Завоевание Константинополя - Жоффруа Виллардуэн

В самом деле. Предводители крестоносцев намеревались сперва двинуть войско, посадив его на корабли, нанятые у венецианцев, в Египет (к Каиру, называвшемуся тогда на Западе «Вавилоном»). Такое решение они приняли на своем совете, исходя из того, что отсюда турок «можно уничтожить скорее, нежели из какой-нибудь другой страны» (§ 30). План был секретным; прилюдно же, во всеуслышание (en oiance), «пилигримам» объявили, что они «отправятся за море» (§ 30). Таким образом, хронист не скрывает, что до поры до времени истинное направление похода держалось в тайне от массы участников, он прямо говорит об этом[91].

«Тайному» направлению, намеченному баронами, не суждено было, однако, осуществиться. С первых же шагов на пути крестоносцев возникли препятствия. Не успели еще «пилигримы» собраться, как в расцвете сил скончался 22-летний граф Тибо III Шампанский, якобы намечавшийся в предводители войска[92]. Никто из прочих знатных французских сеньоров не пожелал взять на себя после кончины графа почет и бремя командования — ни герцог Эд Бургундский, ни граф Тибо Бар-Ле-Дюк, к которым обратились было бароны: и тот и другой ответили отказом. В этот момент неожиданно всплывает кандидатура ломбардского маркиза Бонифация Монферратского: ее выдвинул в баронском совете сам маршал Шампани. Он сделал это будто бы лишь потому, что маркиз был известен своей доблестью (§ 41). В результате споров Виллардуэну удалось убедить баронов в разумности и целесообразности собственного предложения. Бонифаций Монферратский со своей стороны «склонился к их мольбе и получил предводительство войском» (§ 44). Когда крестоносцы сошлись в Венеции, возникло новое, ранее никем не предвиденное обстоятельство: выяснилось, что многие фламандские и часть французских рыцарей не пожелали явиться сюда, в назначенное для всех место. Одни самостоятельно отплыли на кораблях из Фландрии, пообещав присоединиться к «венецианскому войску», но так и не сдержали слова (§ 49), а, как выяснилось позднее, поплыли в Сирию; другие предпочли отправиться в Марсель и оттуда также отправились на восток (§ 50). Все это они содеяли, полагает Виллардуэн, или, во всяком случае, представляет дело таким образом, из страха, убоявшись неведомых опасностей (§ § 49, 50). Случайность? Несомненно! Кто мог предполагать такую боязливость у этих «добрых рыцарей»? А они были не единственными, решившими уклониться от явки в Венецию: еще «очень многие» французские и фламандские рыцари отправились из Пьяченцы на юг Италии (§ 54). Даже граф Луи Блуаский и Шартрский имел намерение идти другой дорогой, и его едва удалось отговорить от этого плана и заставить прибыть в Венецию (§ 53).

Уже эти первые случайные обстоятельства, в орбиту которых было вовлечено «великое множество рыцарей и оруженосцев» (§ 54), дорого обошлись остальным. Однако дальше пошло еще хуже. После того, как крестоносцы собрались в Венеции, развернулась, если прибегнуть к современной терминологии, своего рода «цепная реакция» новых случайностей. Вследствие того, что численность сошедшихся в Венецию «пилигримов» оказалась меньшей, чем та, на которую рассчитывали и которая предусматривалась условиями договора, заключенного в 1201 г. послами французских сеньоров с дожем Венеции (§ 21), — а это произошло, по версии хрониста, из-за малодушия неявившихся сюда — «пилигримы» не сумели расплатиться с республикой св. Марка, поставившей им флот, как должны были согласно с договором. Сколько усилий они ни прилагали, все-таки и после дополнительного сбора денег сумма долга равнялась 34 тыс. марок серебра (§ 61). Поэтому на пути крестового похода встал старец-дож Энрико Дандоло. Чтобы уплатить обусловленную договором сумму сполна, «пилигримы» вынуждены были уступить его нажиму и принять предложение дожа, состоявшее в том, чтобы они «отработали» свой долг «натурой», а именно помогли бы Венеции в отвоевании у венгерского короля далматинского города Задара (§ 63).

Чуть позже (по Виллардуэну, в 1202 г.) опять столь же нежданно-негаданно (и это было «одно из величайших происшествий» — § 70) появился бежавший из Византии царевич Алексей, сын низвергнутого и ослепленного Алексеем III, своим братом, императора Исаака II Ангела. Еще в Ломбардии он повстречал «пилигримов», направлявшихся к Венеции, и по совету близких к нему людей обратился к крестоносцам с просьбой о помощи. Могли ли «пилигримы», по идее — поборники справедливости как принципа (§ 92), пренебречь возможностью восстановления «справедливости» в данном конкретном случае? Ведь узурпатор Алексей III явно ее попрал! К лицу ли было оставлять в беде невинно пострадавших (§ 72, 144)? Разумеется, нет! Тем более что, если бы впоследствии удалось воспользоваться золотом царевича для отвоевания Заморской земли, это явилось бы для них большим подспорьем (§ 72). Завязались переговоры предводителей и с царевичем Алексеем, и с поддерживавшим его германским королем (он приходился ему деверем) Филиппом (Швабским).

