Другое. Сборник - Антон Юртовой

слова и фразы. – Но её судьба в самом деле ужасно исковеркана и притом – ещё с пелёнок. В большей части – тою губительною силой, какую имеют молва и обычай следовать, подчиняться ей.

Конечно, Фил и Андрей поступили дурно, приоткрывая интимные фамильные закулисья. Дурно из-за того, что разоблачающие сведения они выдавали, будучи в недовольстве и в крайнем раздражении, к тому же такие сведения были, как можно их понимать, не вполне достоверными, а имели они место или попросту выдуманы, – кроме как растревоженного семейства, никого нисколько не должно бы это интересовать и касаться. Нет же – расчёт делался именно на огласку, на укорение в пороках перед лицом неких непристрастных и вроде как весьма многочисленных судей. Будто бы только и ждущих, как бы посмаковать разглашённое и принять беспрекословный гневный и осуждающий вердикт. Девушке не справиться с такой лавиною. Свободой, которою она пропиталась в извращённой усадебной обстановке, она теперь может распорядиться лишь в соответствии с возникшими перед ней угрозами и со своей оскорблённой невиновностью, то есть уже – неким непредсказуемым протестным образом.

В моих объятиях она оказалась именно ввиду такой вот причины, из отчаяния, не видя выхода, в пику попиранию её прав и по велению её чистого сердца, принеся себя в жертву…

И – могу ли осуждать её?..»

Как бы в унисон этому вопросу, содержавшему категорическое отрицание, он слышал от неё:

– Ты меня, верно, бранишь?..

– За что же?

– Ну вот за это… что мы с тобой…

Она плотнее прижималась к его боку, вдавливаясь в это место и возбуждая в поэте блаженство прикосновением всею массою повёрнутой к нему упругой, взбухшей от избытка взволнованности груди; – там билось и трепетало ненасыщаемое желание зрелой и ещё не растраченной женской молодости.

– Разве это повод к неприязни! Я, как и ты, желал этого, и ещё с того же дня… Ну, как будто искра прошла сквозь нас, а сейчас – от неё зажглось… Понимаешь?

– Ты умеешь так просто объяснить. Я и сама что-то в себе такое находила, но объяснить бы затруднилась. Как мне приятно с тобой… А скажи, ты – женат?

– Не смею обманывать. Да, моя Аннушка, женат. Имею уже и сына с дочерью.

– Но, наверное, ты столь же искренен и с другими женщинами, ну – кроме жены?..

– Если бы тебе хотелось, чтобы я сказал, что с ними – неискренен, то – изволь. Однако – можешь ли ты верить такому сама?

– Стало быть, изменяешь часто? Ведь ты по возрасту мне уже чуть ли не в отцы годишься…

– Да. И начиналось это уже давно. Ещё раньше твоих теперешних лет. Кстати, ты ведь тоже готова была любить – ещё, наверное, подростком? Сознайся! Хотя бы в мечтах. А вскоре и – в ожиданиях, телесно, как говорят в таких случаях… Позволь извиниться: из-за чего устраивались твои смотрины? Не просто же во чью-то блажь?..

– И что всё такое должно означать?

– Да только то, что мы часто не вольны в своей чувственности. Даже больше – не вольны всегда. Природа требует своего… А – сколько соблазнов! Спрошу тебя: могла бы ты простить своих батюшку с матушкой, посочувствовать им?

– Пожалуй, теперь могла бы… Однако же мы все скованы нравственностью, да и не ею одной… Прощая и выражая сочувствие родным, я должна бы признать, что наговоры, коснувшиеся меня, обоснованны, и я в самом деле могла быть рождена от связи, оставшейся невыявленной… И в таком же положении могут находиться другие, очень многие… В чём истина?

– Люди если и постигли бы её, то всё равно её бы не придерживались. Может быть, и не все, но – большая их часть. Запрещения естественного – противоестественны… Я понятно выражаюсь?

– Ничего не могла бы оспорить. Ах ты, мой сладкий наставник! Я бы тебя любила всегда. Теперь говори: ты бы женился на мне? Нет, не сейчас, это никак невозможно, а – прежде – когда ещё не был женат?

– С большою охотою и с удовольствием! – Он стиснул её в объятиях, осыпая поцелуями. – Но сразу скажу… Не обидишься?

– Нет, милый…

– Поклянись!

– Клянусь всем святым на свете!!! Гореть мне в огне, если откажусь от клятвы, какую даю сейчас!

– Верным тебе я бы смог быть совсем недолго… Я не в меру влюбчив…

– Изменял бы?

– Понимай, как хочешь…

– Бр-р-р!.. Впрочем, осуждать тебя я не имею права. Ты ведь мужчина…

– А ты как юная женщина просто ещё не знаешь себя!..

– Как раз этого я бы и не сказала! Знаю!

– Что же?

– Это – тайна…

– Только твоя или и вашего семейства тоже?

– И то и другое; не могу предположить, что тебе захочется узнать её не от меня. Клянись: не захочется!

– Клянусь! И – сгореть мне от молнии и стыда! – Он улыбался, радуясь, что возникшая словесная перепалка перетекала в нечто шутливое и забавлявшее уже обоих. – Однако, полагаю, мне всё же будет дано узнать её?

– Узнаешь.

– Когда? Мне уезжать… послезавтра…

– Собирайся и поезжай, когда захочешь и когда надо.

– А – как же с тайной?

– Она во мне, и, кажется, я сумею сохранить её.

– Долго?

– Узнаешь.

– Но…

– Когда придёт время! – Она уже смеялась и, похоже, ей было в удовольствие похваляться перед ним такою своей загадочностью, указав на неё столь неожиданно и чувствуя, как он непритворно заинтересован или даже заворожён ею.

– Я преклоняюсь перед тобою… Я покорён… Тебя нельзя не любить… – шептал он ей на ушко, испытывая прибывание в нём очередного приступа вожделения. – Только всё же не забудь о тайне. Поделишься?..

– Могу и забыть. Я ведь теперь уже совсем женщина…

– А я то вроде как забыл…

– Приди же ко мне! Вот она я… – и они смеялись и радовались оба, перемежая смех ласками и забытьём огневой страсти, охваченные счастьем от постижения родственности их душ и не обращая внимания на то, что от ночи, щедро одарившей их божественными наслаждениями, уже оставались буквально крохи…

Приглашённый Филимоном к завтраку, он спросил у того, знает ли он, по какому случаю в поместье пребывают жандармы. Раз уж встреча с управляющим откладывалась, он собирался провести наступивший новый день с возможно большею пользой.

Это, как он считал, позволило бы ему быть в лучшей готовности – и к процедуре оформления займа, и к не оставлявшему его намерению выполнить принятое от Андрея важное наставление, да и его писательству могло стать нелишним подспорьем.

– Как не знать, ваше превосходительство. – Было видно: холоп охочь до разговоров. – Наши, – он оглянулся,