Французский орден особиста - Николай Николаевич Лузан

Где-то через неделю лагерь подняли по тревоге глубокой ночью; заключенных построили в колонну и под усиленной охраной повели на железнодорожную станцию. В свете прожекторов началась погрузка в вагоны, в каждый набивали по сотне человек. От тесноты было трудно дышать, но Рябов испытал облегчение: ему удалось выскользнуть из цепких лап «Гуся».

Со скоростью черепахи эшелон пополз на запад, о чем говорили названия железнодорожных станций, мелькавшие в щелях вагонов. Рябов старался не думать о том, что ждет их всех впереди. Время как будто остановилось, а к тяготам они привыкли.

Тяготы… Днем вагоны превращались в настоящие душегубки. Сознание мутило от зловония, исходившего от немытых, усеянных вшами тел и от ведер с испражнениями. Наступала ночь, и на смену одной пытке приходила другая – тюрьма на колесах превращалась в холодильник. Все жались друг к другу, но этого хватало ненадолго. Утром в угол вагона относили мертвых – складывали тела в штабель. Было чуть легче, когда эшелон загоняли в тупик. Охрана позволяла открыть двери и даже растопить печки-буржуйки. А те, у кого еще хватало сил, протискивались к выходу и жадно глотали свежий воздух.

Позади остались центральные области Украины, и шансов на побег – а мысль о нем не оставляла Рябова – становилось все меньше. Однако он не смирился и продолжал думать о том, как вырваться на свободу… ну, или хотя бы из запертого вагона. Можно было попасть в число разносчиков пищи, но это целиком зависело от воли старосты, а с ним у Рябова не сложились отношения, так что этот вариант отпадал. Пожалуй, единственное, что светило, – оказаться в составе «похоронной команды», так как обычно заключенные всеми правдами и неправдами отбояривались от этой работы. Рябов поделился своим планом со Стецко, и тот без колебаний согласился. Они поговорили со старостой – сказали, что готовы «потаскать мертвяков, раз другие не хотят». Мол, дело богоугодное, авось на том свете зачтется, а тот свет – вот он, близко. Теперь оставалось запастись терпением и надеждой – а вдруг смерть товарищей по несчастью откроет им путь на волю?

Долго ждать не пришлось. Уже на следующий день эшелон загнали на какую-то безымянную станцию. Охрана выстроилась в цепь на насыпи, загремели засовы на дверях вагонов, первыми на землю спрыгнули старосты, за ними разносчики пищи, и наконец пришел черед выносить тела.

Рябов и Стецко подтащили к дверям умершего, спрыгнули на землю и замерли в ожидании команды. Майор, начальник эшелона, не спешил отдавать ее. Он слыл большим эстетом. Прошел на расчищенную от мусора площадку, где над столом уже колдовал походный повар, а в сторонке переминались с ноги на ногу музыканты: скрипач, виолончелист, флейтист. Сев за стол, майор кивнул, и музыканты заиграли что-то из классики, затем майор небрежно махнул рукой, что означало: все остальные могут исполнять свои обязанности.

Рябов и Стецко, подхватив труп, спустились с насыпи. Ноги скользили, и одеревеневшее тело было трудно удержать. За ними неотступно следовал часовой с винтовкой наизготовку. До ближайших кустов оставалось метров двадцать, а сразу за ними начинался густой подлесок. Вот она – свобода… Окрик часового заставил их остановиться, убив надежду на спасение. Немец мотнул головой и стволом указал на неглубокую яму.

В глазах Стецко разлилась тоска, с губ сорвалось проклятие. Рябов, однако, не поддался отчаянию. Он поднял руку и показал часовому растопыренную пятерню, мол, пятерых надо сбросить, затем на глубокую канаву подальше. Она вела к кустам, и это был их последний шанс.

Часовой перебросил винтовку за спину и, придерживаясь руками за чахлые кустики, стал спускаться к ним. Поглядел на канаву и кивнул. Рябов и Стецко, уложив покойника на дно, принялись забрасывать его землей. Потом вернулись к эшелону за вторым мертвяком. Руки покраснели, в дырявых сапогах хлюпала грязь, но им было жарко: в ближайшие несколько минут должна была решиться их судьба.

Пошел дождь. Часовой грел руки в карманах шинели, то и дело он поворачивался спиной к заключенным, чтобы спрятаться от порывов ветра. Другой такой возможности могло и не представиться.

Иван шепнул:

– Орест, ты готов?

– Что, уже щас, Василич? – срывающимся голосом спросил Стецко.

– Да. Как только этот гад повернется к нам спиной.

– А… понял, понял…

– Уходим по канаве до кустарника, потом в подлесок, а потом через реку.

До реки было около ста метров, ее свинцово-серая гладь проглядывала между деревьями.

– А может, взять вправо и через карьер уйти?

– Не успеем мы добежать до карьера, они нас догонят. Уходим к реке. По такой погоде немцы сами в воду не сунутся – погонят старост. Пока их соберут, мы уже далеко будем.

– Добре, а там як получится, – согласился Стецко.

Они стали засыпать мелкими комьями земли труп, все время посматривая на часового. Природа пошла им навстречу – резкий и сильный порыв ветра заставил немца с головой зарыться в воротник шинели. Вот он, шанс… Рябов выпустил из рук лопату и кубарем скатился по канаве к кустарнику, Стецко не отставал от него ни на шаг. Они были уже у подлеска, когда часовой обнаружил их исчезновение. Прогремел выстрел, за ним другой, охрана всполошилась и бросилась в погоню.

В ушах стучало: бежать, бежать, пока есть силы. Продравшись через подлесок, Рябов и Стецко устремились к реке. Ледяная вода тысячами иголок впилась в тело, судороги сводили ноги, но они этого почти не чувствовали.

Течение оказалось несильным, глубина была небольшой, а сама река неширокой, и вскоре беглецы были на противоположном берегу. Погоня отстала, выстрелы и голоса звучали все тише и вскоре прекратились. Они добрались до леса; забравшись в чащу, как подкошенные рухнули на землю и отрубились на несколько минут.

На ноги их поднял холод. Разделись, выкрутили одежду и наугад пошли на восток, туда, где сражалась Красная армия.

Через какое-то время Орест услышал визг пилы и стук топора. Прячась за деревьями, они подобрались к поляне. На ней работали старик с мальчишкой: пилили и рубили сухостой. Рябов решил не таиться и выйти к ним. Вид двух заросших оборванцев не слишком напугал местных жителей. В те осенние месяцы 1941 года в украинских и белорусских лесах от гитлеровцев и карателей скрывались тысячи красноармейцев. Старик, в прошлом, как выяснилось, пограничник, не отказал Рябову и Стецко в помощи, приютил их у себя, растопил для них баньку, подкормил и привел в божеский вид. Неделю они набирались сил, а потом отправились дальше, к линии фронта.

На восьмой день бесследно исчез Стецко, и Рябов стал пробираться