История Антисемитизма. Эпоха Веры. - Лев Поляков

В 1655 году общество Hnajudos Севильи, во главе которого стоял «благородный и славный кавалер» дон Фернандо де Лейва, оказалось не в ладу с правосудием. Баррионуево пишет в своих «Советах»: «Их насчитывалось от 36 до 40 человек, у них был свой писатель, свой обвинитель и другие специалисты… и того, кто не обращался к ним, они могли представить как племянника Казалья, Лютера или самого Магомета». Сборники и списки, в которых перечислялись семьи, связанные с евреями, сделанные по образцу упоминавшегося выше «Возмутителя Испании», обычно назывались «Зелеными книгами». Их число постоянно возрастало вопреки любым запретам. В результате термин «зеленая книга» стал обозначать в современной Испании не только генеалогический справочник, но и диффаматоров. Строгость «доказательств» становилась все менее вероятной по мере того, как возрастало презрение к крови неверных. Дело дошло до того, что разыскивая «пятно» на имени одного еретика и не находя его среди предков подозреваемого, некий инквизитор, как сообщают архивы, занялся кормилицей, которая его выкормила. Ему удалось установить, что эта кормилица была еврейского происхождения, что «подтвердило его соображения» и без сомнения укрепило его душевный покой.

Подобные деликатные вопросы вполне естественно были окружены табу, которое писатели того времени осмеливались нарушать, только нацепив на себя комическую маску. Их произведения насыщены уколами и намеками, иногда вполне очевидными, а иногда довольно темными. Так, в своей новелле «Лиценциат Видриера» (или «Стеклянный лиценциат») Сервантес помещает своего героя у входа в церковь: «[Лиценциат] увидел, что мимо проходит крестьянин из числа вечно похваляющихся своим «старинным христианством», а следом за ним идет другой, не имевший столь лестной славы; поглядев на них, лиценциат громко крикнул крестьянину: «Эй, воскресенье, посторонись: дай место субботе!» (пер. Б. Кржевского).

Столь же ясным выглядит и другой эпизод из той же новеллы, когда лиценциат обращается к старьевщице со словами из Евангелия: «Дочери Иерусалима, оплакивайте себя…!» Торговля старьем была заведомо презренным занятием. Более спорным является смысл новеллы «Чудеса за алтарем», где действуют бродячие фокусники Шанфаллаи Щирйнос. Они призывали публику любоваться чудесами, которые могли наблюдать только люди с чистой кровью и законным происхождением, так что никто не осмеливался признаться, что ничего не видел там, где и нечего было видеть, и все дружно выражали свой восторг, кто как мог. Здесь перед нами тема «Голого короля» Андерсена, но без мальчика, говорящего правду. Хотел ли утонченный Сервантес высмеять таким образом фальшивую бренность славы, на которой держалась вся система «чистоты крови» в целом? Это уже было сказано, и представляется вполне вероятным. Подобные намеки и подобные мотивы столь же часто встречаются и у других авторов, например, у Лопе де Вега, а также у Тирсо де Молина и у Кинонеса де Бенавенте, но всегда в рамках комических и сатирических жанров.

«Эти проявления чести, – писал Марсель Батайон по поводу «чистоты крови», – гораздо более характерны для Испании, чем матримониальные отмщения у Кальдерона: и, может быть, по этой причине никакой драматург не осмелился развивать эту тему в серьезной манере, написать трагедию «чистоты крови» подобно тому, как существуют трагедии супружеской чести».

В дальнейшем французские философы Века Просвещения как преданные защитники разума и здравого смысла не упустили случая высмеять расовый испанский комплекс. «Все, кто живет на континенте Испании и Португалии, – писал Монтескье в семьдесят восьмом персидском письме, – чувствуют необыкновенный сердечный подъем, если они относятся к тем, кого называют потомственными христианами, т. е. не ведущими свое происхождение от принявших христианство в последние века по настоянию инквизиции. Живущие в Индии чувствуют себя ничуть не менее польщенными, когда они размышляют о том, что обладают высшим по их понятиям достоинством – относиться к людям с белой кожей. Никогда не было в гареме великого повелителя более гордящейся своей красотой султанши, чем самый старый и безобразный тип гордится оливковой белизной своей кожи, когда он сидит в каком-нибудь мексиканском городке на пороге своей двери со скрещенными руками. Человек столь высокого происхождения, это столь совершенное создание, не станет работать за все сокровища мира и никогда не решится скомпрометировать низкой и механической деятельностью честь и достоинство своей кожи».

