Чужое оружие - Владимир Кашин

Коваль позвонил майору Литвину и попросил зайти. Катерина Пойда кратко повторила свою горькую исповедь, и начальник милиции условился по телефону с прокурором и председателем исполкома Отрощенко об эксгумации детских трупов в яру.

Майор вместе с лейтенантом Биляком повезли Катерину Пойду в прокуратуру, а Коваль и Бреус еще какое-то время молча сидели в кабинете, находясь под впечатлением истории этой женщины, которая, рассказывая, ни разу не заплакала, словно была каменная. Потом капитан вдруг заторопился и, не спрашивая разрешения, стремглав выскочил из кабинета. Вернулся через несколько минут с большими фотографиями в руках.

VII

На фотографиях были хорошо видны контрастированные специальным порошком отпечатки женских туфель.

Бреус доложил, что девятого утром снял эти следы невдалеке от дома Лагуты, на обочине лесной дороги, но посчитал, что они принадлежат случайной прохожей. Теперь, когда дознание зашло в тупик и его предположение о Ганке Кульбачке как убийце отпало и версия про Чепикова не находит полного подтверждения, а тут еще эта Пойда появилась, вот он и решил представить на рассмотрение эти фотографии.

— Да, товарищ капитан, — строго заметил Коваль, выслушав признание начальника уголовного розыска. — Проступок серьезный: вас ли учить, что нельзя пренебрегать даже малейшей деталью. Ведь со временем любая может стать доказательством…

— Но женщина находилась все же далековато от усадьбы и двигалась по лесной дороге. Я проследил ее путь… Он уходил в сторону от дома Лагуты и на самом дворе не встречался, — сказал Бреус в свое оправдание.

— Она могла быть не участником событий, а свидетелем. А это важно.

Капитан опустил голову:

— Я понимаю.

— Что вы думаете теперь с ними делать? — указывая на фотографии, спросил Коваль.

— Если это не Катерина Пойда наследила, то путем исключения определю женщин, которые носят такую обувь, — быстро ответил капитан.

— Туфли тридцать седьмого размера?

— Да. Будем суживать круг…

— Колоссальная трата сил и времени. И главное — бесполезно.

Коваль удивил капитана.

— Очень популярный номер обуви, Юрий Иванович, — объяснил свою мысль подполковник. — Каждая третья женщина — тридцать семь или тридцать шесть с половиной… Стандартный размер… Вот у вашей Зои Анатольевны, например, какая нога? — поинтересовался он.

— Тридцать семь, — ответил обескураженный Бреус. — Но ведь…

— Видите, у жены самого начальника угро… — Бреусу показалось, что губы подполковника тронула легкая улыбка… — Вот почему эти отпечатки могут только сбить нас с толку… Давайте их сюда. — Коваль сложил снимки и сунул их в ящик стола. — Они нам теперь ни к чему…

— Как ни к чему?! — вспыхнул Бреус.

— Человек, который оставил эти следы, никакого отношения к убийству не имеет, — твердо сказал подполковник. — Женщина действительно была далековато от места событий и не могла что-либо увидеть во дворе Лагуты… Так что вы, капитан, большой беды не принесли, не показав нам эти фотографии. Хотя, повторяю, должны были с самого начала представить их оперативной группе… Ладно, забудем этот неприятный факт, — помедлив, добавил Коваль. — Пусть все останется между нами.

Бреус мог бы поклясться, что при последних словах в глазах подполковника снова запрыгали лукавые искорки. Машинально кивнул в ответ. Он был обескуражен настолько, что не мог больше протестовать. Упрямство на его лице сменилось выражением, которое можно было передать словами: «Ну что ж, вам виднее. На то вы начальство!.. Но я все равно докопаюсь, кто эта женщина и почему она в ночь, когда было совершено убийство, блуждала над Росью, возле дома Лагуты…»

— Товарищ подполковник, — поднялся Бреус. — В десять будем выкачивать воду из колодца Лагуты. Вы поедете?

Коваль покачал отрицательно головой.

— Если пистолет в колодце, вы его найдете.

— А с этой Пойдой?.. Ее алиби нужно проверить.

— Поручим Биляку.

— Какая странная история!..

— Трагическая, Юрий Иванович… По-человечески мне жалко эту женщину.

— Если она говорила правду, многое объясняется.

— Да, — задумчиво согласился Коваль.

Когда Бреус вышел, он вынул из ящика фотографии с опечатками туфель Зои Анатольевны. Несколько секунд рассматривал их, потом, улыбнувшись, одну за другой порвал и сунул обрывки себе в карман.

«Если бы Юрий Иванович хоть на миг представил, чьи следы обнаружил и снял! — добродушно подумал он. — Наверное, это тот случай, когда муж узнает последним… Или совсем не узнает! Даже если он детектив».

