Петля для губернатора - Андрей Воронин

Она обхватила правую ладонь, сжимавшую горлышко бутылки, левой, занесла бутылку над правым плечом, свернув все тело в тугую спираль, и с разворота хрястнула Губанова по затылку еще раз. На этот раз бутылка разбилась, и даже не разбилась, а взорвалась, как осколочная граната, окатив вином чуть ли не всю комнату.

Портьера мгновенно сделалась мокрой, а Губанов повалился на пол, как неодушевленный предмет. Как манекен, подумала Ирина. Или кегля.

Сорвав с бесчувственного тела супруга портьеру, она перевернула его на спину и принялась лихорадочно шарить по карманам. Глаза Губанова были полуприкрыты, из-под опущенных век жутковато голубели белки, но Ирине было не до тонкостей майорской мимики. Она никогда раньше не била мужа по голове, но почему-то была уверена, что череп у него крепкий.

Ключи от машины обнаружились в правом кармане брюк, набитое деньгами портмоне лежало во внутреннем кармане пиджака. Вынимая портмоне, Ирина задела запястьем твердую рукоятку пистолета, нагретую теплом майорского тела.

Как во сне она вынула пистолет из кобуры. Он был тяжелый, прикладистый, теплый. Некоторое время она смотрела на него как завороженная, а потом решительно тряхнула головой и встала с колен. Пистолет – это было хорошо. Это было просто чудесно, потому что прямо за дверью ее поджидали двое вооруженных мужчин, и еще трое или четверо сидели внизу, в своей обычной манере потягивая газировку, беседуя о футболе и бабах и лениво следя за мониторами наружного наблюдения. Пистолет поможет ей договориться с ними. В крайнем случае у кого-нибудь из них не выдержат нервы, и он выстрелит. Это тоже будет неплохо, особенно если стрелок окажется метким и попадет, например, в голову. Тогда все закончится быстро и, скорее всего, безболезненно.

Прежде чем выйти из комнаты, Ирина в последний раз попыталась собраться с мыслями. Это оказалось выше ее сил: мысли путались, разбегались, и опять очень хотелось выпить. Она с тоской посмотрела на насквозь пропитавшуюся вином портьеру. От портьеры исходил " дурманящий аромат хорошего виноградного вина. Если хорошенько постараться, граммов пятьдесят выжать можно, подумала Ирина, содрогнувшись от отвращения к себе. Это шутка, мысленно сказала она. Конечно, шутка. Что же еще?

Только теперь она заметила, что на ней все еще надет халат и домашние туфли на босу ногу. Она шепотом выругалась и бросилась к развороченному шкафу, торопливо хватая все, что подворачивалось под руку. Наспех одевшись более или менее по-походному, она криво перекрестилась стволом пистолета, решительно потянула на себя дверь и вышла в холл.

Глава 13

Когда доктор, представившийся Сергеем Петровичем, ушел, Глеб для верности выждал около десяти минут и только после этого бесшумно встал, стараясь не скрипеть своим топчаном. Было десять утра, и впереди его ждал очередной пустой, не заполненный ничем, кроме ноющей боли в ребрах, абсолютно бесполезный день.

Ночью подморозило, и выпал снег. Глеб выглянул в окно.

На том месте, где ночевал бульдозер, зияла развороченная рыжая яма, усеянная по краям мерзлыми комьями вывороченной из превратившейся под утро в сплошной монолит глиняной жижи. От ямы куда-то за угол уводили две оставленные гусеницами колеи. Глеб очень хорошо представил себе, как мощный бульдозер выдирался из ледяной ловушки, и немного пожалел, что пропустил такое зрелище.

В связи с этим ему подумалось, что в последнее время он начал как-то ненормально крепко спать. Возможно, в этом был виноват организм, активно восстанавливавший силы, а может быть, хитрый бородатый доктор что-то подмешивал в еду или питье. Безымянные таблетки, выдаваемые трижды в сутки, Глеб послушно клал под язык, а потом благополучно сплевывал в унитаз: принимать лекарства из рук здешних медиков было бы по меньшей мере неразумно. Но не есть и не пить было просто невозможно, и если бы Глеб хотел незаметно накормить кого-то снотворным, он подмешивал бы препарат в пищу.

Итог всех этих подозрений и размышлений всегда был один и тот же: отсюда надо уходить, и чем скорее, тем лучше. Беда была только в том, что Глеб не чувствовал себя достаточно здоровым ни для прорыва через красно-синюю охрану, ни для спуска по стене с четвертого этажа, не говоря уже о том, чтобы голыми руками выломать решетку. А уйти было просто необходимо. Каждый прожитый день все больше убеждал в этом агента ФСБ по кличке Слепой.

