Рука Москвы - записки начальника советской разведки - Леонид Шебаршин

У нас нет времени походить по городу час-другой пешком, одевшись попроще, заглянуть в лавки, посидеть у мечети, где обязательно найдется любознательный собеседник, выпить с ним заваренного по-ирански черного чаю. Нет времени на то, что успокаивает душу, что позволяет увидеть мир добрым, расположенным к человеку.

Мы уже побеседовали с генерал-губернатором Халекъяром. Провинция восстанавливается, народ работает, торгует, учится. Строится около шести тысяч личных домов, в городе, где живет сто шестьдесят тысяч жителей, действует сто двадцать школ, и грамотность здесь выше, чем в любом другом районе Афганистана. Сунниты и шииты живут мирно, банды складывают оружие. Остается несколько непримиримых групп, но их дни сочтены. «У самого крупного главаря, закоренелого врага власти, Турана Исмаила, — говорит генерал-губернатор, — остался один выбор: бежать в Иран или сдаваться». Пожалуй, излишне оптимистично, но хочется надеяться, что верно. Несколько лет назад в Герате вела ожесточенные бои Советская Армия. Не оставили ли эти печальные события тяжелого следа в сознании гератцев, как смотрят они сейчас на Север — со страхом, с ненавистью, с неприязнью?

Ничего подобного, — в один голос утверждают собеседники, — была, конечно, война, были жертвы и разрушения, но все это прошло. Советские войска оказывали помощь нуждающимся, давали хлеб и керосин, прикрывали от бандитов, лечили больных. На Востоке неприятную правду прямо не говорят, ее надо выведывать, разузнавать окольными путями. Ведь воевали же здесь наши солдаты, и наша авиация наносила страшные бомбоштурмовые удары, и гибли афганцы, исчезали с лица земли их дома! Это, конечно, не прошло бесследно, но и наши хозяева не лукавят, да и ситуацию мы знаем не с их слов. Была война — люди жили одними чувствами, кончилась война — надо забывать плохое, а без северного соседа Герату будет трудно. Дауд-хан — предводитель крупного пуштунского вооруженного формирования. Долгие годы и воевавший с властью, и друживший с ней. Добрый друг Советской Армии в последнее время ее пребывания в Герате. Дауд-хан представителен, красив, как киноактер, щеголеват, лихо сидит на его голове традиционный тюрбан племени нурзаев. И у него, человека, который бил нас и которого били мы, нет горьких воспоминаний о прошлом. С Советским Союзом надо дружить, без этого у Афганистана будущего нет. Дауд-хан говорит о себе, что неграмотен. Его, как и многих других, выдвинула война. Примечательно, что появились эти самородки лишь на оппозиционной стороне. Исключением на другой стороне был лишь Наджибулла — гильзайский пуштун.

Такого деятеля, как Дауд-хан, любая власть должна иметь в числе своих друзей, но не полагаться на его преданность. Дауд-хан — вольная птица, он с теми, кто сильнее, и повернись дела немного по-другому, пожалуй, обстреливал бы Герат ракетами, готовясь предать город разграблению.

Распрощавшись с Даудом, идем к его старинному (при всей молодости их лет) сопернику Амиру Сайд Ахмеду. Амир — ализайский пуштун, раньше других перешел на сторону власти, его банда переименовала себя в территориальный полк, а затем в дивизию, вооружена до зубов советским оружием, включая и БТР-80. Амир честно воевал против самого серьезного противника власти в этой провинции Турана Исмаил-хана, который, кстати, является и личным врагом Амира. За успехи получил воинское звание генерал-майора.

В городском штабе территориального полка нас встречал Амир с несколькими десятками заместителей и подчиненных. Чай разносил заместитель командира по политической части, как говорят, непревзойденный оратор.

Хозяин сиял, его лицо светилось сквозь густую молодую бороду, как солнышко сквозь листву. Чинный разговор велся лишь для приличия, важен был сам визит трех советских генералов и губернатора в штаб Амира.

Штаб размещается в здании, которое построено с нашей помощью до начала войны и предназначалось под гостиницу. Само строение из голубовато-серых блоков сохранилось хорошо, хотя в него и угодили несколько PC. Большие фасадные окна забиты досками, внутри дом неухожен, запылен, запущен, но по-своему, по-афгански обжит. Чистотой, голубизной свежепокрашенных стен сияет лишь личный кабинет командира дивизии генерал-майора Амир Сайд Ахмеда. В кабинете непрерывно звонит телефон, но генерал, занятый международной дипломатией, не обращает на него внимания. В дальнем уголке сидит заместитель комдива и его старший брат — явно личность второстепенная.

