Герои 1812 года. От Багратиона и Барклая до Раевского и Милорадовича - Алексей Шишов

У дверей часового не было, оне и ночью не замыкались. Всякий, приезжающий с пакетом, входил прямо в избу и, если ночью, то будил Коновницына без церемоний – так от него приказано было. Я брал тогда из припечки свечу, осаждаемую колоссальными тараканами, и читал бумагу Коновницыну».

Коновницыну «выпала» честь сообщить главнокомандующему о том, что Наполеон оставил Москву. Дело обстояло так: из-под Боровска от генерал-майора И.М. Дорохова, командира армейского партизанского отряда, в Тарутинский лагерь с донесением прискакал капитан Дмитрий Болговский. Он прибыл в ночь на 12 октября прямо к дому дежурного генерала, который работал со штабными документами.

Петр Петрович, пораженный известием, которое услышал из уст дороховского гонца, тотчас пригласил графа Толя, и они втроем пошли будить от сна генерал-фельдмаршала. Тот, в считаные мгновенья прогнав сон, потребовал к себе капитана. Бологовский рассказывает в своих воспоминаниях:

«…Старца сего я нашел сидящим на постели, но в сюртуке и декорациях. Вид его на этот раз был величественный, и чувство радости сверкало уже в очах его.

«Расскажи, друг мой, – сказал он мне, – что такое за событие, о котором вести привез ты мне? Неужели Наполеон воистину оставил Москву и отступает? Говори скорей, не томи сердце, оно дрожит».

Я донес ему подробно о всем вышесказанном, и, когда рассказ мой был кончен, то вдруг сей маститый старец не заплакал, а захлипал и, обратясь к образу Спасителя, так рек:

«Боже, Создатель мой, наконец ты внял молитве нашей, и с сей минуты Россия спасена».

Он прорек, и все сбылось! Тут подал генерал Толь ему карту, и корпус Дохтурова получил повеление не следовать, а, если можно, бежать к Малому Ярославцу, Всевышним предопределенному, чтобы соделаться первой ступенью падения Наполеона».

Через считаные дни разыгралось крайне ожесточенное и кровопролитное сражение 12 октября при Малоярославце. Голенищев-Кутузов, выступивший к городу с главными армейскими силами по новой Калужской дороге, послал вперед своего дежурного генерала узнать о ходе схватки за Малоярославец. Тот смог доставить главнокомандующему исчерпывающие сведения.

Когда к 16.00 неприятель вновь занял город, вытеснив из него полки 8-го пехотного корпуса генерал-лейтенанта М.М. Бороздина, Голенищев-Кутузов приказал Коновницыну силами 2-й гренадерской дивизии «очистить город». Тот смог выбить французов из верхней части и центра Малоярославца. В ответ Наполеон ввел в бой пехотную дивизию генерала Жерара и вновь занял Малоярославец. На этом сражение на улицах почти полностью уничтоженного огнем и артиллерией города прекратилось. Из 2000 домов уцелело только около 20.

Русские войска к ночи главными силами полукольцом окружили Малоярославец. Путь неприятелю на Калугу был надежно перекрыт. Наполеон это понял и собрал военный совет, который высказался против новых атак позиций противника на противоположном берегу реки Лужи. Тогда император французов принял решение отступать через Можайск на Смоленск. Так 16 октября начался отсчет контрнаступлению русской армии в Отечественную войну 1812 года…

Мемуарист А.А. Щербинин, безотлучно находившийся при главной кутузовской квартире во время контрнаступления, в своих «Записках» описывает такой эпизод штабной жизни перед боями за Вязьму:

«Марш от Малоярославца до Днепра представлял беспрерывное противодействие Кутузова Коновницыну и Толю. Оба последних хотели преградить путь Наполеону быстрым движением на Вязьму.

Кутузов хотел, так сказать, строить золотой мост расстроенному неприятелю и, не пускаясь с утомленным войском на отвагу против неприятеля, искусно маневрирующего, хотел предоставить свежим войскам Чичагова довершить поражение его, тогда как длинный марш ослабил бы неприятельское войско еще более…»

Тот же К.Ф. Толь, который стал единомышленником дежурного генерала Главной квартиры в деле ускорения преследования наполеоновских войск, порой приходил в отчаяние от «медлительности» генерал-фельдмаршала Голенищева-Кутузова. А тот свой план по изгнанию Наполеона из России с наименьшими потерями для себя приводил в жизнь до самой Березины. Однажды Толь, придя в очередной раз в такое отчаяние, вбежал в комнату, где работал Коновницын, с криком:

«Петр Петрович! Если мы фельдмаршала не подвинем, то мы зазимуем!..»

Контрнаступление кутузовской армии шло более чем успешно. Деморализованная Великая армия императора французов таяла у всех на глазах, с каждым днем теряя не только людей, лошадей и пушки, но и свою боеспособность. Коновницын в то время писал супруге Анне Ивановне:

«…Мы день и ночь гоним неприятеля, берем пушки и знамены всякой день, и пленных пропасть. Неприятель с голоду помирает, не только ест лошадей, но видели, что людей жарят…

Можно ручаться, что армия их совсем пропала…

Чрез 3 дня проходим Смоленск, а через две недели не быть ли нам в Минске, где твои клавикорды отниму… любезная родина радуется, веселится нашим победам, благодаря Бога…»

Благодаря письмам Петра Петровича можно судить с большой достоверностью о том боевом духе, душевном подъеме, которые не покидали русское воинство с самого начала изгнания завоевателей из пределов Отечества. По ним можно судить и о тех испытаниях, которые приходилось переносить воинам, да и самому Коновницыну, на этом тернистом, но славном пути к великой победе. Эти письма стали образной «иконографией» Отечественной войны 1812 года:

«Грязь, мороз, дощ, а иногда вдруг пули, все бывает с нами. Устали, замучились в трудах, словом, кампания претрудная, но, наконец, так щастлив, что никогда такого не бывало еще, отечество спасено, Россия будет на высшей степени славы и величия!..»

«Ты меня бранишь за смелость – как мне быть иначе, я русский, и ты сего сама потребуешь, чтобы я делал всегда долг свой. Но признаюсь, что крепко устал, и мне нужно отдохнуть. Я так похудел, что ты удивишься, но я здоров. Морозы у нас до 20 градусов, и я верхом во весь дух, лошадей растерял, ежу на прескверных, но туда же, бреду с лутчими…»

Когда был освобожден Смоленск, Петр Петрович вернул городу особо почитаемую икону Смоленской Божьей Матери (по-гречески – Одигитрии), проделавшей длинный путь войны вместе с его 3-й пехотной дивизией. Это была древняя икона, особо почитаемая в Русской Православной Церкви. По преданию, она была написана самим евангелистом Лукой. Одигитрия в переводе означает Путеводительница.

На Русь икона попала так. В 1046 году византийский император Константин Порфирородный благословил ею свою дочь Анну, которая выдавалась замуж за черниговского князя Всеволода Ярославича. Икону своей матери наследовал вместе со Смоленским княжеством Владимир Мономах, «победитель Половецкой степи», одна из самых ярких личностей Древней Руси. Он и поместил ее в городском соборе, и с тех пор она стала называться Смоленской Богоматерью. Со временем с нее иконописцем был сделан список, то есть копия.