Эта очень характерная для Испании гордость бесконечно питается отвращением к проклятой расе. Процитируем отца Торрехонсильо, который в своем сочинении «Предостережение против евреев», перечислив различные грехи, наследственные пороки и преступления этой расы, уточнял:

«Для того, чтобы продолжалось так из поколения в поколение, как если бы было первородным грехом являться врагом христиан и Христа, необязательно, чтобы и отец, и мать были евреями; достаточно одного из родителей; неважно, если отец нееврей, достаточно, что мать еврейка; неважно, если и она не полностью еврейка, хватит и половины, а в наши дни святая инквизиция установила, что иудаизму продолжали следовать и в двадцать первом поколении».

Отец Торрехонсильо описывал затем достойный похвалы обычай, который существовал в колледже Святого Креста в Вальядолиде. В Святую пятницу после Тайной Вечери члены колледжа собирались вместе, чтобы обсудить проблему вины евреев в совершении Распятия. Затем декан спрашивал каждого, что он думал о евреях: «Начиная с самого старшего, каждый должен был взять слово и рассказать об одной зарегистрированной семье, о месте ее проживания и о том, как все обходят эту семью стороной. После того, как все члены колледжа выступили и рассказали, что они знают, а также высмеяли и унизили евреев, они закрывали собрание и покидали трапезную».

Видно, что мания чистоты крови поддерживала отвращение к евреям, которое в свою очередь оправдывало сохранение расистских законов. Торрехонсильо адресовал свои писания всему христианскому народу. В юридическом комментарии Арредондо Кармоны

«Senatus Consulta Hispaniae», опубликованном в 1729-1732 годах и адресованном специалистам, имеется краткое упоминание евреев: «После смерти Христа евреи стали рабами. Рабы могут быть убиты, проданы, тем более они могут быть изгнаны и истреблены. Евреи гнусны, отвратительны, угнетены и находятся в самом позорном состоянии. Евреи грязны и дурно пахнут. Евреи отвратительны даже для тех, кто не знает Христа. Евреи подобны волкам и собакам. Злоба евреев превосходит беззаконие дьявола».

Из поколения в поколение евреи продолжали быть для Испании символом ниспровержения и богохульства. Им не только строжайше запрещалось находиться на Иберийском полуострове, но в 1667 году они были изгнаны из Орана, испанского плацдарма в Северной Африке. В дальнейшем мирные договоры конца XVII века исключили крупных английских и голландских коммерсантов из-под юрисдикции инквизиции, отныне эти привилегированные еретики были терпимы на испанской земле при условии, что они не были евреями. В течение следующего столетия терпимость распространилась и на некатолических ремесленников и рабочих, но по-прежнему за исключением евреев, «людей, внушающих отвращение чистому и безупречному католицизму испанцев», – гласил королевский эдикт 1797 года, предписывавший сохранение санитарного кордона по отношению к евреям. Этот эдикт был подтвержден в 1800 и 1802 годах, а в последний раз в 1816 году. Эти запреты часто подтверждались, и в 1804 году Карл IV угрожал «суровостью своего королевского и суверенного гнева» тем, кто укроет хотя бы одного еврея от глаз святой канцелярии. Это объяснялось тем, что всегда находились последователи Моисея достаточно авантюрного склада, чтобы пренебречь этими запретами и нелегально проникнуть на испанскую территорию. Упомянем здесь один из последних подобных случаев, дело торговца из Байонны, попавшего под преследование инквизиции в 1804 году в Сантандере. Бернувиль, посол Франции, должен был приложить все свои усилия, чтобы вытащить его из этого затруднительного положения. Так начались действия Франции в защиту евреев в XIX веке, чему этот инцидент послужил первым примером. Но даже после упразднения инквизиции в 1835 году санитарный кордон продолжал действовать. В 1854 году демарши одного немецкого раввина за его отмену ни к чему не привели. Он был отменен только испанской конституцией 1869 года. Но нужно было ждать еще около столетия, чтобы Испания полностью стерла последние следы своего прошлого в этом отношении.

IV. ЭПОПЕЯ МАРРАНОВ

Марраны Португалии

Если кастильская инквизиция сумела полностью искоренить иудаизм, то инквизиция Португалии, возможно, послужила одним из инструментов его сохранения. Справедливо, что ко времени учреждения инквизиции в Португалии в 1536 году португальские марраны парадоксальным образом были хорошо подготовлены к борьбе за выживание.