Пора отправляться домой, в Кабул. В порыве дружелюбия, желания сделать нам что-то приятное Амир говорит: «Я вам гарантирую, что во всем Герате не прозвучит ни один выстрел, пока ваш самолет не поднимется на семь тысяч метров». Такой своеобразный прощальный привет. Мы уезжаем из гостеприимного штаба растроганными.

Колонна машин идет обычным порядком. Впереди БРДМ, за ней пять «уазиков», где размещается делегация и сопровождающие, в конце бронетранспортер. Вдруг резкая остановка. Нашу колонну обстреливают из миномета. Три мины упали прямо у дорожного полотна метрах в ста по ходу нашего движения. Пришлось быстро перебраться из машины в бронетранспортер.

Подоспевший к месту происшествия на своем бронетранспортере Амир был несколько смущен, но не растерялся. «Я контролирую эту сторону дороги, широко махнув рукой направо, сказал он, — а стреляли оттуда».

Пострадавших не было, сияние дружбы, скрепленной огнем, озаряло лица гостей и хозяев. Надо было бы вместе спеть что-то вдохновляющее, но никто не знал подходящих слов, поэтому расстались с обычными объятиями и наилучшими пожеланиями всех всем.

Амир Сайд Ахмед был убит в бою в 1990 году.

Авантюрой именуется предприятие, закончившееся провалом. Афганское предприятие, начатое во второй половине 1979 года и завершающееся только сейчас, было авантюрой.

Секретных документов, освещающих процесс принятия решения о свержении X. Амина, создание правительства во главе с Б. Кармалем и ввод советских войск в Афганистан, в КГБ не существует. По рассказам моих друзей, немногие документы исполнялись от руки в единственном экземпляре и были уничтожены по личному распоряжению Ю. В. Андропова. Не знаю, чем руководствовался Юрий Владимирович. Возможно, уже тогда он почувствовал, что дело добром не кончится. Незыблемость и вечность строя — символ веры для низов. Деятель его калибра мог ощущать зыбкость и временность краеугольных камней.

Историкам афганской военно-политической кампании придется довольствоваться самым ненадежным материалом — официальными документами и свидетельствами очевидцев.

Что заставило Брежнева и его соратников обратить взоры на Афганистан? Были ли их вечные опасения, связанные с США, надуманными?

«Наиболее неотложный и трудный геополитический приоритет для США представляет район к юго-западу от границ СССР, где ключевое положение занимают Иран и Афганистан в сочетании с Пакистаном… Москва, занимая доминирующие позиции, в состоянии разорвать прямые связи между крайними западными и дальневосточными евразийскими союзниками США…» — так писал 3. Бжезинский (Бжезинский 3. План игры. М.: Прогресс. 1986. С. 199) в разгар афганских событий и давал следующие рекомендации:

«Вашингтону необходимо усилить противодействие советскому наступлению путем предоставления большей помощи Пакистану и проявления готовности улучшить отношения с Ираном;

— (…) поддерживать силы сопротивления, одновременно зондируя готовность Советского Союза восстановить реальный нейтралитет Афганистана (…);

— (…) способствовать путем использования радиовещания и других средств формированию более четкого политического самосознания у советских мусульман, что будет сдерживать дальнейшее советское поглощение исламских народов».

Один из известнейших политологов и знатоков Советского Союза — 3. Бжезинский оказался не в состоянии реально оценить возможности и устремления Советского Союза. Он рекомендует США не пассивную политическую защиту своих интересов в непосредственной близости от границ нашей страны, но активную наступательную политику с применением «других средств» в отношении народов, населявших Советский Союз. Кремлевские вожди жили в том же мире холодной войны, что и Бжезинский. Холодная война диктовала свои оценки, подсказывала политические и военные ходы, вовлекала государственных мужей в безвыходные ситуации. Так было с американской войной во Вьетнаме, то же случилось с советской войной в Афганистане. Многие прошлые решения выглядят неясными с позиций сегодняшнего дня. Все они в свое время были жестко обусловлены совокупностью объективных и субъективных факторов и не могли быть иными.

Замысел рождался в обстановке секретности, необычной даже для нашего закрытого общества. Его инициаторы не рисковали привлекать экспертов, не удосуживались заглянуть в афганское прошлое, узнать что-либо об афганцах. Депеши посольства, КГБ, ГРУ описывали лишь внешнюю сиюминутную сторону событий. Без понимания глубины и исторической подоплеки происходящего его толкование с помощью терминов внутрипартийной борьбы, революции и контрреволюции, классового противостояния безмерно упрощало и искажало афганскую действительность.