Помеченный смертью - Владимир Гриньков

– Ну здравствуй, Кирьян, – сказал негромко Ползунов.

Кириенко будто очнулся, замахал руками, давая команду охранникам исчезнуть. Ползунов подтолкнул вперед Полину, все так же боясь оставлять ее где-то одну, и закрыл за собой дверь. Теперь они были в кабинете втроем – Ползунов, Полина и Кириенко с совершенно белым и неподвижным, как маска, лицом.

– Как жизнь? – спросил Ползунов и сел в кресло, вытянув длинные ноги.

Кириенко молчал.

– Жоржик? – произнес наконец Кириенко.

– Признал! – восхитился Ползунов. – А я уж думал – у тебя весь шифер с крыши сдуло.

Повел глазами по стенам кабинета.

– Хорошо устроился. Слышал, ты в коммерцию теперь подался? Так я к тебе теперь за капустой буду наезжать? А?

Кириенко, и без того выглядевший неважно, теперь смотрелся совсем плохо.

– Ты не боись, Кирьян. Что же я, злодей какой, что ли? Расскажи, как жил. Как мамке моей помогал, как меня отблагодарил за все хорошее.

Ползунов говорил и все больше темнел лицом, при его словах Кириенко вжимал голову в плечи и скоро совсем исчез бы, если бы мог. Но Ползунов не дал ему исчезнуть, вскочил, схватил Кириенко за ворот дорогой рубашки, рванул, и пуговицы покатились по полу.

– Ну что, платить будем? – закричал Ползунов. – Делиться? Мою долю сберег?

Он бесновался и запросто был способен, как показалось Полине, убить Кириенко, но тут вбежали охранники, повисли на Ползунове, а Кириенко уже хрипел и бешено вращал глазами. В один момент изловчился и смог произнести:

– Пусти!

До этого он только хрипел, потому что Ползунов прихватил его крепко.

– Боишься?! – бесновался Ползунов, пытаясь освободиться от повисших на нем охранников. – Меня боишься?! Правильно делаешь! Не прощу!

Его скрутили наконец, и он обмяк. Охранники смотрели на Кириенко, ожидая его распоряжений.

– Не будешь по земле спокойно ходить, Кирьян, – сказал недобро Ползунов. – Я сам пошел под вышку, тебя, сволочь, выгораживая, но мать свою тебе не прощу. Ты ей даже кусок хлеба, как собаке, не бросил. Пожадничал.

– Уйдите! – сказал Кириенко охранникам.

Они распоряжение выполнили не слишком резво, и он заорал, багровея:

– Вон!

Хлопнула дверь, они опять остались втроем.

– Жорж, ты напрасно на меня наезжаешь. Я сделаю все, что надо. И если бы твоя мать…

– Ты не тронь мать, гнида! – взвился Ползунов, и Кириенко торопливо поднял руки:

– Хорошо, Жорж, хорошо. Я хотел только сказать, что все, что от меня зависит…

– Платить мне будешь! – жестко произнес Ползунов. – Каждый месяц.

– Хорошо. Только давай договоримся о разовой выплате. Ты имеешь право, я тебе благодарен, так скажи, сколько хочешь получить. Я тебе отдам сразу всю сумму…

– Помесячно! – рявкнул Ползунов. – Я тебя данью обложу…

В кабинет, привлеченный шумом, заглянул один из охранников. Кириенко зло крикнул ему:

– Закрой дверь!

Опять повернулся к Ползунову и заговорил медленно, стараясь, чтобы его слова дошли до собеседника:

– Пусть будет ежемесячно. Скажи – сколько. Давай о сумме договоримся.

Ползунов промолчал, потому что сейчас не знал, что сказать. Не ориентировался в обстановке и решил повременить, чтобы не попасть впросак.

– Я подумаю, – ответил.

– Хорошо, – быстро кивнул Кириенко. – Завтра скажешь, да?

– Завтра.

– Как ты? Откуда вообще взялся? Где пропадал?

Деловая часть беседы закончилась, и Кириенко стремительно уходил от нее, изображая на лице неподдельный интерес. Но ворот его рубахи был порван, и потому он имел помятый и нелепый вид.

– Ты со мной по душам не беседуй, – усмехнулся Ползунов. – Со мной следователь так беседовал.

Поднялся, кивнул Полине:

– Пошли!

И опять обернулся к Кириенко.

– Готовь бабки, Кирьян. Завтра я за ними приду.

Вышли из кабинета, миновали приемную, коридор, охранника в камуфляже, который проводил Ползунова настороженным взглядом, и оказались на улице.

– За что ты его? – спросила Полина, оглянувшись на громаду клуба.

– Кого? – лениво уточнил Ползунов.

– Друга своего, Кирьяна этого.

– Мне из-за него лоб зеленкой измазали.

– Зеленкой? – не поняла Полина.

Ползунов внимательно посмотрел на нее, потом засмеялся, но смех был совсем не веселый.

– Зеленкой лоб измазать – это приговорить к смертной казни. Расстрелять меня должны были.

– За что?

