Завоевание Константинополя - Жоффруа Виллардуэн

Итак, осуждение трусости — неотъемлемая составная часть «рыцарского кодекса», лежащего в основе преподнесения и оценки событий Виллардуэном. В свою очередь, открытое порицание малодушия и имплицитное превознесение смелости выступают двумя сторонами одной и той же медали, а именно — чувства личной чести, превыше всего ценимого автором-сеньором, и свойственной ему как командиру и одновременно «военному историку» заботы об общем успехе предприятия в целом. «Худо делает тот, кто из страха смерти совершает поступок, за который его всегда будут упрекать» (§ 379) — вот квинтэссенция «рыцарского кодекса» храбрости. Иными словами, крестоносцам надлежит, с точки зрения хрониста, быть выше страха смерти — во имя достижения цели похода. С этим этическим принципом, пронизывающим мемуары, связан и другой: главное, по мысли Жоффруа де Виллардуэна,— это перспектива благополучного завершения того дела, ради которого «пилигримы» отправились за море. Трусость же, полагает он, никогда не ведет ни к чему хорошему. За это красноречиво говорят искусно выстраиваемые мемуаристом факты: в самом деле, ведь те малодушные «пилигримы», которые бежали из Задара, кто на торговых кораблях, кто сушей, думая пройти через Славонию, погибли, — «жители той земли напали на них и многих поубивали, остальные же возвратились обратно, прибежав в войско» (§ 161); сложили свои головы, притом в большом числе, и те, кто, желая миновать Венецию, поплыл на фламандских кораблях прямо в Сирию: они поступили на службу к князю Антиохийскому, воевавшему с армянами, но тюрки подстерегли французов и вышли на них из засады, «и франки были разбиты, и никто не уцелел — все были либо убиты, либо взяты в полон» (§ 229—230) (следует перечень наиболее знатных из 80 рыцарей, погибших или попавших в плен). Жоффруа де Виллардуэн всем строем своей речи выделяет это свидетельство как принципиально важное: «И книга ясно свидетельствует, что, кто бы ни бежал из венецианского войска, с каждым приключались несчастье или позор. Недаром говорится, что мудр тот, кто придерживается наилучшего» (§ 231). Трусость отождествляется с наихудшим поведением, а оно, по Виллардуэну, всегда идет в ущерб общему делу крестоносного рыцарства. Точно так же бесславно погибли и те, кто, смалодушничав, первым покинул своего сеньора Ренье Тритского в Филиппополе (§ 345), и те, кто сдался врагу в г. Серры (§ 393—394); сами себя погубили страхом рыцари, оставившие приморский город Родосто, надежно укрепленный венецианцами: получив весть, что болгары овладели Навлией, а ее гарнизон истреблен победителями, защитники Родосто «прониклись таким страхом, словно это они сами потерпели поражение», и в панике бежали, кто на кораблях, кто сушей. В результате «Иоаннис» без труда овладел Родосто, угнав уцелевших в Валахию (§ 415—416).

Постоянному порицанию трусости и малодушия тех или иных рыцарей или целых контингентов их — главной, по Виллардуэну, причины, сгубившей в конечном счете крестовый поход, в хронике противостоит представленная опять-таки сугубо фактографически или, чаще, в имплицитно-нравоучительном виде тенденция к восхвалению тех предводителей, которые проявили себя стойкими военачальниками, мудрыми политиками и хорошими организаторами, руководствовавшимися прежде всего благоразумием. Основное в самохарактеристике, прямо или косвенно даваемой Жоффруа де Виллардуэном, — это его проявлявшаяся на протяжении всего похода и продиктованная именно благоразумием забота о сохранении целостности крестоносной рати. Хрониста в общем-то мало беспокоит ее нравственное лицо: важнейшую свою заслугу, как и других главных предводителей, действовавших в фарватере венецианского политического курса, он видит в том, что все они старались любой ценой отстоять единение «пилигримов», которое, как ему кажется (или как он это старается представить), могло бы служить залогом победоносного увенчания крестового похода.

