Эссе, статьи, рецензии - Сергей Гандлевский

Понятное дело, я говорю банальности. Полтораста лет назад Толстой писал Тургеневу: “Железная дорога к путешествию то, что бордель в любви, – так же удобно, но так же нечеловечески машинально и убийственно однообразно”. И скорей всего, классик тоже не был первооткрывателем подобного взгляда на предмет. Понятное дело, любому здравомыслящему человеку хватит пяти минут, чтобы с веселым негодованием окоротить эти разговорчики в строю, – и крыть особенно нечем. И все-таки.

А клоню я к тому, что мне выпала редкая удача: выпасть из броуновского движения будней и два месяца передвигаться “с чувством, с толком, с расстановкой”, как это делалось на протяжении тысячелетий, пока технический прогресс, по существу упразднив разницу между пассажиром и его чемоданом, исподволь не превратил поступательное повествование путешествия в нынешний дайджест – с его отправлением, транспортным беспамятством и прибытием.

Два месяца в открытом море, однако… Что перво-наперво приходит в голову человеку вроде меня, застигнутому врасплох мыслями о море? “Прощай, свободная стихия…”? Жюль-верновский топор, подложенный под компас? “Плавание” Бодлера в переводе Цветаевой? “Не любите, девки, море…”, на худой конец?

А личный опыт? Фантомный вкус морской воды (панацея от ангины), не выдохшийся за полвека, когда меня, мальца, возили по настоянию врача в Туапсе? Или Каспий на Мангышлаке, где шлепал я в закатанных штанах по щиколотку в прибое, один-одинешенек и молоденек, а со стороны моря и заката промахнуло вдруг что-то огромное и белое, как ангел, оказавшееся по моем выходе из столбняка лебедем? Или охи и ахи прибоя, когда шел вполпьяна с каких-то незадачливых амуров уже не упомню где? Вот, кажется, и все. Не густо.

И каким-то я ворочусь из круиза на “Бегущей по волнам” (так свежо названа шхуна)? Стану ходить вразвалку, сипеть в гостях “тысяча чертей, где у вас гальюн”? Рассказывать обомлевшим домашним, что я услышал, сидя в бочке из-под яблок? И где правильно по морским понятиям наколоть якорь – на груди или на предплечье?

Нервическое зубоскальство.

В одном из лучших русских стихотворений вдохновение сравнивается с парусным судном, готовым к отплытию. И заканчивается стихотворение возгласом “Плывет. Куда ж нам плыть?..”. И весело, и чудно, и боязно опробовать это романтическое двухсотлетней давности сравнение наяву и на себе.

2011

Попытка тоста

В пору моей молодости грузинская “легенда” была одним из наиболее любимых культурных преданий – и даже культом в среде “творческой интеллигенции”. Впрочем, артистизм, беззаботность и щедрость этой праздничной окраины суровой империи мифологизировались самыми разными слоями советского общества – от людей попроще, где бытовал анекдот о грузине, давшем гардеробщику на чай со словами “палто нэ нада”, до образованного сословия, повально увлеченного грузинским кинематографом, винами, нравами.

Выходец из интеллигентской среды, я вполне разделял приподнятое отношение к Грузии и, едва оперившись, решился посмотреть на это диво собственными глазами. С закадычным другом Сашей Сопровским мы добрались – то “зайцем” на поездах, то на попутках – до Тбилиси, и ожидания нас не обманули. В восторгах, возлияниях и братании с каждым встречным и поперечным пролетел наш первый тбилисский день, а когда стало не по-российски стремительно смеркаться, мы с молодой беспардонностью вполпьяна ввалились к абсолютно незнакомым людям, благо кто-то в Москве снабдил нас каким-то троюродным адресом. На свою беду, по этому адресу на Авлабаре жил средних лет художник Роберт К. – к нему мы и нагрянули. Двум заезжим нахалам был оказан самый сердечный прием, лишний раз доказавший нам, что грузинская легенда родилась не на пустом месте. Ночью после застолья мы вместе с хозяином вышли на балкон двухэтажного дома, и Роберт сказал, что дому триста лет и разве не приятно сознавать, что на этом балконе так же, как мы сейчас, некогда стояли его деды и прадеды. Мы с приятелем, обитатели хрущоб, контуженные, как и подавляющее большинство соотечественников, “квартирным вопросом”, только переглянулись и вздохнули хором со смешанным чувством восхищения и зависти.

(Этим июнем, спустя тридцать лет, я чудом нашел тот дом. Он пустует. Соседи-старожилы сказали, что Роберт К. умер [6] , а домашних его разметало по свету. Да и друга моей молодости, Саши, уже много лет нет в живых. Всех их я мысленно помянул добром и пошел бродить дальше.)

