Прогулка по лесам - Билл Брайсон

Во время президентской кампании 1840 года Дениэл Уебстер дал землю 20 тысячам людей на горе Страттон в Вермонте. Проверни он тот же трюк двадцать лет спустя (что могло бы быть интересно, если бы в это время он не умер), то смог бы набрать при самом хорошем раскладе всего лишь несколько десятков голосов.

Сегодня гора Страттон почти вся покрыта лесами, хотя если вы присмотритесь, то сможете различить дыры, оставшиеся от старых погребов, остатки яблочных садов, из последних сил цепляющиеся за жизнь в тенистых подлесках, под молодыми, более живучими березами, кленами и пеканами. Повсюду на территории Новой Англии можно обнаружить старые, полуразрушенные ограды, ранее отделявшие одно поле от другого. Часто они находятся в самом центре разросшихся лесов, как напоминание о том, насколько быстро природа вновь вступает в свои владения.

Итак, я начал подниматься на гору Страттон в облачный, а потому милосердно прохладный июньский день. До вершины я должен был преодолеть шесть с половиной крутых километров, на которые приходилось 1300 м подъема. Чуть больше, чем на сотню миль в Вермонте Аппалачская тропа сливается с «Долгим путем», который пересекает самые высокие и знаменитые вершины Зеленых гор и идет прямиком до Канады. «Долгий путь» старше Аппалачской тропы. Его открыли в 1921 году, когда только был создан план Аппалачской тропы. Мне рассказывали, что и по сей день существуют поклонники «Долгого пути», которые смотрят на тропу свысока, считая ее вульгарным и чрезмерно амбициозным повтором уже существующего пути. В любом случае гора Страттон обычно считается духовным местом рождения обеих троп, так как именно здесь Джеймс П. Тейлор и Бентон МакКей заявили о своем намерении, которое привело к созданию дорог, ведущих через эти тогда еще очень дикие места. Тейлор создал свое детище в 1909 году, а немного погодя за ним последовал и МакКей.

Страттон – замечательная гора, с которой открывается впечатляющий вид на несколько других известных вершин – Эквинокс, Аскутни, Сноу и Монаднок. Но я не могу сказать, что этот пик вдохновил бы меня на то, чтобы схватиться за топор и идти рубить дорогу от Джорджии до Квебека. Возможно, на меня подействовали низкие тяжелые облака и слабое освещение, которое делало все вокруг плоским и серым. На вершине оказалось еще восемь или девять человек. В их числе был моложавый мужчина, который двигался по тропе в одиночку в своей новехонькой и дорого выглядящей ветровке. У него в руках был какой-то прибор, с помощью которого он снимал загадочные показания с неба или с окружающей атмосферы.

Он заметил, что я наблюдаю за ним, и сказал полным надежды голосом, выдававшим его радость от того, что кто-то заинтересовался его работой:

– Это монитор «Энвиро».

– Ой, правда? – вежливо ответил я.

– Он снимает восемь показаний: температуру, УФ-излучение, точку выпадения росы и так далее. – Он повернул ко мне экран, чтобы я смог рассмотреть его. – Это термическое напряжение. – На экране высветилось какое-то непонятное число, которое заканчивалось двумя цифрами после запятой. – Этот прибор измеряет уровень солнечной радиации, – продолжил он, – давление, температуру с учетом ветра, количество осадков, влажность, относительную и активную; он даже измеряет скорость получения солнечного ожога для каждого типа кожи.

– А печенье он может испечь? – поинтересовался я.

Ему это не понравилось.

– Эта штучка смогла бы однажды спасти вам жизнь, уж поверьте, – довольно высокомерно ответил он.

Я попытался представить себе ситуацию, в которой оказался бы в смертельной опасности из-за незнания точки выпадения росы, и не смог. Но я не хотел расстраивать своего собеседника и потому спросил:

– А это что? – и указал на мигающее число в верхнем левом углу экрана.

– Ах, это? Я точно не знаю. Но вот это… – тут он нажал одну из кнопок, – теперь это солнечная радиация. – Появилось еще одно бесполезное число с тремя цифрами после запятой. – Сегодня она очень низкая, – констатировал мой собеседник и наклонил свою машинку, чтобы снять еще одно показание. – Да, очень низкая сегодня.

Каким-то образом я уже об этом догадался, хотя даже не мог вывести число с точностью до одной сотой. Я достаточно хорошо разбирался в погодных условиях, так как подвергался их самому непосредственному воздействию. Особенно интересно было, что у этого человека не было ни рюкзака, ни непромокаемых штанов, на нем были надеты лишь шорты и кроссовки. Если бы погода резко изменилась, как это часто случается в Новой Англии, он бы, скорее всего, умер, но главное, что у него был прибор, который в этом случае смог бы сообщить ему, какая точка выпадения росы станет для него последней.