Здесь было нехорошее место, в котором творились нехорошие дела, а он был нежелательным свидетелем и вообще лишним человеком. Человек с холодными колючими глазами, которого здешние остряки называли Упырем, наверняка до сих пор не убил Глеба только потому, что все еще не утратил надежду разгадать секрет его появления в здешних местах. Этот секрет был единственной гарантией неприкосновенности Глеба, но Слепой чувствовал, что с каждым днем любопытство Упыря ослабевает. В самом деле: шпион, который не нужен даже тем, кто его послал, подавно не может интересовать тех, за кем он шпионит. Сколько можно держать человека в качестве живой приманки? Раз на приманку никто не клюет, значит, приманка невкусная.

Глеб отошел от окна и выскользнул в тамбур. Комната была великолепно изолирована от коридора, здесь можно было прыгать, плясать, проходить торжественным маршем и хором орать строевые песни, не боясь побеспокоить персонал лечебницы, но Слепой по укоренившейся привычке ступал бесшумно.

Он прошел в санузел и встал на край унитаза. Решетка, которой была прикрыта вентиляционная отдушина, снялась легко, словно только того и ждала. Глеб приблизил к отдушине лицо и позвал:

– Володя! Эй, Володя!

Ему пришлось повторить свой призыв еще трижды, прежде чем в соседней ванной раздались шаркающие шаги. Решетка на противоположной отдушине тихо скрежетнула и исчезла, а вместо нее появилось нечто, по форме напоминающее осиное гнездо, сбоку которого имелся один печальный карий глаз и испачканное едой и никотином отверстие для рта.

– А, это ты, земляк, – тоном старого знакомого сказал Глебу этот странный предмет. – Что, не спится?

– Да сколько же можно спать? – тихо возмутился Глеб. – Так ведь и помереть недолго. Просто забудешь, что надо проснуться, и все.

– Эт-точно, – охотно подтвердил марлевый кокон на той стороне отдушины. – Ну чего, покурим, что ли, от нехрен делать?

Он завозился, на мгновение исчез и появился снова.

Вернее, появился не он, а его рука с забинтованной кистью. Из марлевой культи торчали только большой и указательный пальцы, все остальные были плотно обмотаны бинтом. Эти два здоровых пальца бережно сжимали дымящуюся половинку сигареты без фильтра. Забинтованная рука с трудом протиснулась в отдушину. Глеб тоже по локоть запустил руку в глубь стены и аккуратно принял подношение. Он затянулся, бережно держа огрызок сигареты кончиками пальцев, и выпустил дым в потолок. Это было хорошо.

Некоторое время они молча курили, наслаждаясь тем, что находятся в компании. Потом Купченя, которого так и распирало от обиды и огорчения, снова принялся жаловаться Глебу на жизнь. Его историю Глеб слышал уже в четвертый раз и не надеялся узнать ничего нового.

– А крутая у тебя была тачка, Федя, – прерывая свой рассказ, сказал Купченя.

– У меня? – переспросил Глеб.

– Ага. “Форд-мустанг”, года этак девяносто второго или девяносто третьего… Не машина – зверь.

– Надо же, – сказал Слепой. Его “мустанг” сошел с конвейера в ноябре девяносто шестого года. – Недолго мучилась старушка в высоковольтных проводах, – добавил он.

– Чего? – не понял Купченя.

– Недолго мучилась старушка в высоковольтных проводах. Ее обугленная тушка внушала птицам жуткий страх. – целиком процитировал Глеб стишок, запавший в память еще в пятом или шестом классе средней школы.

Общаться с Купченей ему было трудно: иногда казалось, что они разговаривают на разных языках. Глеб изо всех сил старался наладить взаимопонимание, поскольку другого собеседника у него не было, если не считать доктора Маслова, который, судя по тому, как уклончиво поблескивали его очки, не мог дождаться, когда его избавят от странного пациента.

– Ну, Федя, ты даешь! – не то с восхищением, не то, наоборот, – с осуждением воскликнул Купченя. – Тебе вроде и не жалко. Новенькая же тачка! Да еще какая… А ее тремя смертями казнили: сначала разбили, потом сожгли, а потом еще и утопили. Не жалко?

– А чего жалеть? – философски заметил Глеб. – Последняя тачка, которую я помню, это БТР.

– Во дает, – повторил Купченя. Голос его звучал глухо и невнятно из-за закрывавшей все лицо повязки. – Вообще-то, это, наверное, интересно. Вроде как одним махом через двадцать лет перескочил. Заснул, проснулся – а ты уже в будущем! Круто, блин. Главное, дерьма этого всего, которое за двадцать лет произошло, как будто и не видел. Не было его, и все тут!

– Да уж, – неопределенно сказал Глеб.