Пока велись эти переговоры, был завоеван для Венеции — в возмещение долга — Задар (§ 85—86). Там «пилигримам» пришлось перезимовать, и весной следующего, 1203 г., когда предводители уточнили и оформили к выгоде крестоносцев условия оказания помощи царевичу Алексею (его восстановления на византийском престоле), войско и флот направились к Константинополю. К этому времени «пилигримы», уже ставшие жертвами ряда случайностей, явственно ощутили на себе ближайшие последствия начатой ими акции «восстановления справедливости». Снова и снова, без конца обрушивается на них нечто непредвиденное. И без того небольшое, их войско неуклонно редеет и тает по причине... гнездившейся в нем «измены».

Она дала себя знать еще накануне штурма и особенно после взятия Задара: нашлись сеньоры, рыцари и церковнослужители, притом в немалом числе, не пожелавшие участвовать в войне против христианского города. Эти люди, якобы более всего, по мысли Виллардуэна, жаждали, чтобы войско вообще распалось (§ 81—84). Вначале они будто бы — так рисует ситуацию хронист — сорвали уже подготовленную мирную капитуляцию Задара и тем самым вынудили «пилигримов» к насильственному овладению городом (§ 84), а затем, ссылаясь на запрещение «апостолика» нападать на христианские земли, принялись чинить препятствия подписанию договора с послами германского короля Филиппа и царевича Алексея о походе к Константинополю (§ 95). «Отступники» настаивали на походе в Сирию! Договор все же был заключен, хотя со стороны крестоносцев его подписали всего лишь 12 сеньоров («а больше не могли найти» — § 99).

Тем не менее с каждым днем численность войска сокращалась из-за дезертирства этих малодушных — и из «меньшого люда», и из среды знати (§ 101—102). Перед тем как флот двинулся на Корфу, войско оставили граф Симон де Монфор и ряд других сеньоров, уведя с собой многих «пилигримов» (§ 109), чем нанесли крестоносцам «очень большой урон» (§ 110).

Партия «отступников», стремившаяся, по Виллардуэну, к тому, чтобы войско рассеялось, продолжала свои злокозненные действия и на Корфу: она намеревалась отколоть от войска часть людей и увезти их на кораблях в итальянские гавани (чтобы оттуда плыть в Сирию) (§ 113). «И книга свидетельствует, что более половины войска было в согласии с ними» (§ 114). На этот раз предводители все же сумели уладить разногласия, и в конце мая 1203 г. флот взял курс на Константинополь. Однако тут крестоносцев подстерегали новые неожиданности и случайности.

«Пилигримы» отправились к византийской столице, по изображению Жоффруа де Виллардуэна, с самыми благими намерениями: «восстановить справедливость» и после этого, пополнив запасы продовольствия и опираясь на финансовую поддержку восстановленных в правах императоров, совершить то, к чему были устремлены первоначальные помыслы участников крестового похода, — идти дальше, на Восток. Но все получилось по-иному: восстановленные на константинопольском престоле государи не выполнили своих денежных обязательств, как было уговорено, хотя Исаак II, заняв престол, подтвердил эти финансовые обязательства, зафиксированные и в договоре с крестоносцами, подписанном его сыном царевичем Алексеем (§ 188—189). С этой «несправедливостью» тоже нельзя было мириться и пришлось, предварительно бросив по-рыцарски вызов Алексею IV (§ 213—215), брать Константинополь силой.

Такой поворот оказался тем более неизбежным, что в самом Константинополе, пока «пилигримы» ввязались в войну с Алексеем IV, произошла смена правительства. С нею окончательно и напрочь ликвидировались какие бы то ни было перспективы урегулирования конфликта с Византией. Некогда «облагодетельствованный» крестоносцами Алексей IV был смещен и убит Алексеем V Дукой (Морчуфлем).

В глазах «ревнителей справедливости» поступок Алексея V был тягчайшим преступлением. И тогда крестоносные сеньоры порешили, что «тот, кто совершил такое убийство не имеет права держать землю» (§ 224). Церковнослужители, находившиеся с войском «пилигримов», со своей стороны благословили войну против христианского Константинополя, расценив ее как «правую и справедливую» (§ 225). В конце концов византийская столица подверглась осаде и 12 апреля 1204 г. была взята приступом (§ 242—250), что повлекло за собой завоевание и ряда других областей Византии.