Примечательно в этой связи, насколько важное место уделено в рассказе Жоффруа де Виллардуэна уже упомянутой выше распре Бонифация Монферратского и императора Бодуэна из-за Салоник (§ 275—290). Ростки ее наметились еще во время избрания первого латинского императора (на трон претендовали граф Бодуэн Фландрский и маркиз Бонифаций Монферратский — § 256). Повествуя об этом, хронист выпячивает мысль, согласно которой еще тогда «доблестные мужи в войске», ссылаясь на (псевдо)исторический прецедент — опыт Первого крестового похода (оказывается, первые крестоносцы чуть было не потеряли Иерусалим из-за раздоров Годфруа Бульонского с Раймундом Сен-Жилльским — § 257)[84], всячески старались предотвратить раскол, чреватый потерей всего завоеванного. Тем не менее после избрания императором Бодуэна Фландрского соперничество вчерашних претендентов переросло в открытый конфликт. Описывая его, Жоффруа де Виллардуэн прослеживает все перипетии этой распри: он подробно останавливается на ее истоках, обвиняя во многом дурных советников императора Бодуэна (§ 277, 294). Впрочем, несмотря на свои явные симпатии к маркизу, личность которого в целом рисуется им в панегирических тонах[85], Жоффруа де Виллардуэн в данном случае выказывает известную объективность, делая это, правда, поневоле: ведь ему нужно было оттенить собственную роль в урегулировании конфликта, в водворении «порядка» и потому он, должно быть, впадая в сильное преувеличение, рассказывает о своем якобы весьма свободном и суровом обращении с маркизом, о том, как он решительно воспользовался доверием последнего к себе, чтобы склонить его к согласию на посредничество группы знатных сеньоров в улаживании конфликта (§ 283—286) (маршал Шампани «упрекнул его весьма сурово и за его поступок, и за то, что он завладел землей императора», и т. д. — § 285), о том, как маркиз признал свою вину и «очень оправдывался» (§ 285) и, наконец, о том, сколь велика была общая радость в стане «пилигримов» при получении вести, что конфликтовавшие стороны примирились (§ 299).

Благоразумие (а единение сил рыцарства — его важнейший признак!) во имя достижения конечной цели, невзирая на любые «промежуточные» этапы, через которые «пилигримам» неизбежно и даже чуть ли не против собственной воли пришлось проходить (завоевание и разграбление христианских городов и земель!), чтобы исполнить свое предназначение, — вот что довольно часто старается выставить на вид Жоффруа де Виллардуэн, изображая действия предводителей во время крестового похода. Его внимание привлекают, к примеру, организация снабжения войска продовольствием (§ 351), правильное распределение сил (§ 349), своевременная выработка четких планов военных действий. Так, он хотя и сдержанно, но с явным одобрением рассказывает, в частности, о вынесенном баронским советом в июле 1203 г. решении брать город и с суши, и с моря (§ 162), затем, когда «пилигримы» расположились против Влахернского дворца, о мерах, принятых баронами, чтобы поставить заслоны на пути многочисленных врагов — греков, тоже и с суши, и с моря (постройка палисада, возведение вала и т. п. — § 166). В то же время хронист сокрушается по поводу проявления крайней недисциплинированности крестоносцев под Арианополем в апреле 1205 г., когда, вопреки собственному постановлению — не трогаться с места при приближении легковооруженных куманов (§ 356) — граф Луи Блуаский, едва лишь те налетели на лагерь, погнался за напавшими, да еще послал за Бодуэном, и оба, таким образом, «Увы, худо исполнили то, что было решено накануне вечером» (§ 358), — они отошли на два лье от лагеря, что, по Виллардуэну, и послужило причиной постигшей их здесь катастрофы.

Когда над горсткой рыцарей, оставшихся в Константинополе (после разъезда остальных для завоевания своей доли земель), сгустились тучи — «адрианопольские греки взбунтовались» (§ 336), — император Бодуэн и Луи Блуаский поспешили, не собрав нужного количества воинов, всего со 140 рыцарями (§ 349) двинуться на соединение с Жоффруа де Виллардуэном к Некизе (§ 348). Хронист с осуждением пишет об этом скороспелом шаге — ведь «у них-то было мало людей [для сражения] в тех опасных местах» (§ 348). Одна-единственная ошибка, неосмотрительность — и развертывается целая цепь превратностей: силы крестоносцев оказываются распыленными, а итог — поражение 14 апреля 1205 г. Рассказывая о последующем соединении остатков рыцарства (во главе с Анри д’Эно, дожем Энрико Дандоло и самим маршалом Шампани) в Родосто, Жоффруа де Виллардуэн горестно восклицает: «О, Боже, какой бедой было то, что все эти силы, которые собрались там вместе, не были вместе с остальными у Андринополя, когда там находился император Бодуэн» (§ 384).

Встречаясь в записках Жоффруа де Виллардуэна с запоздало назидательными ламентациями подобного рода, относятся ли они к нарушению кем-либо вассальных клятв или условий заключенных договоров, к проявлениям малодушия или к иным действиям, которые в последнем счете вели к распылению сил «пилигримов» и их ослаблению перед лицом врагов, будь то греки или сарацины, болгары или куманы, невольно задаешься вопросом: в какой мере и каким образом открыто провозглашаемые и отстаиваемые хронистом принципы рыцарского «кодекса чести» (верность, смелость и проч.) связаны с общей концепцией его произведения, которая, несомненно, присутствует в нем и, более того, весьма последовательно, как увидим, проводится автором? Внимательный анализ мемуаров показывает, что не только эти принципы, лежащие в основе восприятия мемуаристом мира социальных явлений, но и сам провиденциализм, фундаментальный мировоззренческий комплекс, определяющий отношение Жоффруа де Виллардуэна к описываемому им и его оценку, при ближайшем рассмотрении оказываются подчиненными не только вполне мирской, имманентно-событийной логике, включающей и элемент случайности, но и отчетливо проступающей в хронике политической тенденции, более того, целостному историко-политическому замыслу.