Полина даже остановилась. Ползунов остановился, скользнул взглядом вдоль улицы.

– Мы маленькую стрельбу устроили – я, Кирьян и Тосик. Замочили троих кооператоров.

– За что?

– Они нам дань платили, а потом стали динамо крутить. Ну мы их и наказали.

Повел плечами.

– Стреляли двое – я и Кирьян, Тосик стоял на шухере. А взяли меня одного. Я их не сдал – ни Тосика, ни Кирьяна, мне – вышка, а они сухие вышли. Теперь вот Кирьян и сам в кооператоры пошел, а я между небом и землей, и ко всему прочему мать безумная на руках.

Он вдруг заплакал. Посреди улицы стоял мужчина почти двухметрового роста и совсем по-детски размазывал по щекам слезы – ребенок ребенком. Он был безутешен сейчас. И еще не знал, что сегодняшним вечером друг детства Кирьян придет его убивать.

53

Они вернулись в дом. На кровати с безучастным видом лежала мать. Полина была задумчива и печальна.

– Что? – спросил Ползунов, не выдержав. – Плохо стало?

– От чего?

– От того, что я рассказал тебе.

Она подумала, пожала плечами:

– Я уже давно ничего хорошего вокруг себя не вижу. С тех пор, как родители погибли.

– А что с ними случилось?

– Их убили в Бендерах. Когда там война началась, помнишь?

Вдруг до нее дошло, что с этим Ползуновым какие-то вещи странные происходили, и он не помнит ничего.

– Погибли они, словом. Я одна осталась, к кому приткнуться – не знаю, а тут Даруев. В форме, с автоматом, настоящий защитник. Он меня в Москву и забрал, когда бои там закончились. От жены на базе прятал, а она ему все равно мешала, и он ее убил.

Ползунов повернул голову:

– Убил?

– Убил, – подтвердила Полина. – Мне сказал, что жена от него ушла, уехала к дальним родственникам в Сибирь, и дружкам своим то же самое говорил, я слышала, но все врал.

– Почему ты так думаешь?

– Когда с человеком живешь, видишь то, чего другие не видят. Да он и сам один раз сорвался и почти выдал себя. Мы с ним последнее время собачились часто, я его уже видеть не могла, а он бешеный, понимаешь, когда что-то не по его. Ну и ударил меня раз по лицу, я со злости не сдержалась и говорю: «Попробуй тронь еще хоть раз, я тебе не та, первая жена, с которой ты что хотел, то и делал». А он мне знаешь, что на это сказал?

Повернула голову и посмотрела Ползунову в глаза.

– Что он тебе сказал? – спросил Ползунов.

– «Еще раз пикнешь, отправишься вслед за ней». Теперь тебе ясно?

– А кто это Даруев?

Во взгляде Полины плеснулось недоумение.

– Ты хочешь сказать, что не знаешь Даруева?

Приблизила свое лицо и вглядывалась внимательно и неверяще.

– Не знаю, – признался Ползунов.

– Ты базу помнишь?

– Какую?

– Откуда мы с тобой сбежали? Ведь ты там с девяностого года был.

– Я не помню.

– Брось! – отмахнулась Полина. – Ты сам мне говорил об этом. Я еще удивилась, потому что не видела тебя прежде.

– Я не помню, – повторил Ползунов.

– А что ты помнишь? Детство? Родителей? Школу?

– Да.

– Все это помнишь? – уточнила Полина.

И опять Ползунов повторил:

– Да.

– В армии ты служил?

– Служил.

– А после?

– Вернулся домой.

– Домой – это сюда?

– Да.

– А потом?

– Потом – суд.

– За убийства эти?

Ползунов нисколько не изменился в лице:

– Да.

– А дальше что было? После суда?

– Ждал.

– Чего?

– Исполнения приговора. У меня ведь вышка, я тебе говорил.

– Но тебя не расстреляли. Ты оказался на базе.

– На какой базе?

– Учебный центр ФСБ. Раньше называлось КГБ.

– Этого я не помню.

– Что ты не помнишь? КГБ?

Ползунов усмехнулся:

– КГБ я помню. Не помню, что на базе оказался.

– Но ты ведь был там! – воскликнула Полина. – Потому что бежал вместе со мной!

– Не помню. Какой-то провал, полный мрак.

– Они что-то делали с тобой.

– Кто – они?

– Даруев и его люди. Эксперименты ставили, что ли?

Полина повела головой, будто у нее заболела шея.

– Как я ненавижу его!

– Кого? – не понял Ползунов.

– Муженька своего, Даруева. Лысый, потный, мерзкий.

Ползунов вздохнул.

– Знаешь, тебе лучше будет уехать, – сказал он.

Полина вскинула голову:

– Нет!

– Почему? – удивился Ползунов.

– Я не поеду никуда!

А в глазах были растерянность и непонимание. Как у собаки, которую бросил хозяин.

– Я тоже мерзкий, – сказал Ползунов, и не понять было, всерьез говорит или шутит. – Как тот твой самец. И бить тебя буду. Я баб вообще за людей не считаю.

Не шутил. Теперь это по глазам было видно.