Мистерии (пер. Соколова) - Кнут Гамсун

Это послѣднее восклицаніе было такъ искренно, такъ печально, что заставило ее почувствовать къ нему состраданіе. Въ это мгновеніе она знала, что имѣетъ дѣло съ измученной, истерзанной душой. Но, такъ какъ онъ тотчасъ позаботился уничтожить это впечатлѣніе, громко засмѣявшись и еще разъ давъ клятву, что все это — чистѣйшее вранье и вздоръ, — дружеское чувство тотчасъ же оставило ее. Она рѣзко сказала:

— Вы сдѣлали нѣкоторые намеки на госпожу Стенерсенъ. которые были бы достаточно пошлы, если бы и въ половину не были такъ жестоки. По отношенію къ Минуттѣ, этому жалкому калѣкѣ, вы также являетесь судьею. Ахъ, это, право, такъ гадко, такъ плоско!

Она пошла снова быстрѣе, онъ не отвѣтилъ и шелъ за ней съ поникшей головой. Раза два плечи его вздрогнули и къ великому изумленію своему она замѣтила, что по лицу его текутъ двѣ крупныя слезы. Онъ отвернулся и свистнулъ какой-то маленькой птичкѣ, чтобы скрыть это.

Минуты двѣ шли они, не говоря ни слова. Она была тронута и горько каялась въ своихъ жесткихъ словахъ. Притомъ же онъ, можетъ быть, и правъ въ томъ, что сказалъ; почемъ она знаетъ? Богъ вѣсть, не разсмотрѣлъ ли этотъ человѣкъ въ нѣсколько недѣль больше, чѣмъ она въ нѣсколько лѣтъ?

Они все еще шли молча. Онъ былъ опять совершенно спокоенъ и равнодушно игралъ своимъ носовымъ платкомъ. Черезъ нѣсколько минутъ уже долженъ былъ показаться приходъ.

Тутъ она сказала:

— Ваша рука сильно поранена, можно посмотрѣть?

Сдѣлала ли она это, чтобы утѣшить его, или она Дѣйствительно поддалась ему въ эту минуту, но она оказала это глухимъ, почти взволнованнымъ голосомъ; при этомъ она остановилась.

Тогда вся страсть его вскипѣла. Когда онъ увидѣлъ ее такъ близко, съ головой, склоненной надъ его рукой, такъ что онъ почувствовалъ запахъ ея дыханія и ея волосъ, при чемъ не было произнесено ни слова, — любовь его дошла до сумасшествія, до безумія; онъ привлекъ ее къ себѣ сначала одной рукой, а потомъ, когда она оказала сопротивленіе, и другою, и долго и горячо сталъ прижимать ее къ своей груди, такъ что почти поднялъ ее надъ землею. Онъ чувствовалъ, какъ спина ея изогнулась, и она перестала сопротивляться. Тяжело и сладко покоилась она въ его рукахъ, и глаза ея глядѣли въ его изъ-подъ полуопущенныхъ рѣсницъ. Онъ заговорилъ съ ней, сказалъ, что она восхитительна, восхитительна и что до конца жизни его она останется его ненаглядной любовью. Одинъ человѣкъ уже переселился на тотъ свѣтъ отъ любви къ ней, и онъ сдѣлаетъ то же по малѣйшему знаку, по единому ея слову. Ахъ, какъ онъ ее любитъ! И онъ продолжалъ говорить это ей безпрерывно: я люблю тебя, я люблю тебя, моя возлюбленная!

Она уже не оказывала сопротивленія, голова ея слегка склонилась на его лѣвую руку, а онъ пламенно цѣловалъ ее въ короткіе промежутки, прерываемые нѣжными словами. Онъ явственно чувствовалъ, что она сама прижимается къ нему, а когда онъ цѣловалъ ее, она еще крѣпче закрывала глаза.

— Я буду ждать тебя завтра у дерева, — ты знаешь — у того дерева, у осины; приходи, я люблю тебя, чудная Дагни! Придешь? Приди, если хочешь, въ семь часовъ.

Она не отвѣтила, а сказала только:

— Теперь пустите меня!

И она медленно освободилась изъ его объятій.

Одно мгновенье она стояла, оглядываясь; ея лицо принимало все болѣе и болѣе растерянное выраженіе; затѣмъ мускулы вокругъ рта ея стали замѣтно дрожать и подергиваться, и она поплелась къ камню у дороги, на который и опустилась. Она плакала.

Онъ склонился надъ нею и заговорилъ тихимъ голосомъ. Это продолжалось минуты двѣ. Вдругъ она вскочила со сжатыми руками и съ лицомъ, блѣднымъ отъ гнѣва; она прижимала руки къ груди и закричала въ бѣшенствѣ:

— Жалкій вы человѣкъ, о Боже, какъ вы жалки! Но сами вы, можетъ быть, не находите этого. Нѣтъ, какъ вы могли, какъ могли вы это сдѣлать!

Затѣмъ она снова заплакала.

Онъ еще разъ попробовалъ успокоить ее, но безуспѣшно; съ полчаса уже стояли они у камня на дорогѣ и не двигались дальше.

— Вы требовали, чтобы я опять пошла съ вами, — сказала она, — но я не пойду, я васъ видѣть больше не хочу, вы — негодяй!

Онъ умолялъ, онъ бросился ницъ передъ нею и цѣловалъ ея платье; но она повторяла, что онъ негодяй, что онъ поступилъ самымъ жалкимъ образомъ. Что онъ сдѣлалъ съ нею? Прочь, прочь! Онъ не долженъ дальше итти за ней, ни единаго шага!

Она повернулась по направленію къ дому.

Онъ все-таки хотѣлъ слѣдовать за нею; но она повелительно протянула руку и сказала:

— Остановитесь!