Назовите меня утомительным старым пердуном, но я ненавижу технологические навороты на тропе. Некоторые путешественники, как я читал, таскают с собой ноутбуки и модемы, чтобы отсылать ежедневные отчеты семье и друзьям (если вы подумываете поступить так же, то вот вам новость: людей не слишком волнуют эти отчеты. Нет, не так. Они вообще никому не интересны). И теперь на тропе все чаще можно обнаружить людей с электронными примочками, подобными монитору «Энвиро» или с сенсорами пульса, прикрепленными шнурами к их запястьям. Такие ребята выглядят так, будто вышли на тропу прямо из какой-то клиники, занимающейся нарушениями сна.

В 1996 году в Wall Street Journal появилась роскошная статья о бесполезности приборов спутниковой навигации, мобильных телефонов и прочих устройств в дикой природе. Все это высокотехнологичное оборудование, как оказалось, привлекает в горы людей, которым не под силу преодолеть намеченный путь. В национальном заповеднике Бакстер в Мэне, как было сказано в журнале, один путешественник вызвал подразделение национальной гвардии и попросил их прислать за ним вертолет, который забрал его с горы Катадин, потому что он устал от ходьбы. Тем временем на горе Вашингтон «две очень настырные дамочки», как их охарактеризовал один из местных служащих, позвонили в главный центр горного патруля и заявили, что не могут пройти последние два с половиной километра до вершины, хотя до захода солнца оставалось еще целых четыре часа. Они потребовали, чтобы за ними послали спасательную команду, чтобы отнести их обратно в машину. Им было отказано. Несколько минут спустя они позвонили снова и потребовали, чтобы спасательная команда доставила им фонари. И настырные дамы снова получили отказ. Через несколько дней поступил звонок от еще одного покорителя горных вершин, который попросил, чтобы за ним выслали вертолет, потому что он на день выбился из графика и боялся, что пропустит важную деловую встречу. В статье также описывалось несколько человек, которые потерялись даже со спутниковой навигацией. Они смогли назвать спасателям свои координаты: 36.2° к северу и 17.48° к западу или что-то вроде того, но, к сожалению, не имели понятия о том, что это значило, так как не взяли с собой ни карт, ни компасов, ни, по всему видимому, мозгов.

Мой новый друг на Страттоне, как я понял, мог бы присоединиться к их клубу. Я спросил его, безопасным ли будет мой спуск при солнечной радиации в 18,574 балла.

– О да, – честно ответил он мне. – Сегодня очень мала вероятность солнечного облучения.

– Слава богу! – воскликнул я, тоже честно. И оставил и его, и гору.

Так я продвигался по территории Вермонта, совершая ежедневные приятные прогулки, без каких-либо электронных устройств, но с едой, заботливо приготовленной и упакованной моей женой. Точно такие же свертки она делала для меня каждый вечер перед тем, как я вышел на пенсию, и оставляла их на верхней полке холодильника. Каждое утро я вставал на рассвете, клал свой обед в рюкзак и отправлялся в Вермонт. Я припарковывал машину и шел к высокой горе или через несколько зеленеющих холмов.

В определенный момент дня, когда я чувствовал особое расположение, что обычно случалось около одиннадцати утра, я присаживался на камень или бревно, доставал свой обед и принимался рассматривать его содержимое, приговаривая: «Печенье с арахисовым маслом. Обожаю!», или: «Ох, ну вот, снова мясо», после чего благополучно съедал все в сытной тишине, думая обо всех горных вершинах, которые покорил вместе с Кацем, где мы бы поубивали друг друга за кусочек такого блаженства. После этого я собирал оставшийся мусор, бросал его в рюкзак и снова отправлялся в горы, пока не наступало время возвращаться домой. Таким образом я провел последние дни июня и первую половину июля.

Я взобрался на гору Страттон и гору Бромли, на скалу Проспект и на пики Спрюс и Бейкер, добрался до озера Гриффит, залез на гору Уайт-Рокс, на холм Баттон, взошел на вершину Киллингтон, побывал в Национальном лесном парке «Гиффорд», на горе Куимбли, а также на холме Фистл, после чего благополучно завершил все это семнадцатикилометровой прогулкой от Западного Хартфорда до Норвича. Этот путь вел меня мимо хижины «Веселый Холм», самого старого убежища на Аппалачской тропе и, возможно, наиболее милого и живописного местечка. Кстати, вскоре после этого его полностью разобрали местные работники туризма. Город Норвич известен тремя вещами: за свое имя (которое произносилось как «Норрич», прежде чем его в пятидесятых годах прошлого века захватили чужеземцы); за то, что именно этот город вдохновил Боба Ньюхарта на создание собственного телевизионного шоу (того самого, в котором он играл владельца гостиницы, а все постояльцы были очаровательно дебильны); а еще за то, что здесь находился дом великого Алдена Партриджа, о котором никто никогда не слышал, хотя, конечно же, вы его знаете.