Со двора доносились знакомые звуки. Стукнули дверцы газика, и загудел мотор.

Коваль выглянул в окно. Машина словно бы выпрыгнула на улицу. Сидящих в ней подполковник не видел, но знал: капитан Бреус поехал в Вербивку. Об этом можно было догадаться и по громкому стуку дверцы, и по тому, как с ходу взревел мотор и почти одновременно газик рванулся с места. Машина будто знала характер начальника уголовного розыска, особенно когда тот пребывал не в настроении.

Коваль отошел от окна. У него настроение было хорошее. Считал, что поступил разумно и справедливо, навеки скрыв от запальчивого Бреуса маленькую тайну его жены.

* * *

Из Вербивки капитан вернулся к вечеру. Он весь сиял. Как иногда бывает, казавшееся очень сложным задание словно бы выполнилось само собой.

Когда начальник уголовного розыска пулей влетел на второй этаж, Коваль находился у майора Литвина.

Бреус, откозыряв, хотя это было совсем не обязательно, тем более что в повседневной жизни не придерживались этих формальных правил, и не сказав ни слова, торжественно положил на стол майора какой-то увесистый предмет, завернутый в белый платок.

Ни Ковалю, ни Литвину не нужно было объяснять, что это такое. Еще до того как Бреус развернул платок, они поняли, что наконец-то найден парабеллум Чепикова.

Пистолет лежал черной тяжелой массой с налипшими на нем песчинками и крохотными щепочками, травинками, хвостиками листьев, и только ствол таинственно поблескивал нестареющей сталью.

В руки парабеллум не брали, чтобы не стереть ничьих отпечатков и не оставить своих.

— Он весь в крови, — сказал Литвин, низко наклонившись над пистолетом, — и отпечатки четкие, невооруженным глазом видны. Кровь засохла, следы закрепились.

— Вы его, Юрий Иванович, конечно, не из колодца достали, — заметил Коваль, рассматривая рукоятку с отбитой пластинкой, о которой говорил на допросе Чепиков. — Вода, даже стоячая, размыла бы следы.

— Где же вы нашли, Юрий Иванович? Подробнее, — попросил Литвин, опускаясь на стул.

— В лесу. Почти рядом с домом. В восьмидесяти пяти шагах. Сам не знаю, как на глаза попал!.. Вышел прямо на него! — Радостное возбуждение еще не оставило капитана, и он изъяснялся отрывочными фразами. — Словно ждал меня. Лежит, миленький, под старым грабом! В развилке корня. Лишь слегка прикрыт травой и молодой порослью! Иду себе… Гляжу — парабеллум! Даже зажмурился: не сон ли?! Раскрыл глаза — лежит! Тогда расстелил на земле платок и палочками осторожно перенес его. Завязал, значит, платок…

— А в колодце искали?

— Все обшарили, каждый сантиметр дна прощупали — и, конечно, ничего… Знаете, когда в колодце искали, у меня было чувство, что даром стараемся… Решил побродить по лесу. Почему — и сам не знаю. Чтобы нервы успокоить… А в лесу вдруг чувствую, что я его, — Бреус кивнул на пистолет, — сегодня обязательно найду… И вот иду, иду, никуда не сворачивая, — и пожалуйста!..

— Значит, интуиция, — согласился майор. — Но и случаю поклониться стоит… Как же это мы его раньше не нашли?! Вроде все кругом обшарили.

— Это в сторону реки, Сидор Тихонович… Может, Чепиков добежал туда, споткнулся об этот самый корень и выронил пистолет, а потом, не помня себя, побежал назад, к дому, где его и схватили…

— Знаете, бывает, — перебил Бреуса Коваль, — смотришь на вещь и не видишь. Тем более что пистолет упал в траву, под дерево.

— Но какое у меня было предчувствие, вы себе не представляете! — не мог успокоиться Бреус.

Дмитрий Иванович улыбнулся.

— Некоторые считают, что с развитием криминалистической техники роль интуиции уменьшится. Но я не согласен. Техника никогда не заменит полностью человека. Потому что не только наука и техника развиваются. Меняется и сам человек, он становится интеллектуальнее. Исчезает атавистическая острота предчувствий, но чувства, развиваясь, становятся тоньше и осмысленнее, так как это развитие основывается на более высоком и более богатом интеллекте и знании…

Рассуждения Коваля показались майору очень сложными и не к месту. Но вслух этого не высказал.

— Проведем опознание Чепиковым своего оружия, а потом пошлем парабеллум на исследование. Интуиция вещь хорошая, но ее, к сожалению, к документам не подошьешь, — сказал Литвин, ни к кому не обращаясь, — а вот экспертиза на все даст ответ…