Грузии я обязан своей, по существу, первой полноценной отечественной публикацией. Причем о подобном везении, пока оно не случилось со мной, я только в книжках читал, и то с недоверием: уж больно сказочно-складно все эти книжные удачи выглядели. Но вот поди ж ты. Я не был знаком с Гией Маргвелашвили, одним из редакторов “Литературной Грузии”, не приносил и не посылал в этот журнал стихов; они попали туда без моего ведома через третьи руки, как я выяснил уже задним числом. Меня, понятное дело, приятно огорошила публикация, но не меньше тронуло то, как старорежимно-естественно, не по-советски – без нудной многолетней очереди, без принудительной правки, сдобренной редакторской демагогией, без обязательного мажорного стишка-“паровоза” – моя подборка увидела свет. От избытка чувств я тотчас отправился в Тбилиси благодарить Маргвелашвили.

Потом я не раз наведывался в Тбилиси уже не наобум, а в качестве начинающего переводчика грузинской поэзии, которая очень чтилась – и по заслугам! – российскими ценителями литературы. Но, как назло, именно в то время, когда мне начала перепадать работа и я сделался относительно своим в издательстве “Мерани”, СССР стал стремительно разрушаться вместе со всеми своими индустриями, включая переводческую. Несмотря на свою карьерную неудачу, я о распаде империи не жалею: этот союз обошелся нашим предкам убийственно дорого и был скреплен ложью и страхом – туда ему и дорога. Жалко – и очень – другого: что товарищи по несчастью, народы бывшей бесчеловечной державы, позволяют узколобым и непорядочным политикам провоцировать межнациональную склоку, намеренно выпуская на поверхность общественной жизни духовных люмпенов, бросающих тень на своих соотечественников. Прежде всего, я прозрачно намекаю на Россию и ее недавнюю отвратительную выходку с “избиением грузин”. К вящей чести грузин скажу, что мне как гражданину России, ответственному, пусть и в пропорционально мизерной доле, за действия российских властей, ни разу за все время недавней поездки ни полусловом не помянули случившегося. Приветливость этой страны смыкается с великодушием.

Грузии трудно живется – это видно невооруженным глазом. Разумеется, жить своей страной, как и своим домом, с непривычки очень непросто – после стольких десятилетий вовлеченности в тесные, часто абсурдные экономические и хозяйственные связи. Не в последнюю очередь сказывается и то, что все мы, обитатели былой империи, прошли суровый противоестественный отбор и довольно сильно внутренне деградировали.

Выпьем же за то, чтобы все выправилось – и как можно скорее. В таком природном раю хочешь не хочешь, а становишься оптимистом и запросто берешься развести чужую беду руками, согласно русской поговорке – или ее руставелиевскому эквиваленту: “Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны”.

Нынешний вид Тбилиси душемутителен и завораживает туриста с эстетической жилкой – упадок, поэтическое увядание, короче – элегия. Вероятно, сходные переживания имел в виду Пушкин, когда признавался в любви к осени и сравнивал ее с “чахоточной девой”. Старый город похож на прекрасное, с яркой желто-красной кроной осеннее дерево. Глаз не оторвать, как красиво, но один-другой решительный порыв ветра – и вся эта горькая красота улетучится. Смотреть на это вчуже – эстетическое удовольствие, но жить в живописных руинах наверняка не подарок. Если бы и “живопись” сберечь, и быт цивилизовать! Хочется верить, что знаменитый грузинский вкус и артистизм сумеют примирить красоту и пользу. Артистизм, щедрость, великодушие… – сколько добродетелей на одну маленькую страну и маленький народ; с трудом верится. Но тем не менее всякий раз, покидая Грузию, с восхищенным недоумением отмечаешь, что эта сладкая небыль существует, чему ты только что был свидетелем.

Вот я и завершу свою здравицу словами большого поэта и большого поклонника Грузии – Бориса Пастернака. Пусть сказаны они по другому поводу, но хорошо ложатся и на мой нынешний “мотив”: “Если даже вы в это выгрались, ваша правда, так надо играть”!

2007

Повторение пройденного: пять дней в Гаване

На борту самолета компании “Аэрофлот”, следующего рейсом Москва – Гавана и обратно, по просьбе пассажиров введен “сухой закон” – так мне объяснила стюардесса. Вполне разумно: за шестнадцать часов пути под алкоголь можно и отличиться. Поэтому мне пришлось воровато прикладываться к стеклянной фляге, приобретенной в Duty free . За этим очень по-отечественному панибратски-избирательным соблюдением закона я и скоротал дорогу.