Онъ остановился и смотрѣлъ ей вслѣдъ, пока она не отошла десять-двадцать шаговъ; тутъ онъ тоже сжалъ кулаки, побѣжалъ за нею, вопреки ея запрещенію, нагналъ ее и принудилъ ее снова остановиться.

— Я ничего худого не сдѣлаю вамъ, — сказалъ онъ, — и имѣйте же ко мнѣ хоть каплю состраданія! Такъ же вѣрно, какъ то, что я стою тутъ передъ вами, я готовъ наложить на себя руки только, чтобы избавитъ васъ отъ себя; вамъ стоитъ сказать одно слово. И то же самое повторилъ бы я вамъ и завтра, если бы встрѣтилъ васъ. Но вы можете даровать мнѣ милость: позвольте мнѣ возстановить справедливость. Понимаете, я подпалъ подъ такую власть, отъ которой не въ силахъ освободиться; и вѣдь это не моя только вина, что вы встрѣтились мнѣ на пути. Дай Богъ, чтобы вамъ никогда не пришлось пережить такого страданія, какое переживаю теперь я.

Потомъ онъ повернулся и пошелъ.

Сильныя плечи его безпрерывно вздрагивали на маленькимъ туловищѣ, пока онъ удалялся по дорогѣ; онъ не видалъ никого изъ встрѣчныхъ, не узналъ ни одного лица и пришелъ въ себя только тогда, когда уже прошелъ весь городъ и остановился у двери гоcтиницы.

XV

Слѣдующіе два-три дня Нагеля не было въ городѣ. Онъ совершилъ поѣздку на пароходѣ, а комната его въ гостиницѣ была заперта. Никто не зналъ, гдѣ онъ находится; однако онъ сѣлъ на пароходъ, державшій курсъ къ сѣверу и, можетъ быть, поѣхалъ ради собственнаго развлеченія.

Онъ вернулся раннимъ утромъ въ то время, какъ городъ еще не поднимался на ноги; у него былъ злой и блѣдный видъ, и, тѣмъ не менѣе, онъ не поднялся тотчасъ же къ гостиницѣ, а прогуливался нѣкоторое время взадъ и впередъ по набережной; затѣмъ свернулъ на совсѣмъ новую для него дорогу въ глубину бухты, гдѣ уже подымался запахъ отъ дымовыхъ трубъ паровыхъ мельницъ.

Онъ шелъ недолго и очевидно попалъ сюда только затѣмъ, чтобы убить часа два времени. Когда на базарной площади началась торговля, онъ былъ уже тамъ; онъ стоялъ за угломъ почтоваго дома и внимательно осматривалъ каждаго проходившаго туда и обратно, а когда увидалъ зеленую юбку Марты Гуде, вышелъ впередъ и поклонился.

Онъ надѣется — она извинитъ его; быть можетъ, она его забыла? Его имя Нагель; онъ говорилъ съ ней насчетъ стула, насчетъ стараго стула. Или, можетъ быть, она уже продала его?

Нѣтъ, она его не продавала.

Прекрасно. Къ ней, значитъ, никто не приходилъ и не предлагалъ ей продать стулъ? Не заходилъ ли къ ней какой-нибудь любитель?

Да, заходили. Но…

Что? Въ самомъ дѣлѣ? Былъ еще кто-нибудь? Какъ вы сказали? Дама? Да, ужъ эти несносныя женщины; всюду должны онѣ сунуть свой носъ! Она навѣрно пронюхала что-нибудь о стулѣ и у нея непремѣнно сейчасъ же загорѣлось желаніе его имѣть. Да, это ужъ всегдашняя манера женщинъ. Ну, и сколько же она предложила! — Я сказалъ вамъ, что я ни за что не уступлю этого стула; чортъ бы меня побралъ, если я его уступлю.

Марта испугалась его горячности; она поспѣшно отвѣтила:

— Нѣтъ, нѣтъ, берите его вы, я — съ удовольствіемъ.

— Такъ можно прити къ вамъ сегодня вечеромъ, часовъ въ восемь, и покончить дѣло?

Да, можно. Но не лучше ли ей послать ему стулъ въ гостиницу? И дѣло съ концомъ!

Ни за что, ни въ коемъ случаѣ, этого онъ не позволитъ ни подъ какимъ видомъ. Такія дѣла нужно обдѣлывать осмотрительно, привычными руками; однимъ словомъ, онъ не потерпитъ, чтобы чужіе глядѣли на его пріобрѣтеніе. Онъ самъ явится въ восемь часовъ. Да, вотъ еще что: пожалуйста, никакой чистки, никакого мытья, Бога ради! Ни капельки воды!..

Нагель тотчасъ отправился въ гоcтиницу, одѣтый бросился на кровать и мгновенно заснулъ глубоко и спокойно до самаго вечера.

Послѣ ужина онъ пошелъ на набережную, внизъ, къ маленькому домику Марты Гуде. Было восемь часовъ, когда онъ постучался и вошелъ.

Комната была только-что вымыта, полъ былъ чистъ и оконныя стекла протерты; Марта надѣла на шею жемчужныя бусы. Ясно было: она его ждала.

Онъ поклонился, усѣлся и тотчасъ началъ переговоры. Она и теперь не хотѣла сдаваться. Она была упорнѣе, чѣмъ когда-либо, и во что бы то ни стало хотѣла отдать ему стулъ даромъ. Наконецъ онъ прикинулся взбѣшеннымъ, пригрозилъ бросить ей пятьсотъ кронъ въ лицо и убѣжать со стуломъ. Да, она этого заслужила! Никогда въ жизни не видалъ онъ еще подобнаго безразсудства, и, ударивъ по столу рукою, онъ спросилъ, въ своемъ ли она умѣ наконецъ.