отнесу его обратно. Но сперва окрещу твоей очищенной кровью.
Того передернуло. Он весь напрягся и сказал:
– Не нужно. Он маленький. Очень маленький.
– Значит, ему будет легче. Пошли.
Человек взял друга за руку.
– Он спит.
– Да. Крепко. Может, ничего и не услышит, – сказал друг неуверенно. – Плавать умеешь?
– Нет, – сказал человек и начал думать о том, что такое жестокость. – Не надо ему… – попросил он, и когда тот, кто был ему когда-то роднее брата, упрямо покачал головой, впервые в жизни испытал настоящую ненависть.
Они ступили в воду. Река катилась по камням и крепко задевала по ногам. Друг взял чуть повыше и крикнул:
– На середине не спеши. Пригибайся.
Человек решил молчать и молчал, стиснув зубы, внимательно следил за скользящей над водой корзинкой и давил в себе ярость. Друг едва не оступился, и тогда он крикнул:
– Я не знаю такого обычая!
Друг не отозвался и продолжал шагать через пенящийся поток, беря по течению выше и выше. Он шел слишком быстро, и человек инстинктивно брал прямее и ниже, винтовка висела у него на шее, а вода подбиралась к груди. Он подумал: а ведь был мне роднее брата. И теперь возьмет себе моего сына. Потом он одернул себя и сказал: все правильно. Так
