Мистерии (пер. Соколова) - Кнут Гамсун

— Нѣтъ! — громкимъ голосомъ воскликнулъ Нагель. Онъ жестикулировалъ и защищалъ Бьорнсона горячей рѣчью: Бьорнсона нельзя сравнивать съ Толстымъ. Нагель объяснялъ свою горячность отчасти тѣмъ, что его простой агрономическій умъ долженъ спорить со всякимъ, отчасти же и тѣмъ, что человѣкъ долженъ во всемъ и всякому оказывать сопротивленіе. Во-первыхъ, Бьорнсонъ геній, чѣмъ Толстой не бывалъ никогда въ жизни. Онъ, Нагель, невысоко ставитъ обыкновенныхъ, великихъ и ординарныхъ геніевъ. Знаетъ Богъ, что онъ этого не дѣлаетъ, — но и до ихъ высоты Толстой ни разу не подымался. Это ничуть не мѣшаетъ тому, что Толстой можетъ писать книги, которыя лучше многихъ книгъ Бьорнсона; но что же изъ этого? Хорошія книги могутъ писать и датскіе капитаны, и норвежскіе живописцы, и англійскія женщины. Во-вторыхъ, Бьорнсонъ — человѣкъ, высокоразвитая личность, а не разумъ. Онъ какъ тѣло, исполненное жизни, бушуетъ вокругъ всего нашего земного шара и занимаетъ мѣсто сорока человѣкъ. Онъ не стоитъ передъ людьми какъ большой мистическій сфинксъ; его душа подобна лѣсу въ бурю, онъ борется, онъ во всемъ принимаетъ участіе и великолѣпно, въ самомъ основаніи подрываетъ расположеніе публики. Ему en masse есть дѣло до всего, это властный духъ, одинъ изъ немногихъ повелителей; онъ можетъ взойти на трибуну и остановить свистъ однимъ мановеніемъ руки. У него мозгъ, въ которомъ вѣчно кипитъ жизнь и произрастаютъ новые ростки. Онъ одерживаетъ крупныя побѣды и онъ же глубоко падаетъ, но и то и другое онъ совершаетъ какъ личность, какъ духъ человѣческій. Бьорнсонъ — единственный писатель съ вдохновеніемъ, съ божественной искрой; сначала въ немъ слышится какъ бы жужжаніе въ полѣ въ лѣтній день, а кончается тѣмъ, что ничего уже не слышишь, кромѣ него, ничего, кромѣ него; таково выраженіе эволюціи его духа, выраженіе эволюціи генія. Въ сравненіи съ сочиненіями Бьорнсона писанія, напримѣръ, Ибсена являются чисто механической канцелярской работой. Въ стихахъ Ибсена въ лучшемъ случаѣ рифма погоняетъ рифму, такъ что стихи его такъ и трещатъ. Большая часть его драмъ — просто драматическій хворостъ. Къ чему же, чортъ возьми, все это ведетъ!.. Ну, да, впрочемъ все это надо оставить въ покоѣ: чокнемся за все сразу.

Было два часа ночи. Минутта зѣвалъ. Сонный послѣ долгаго рабочаго дня, усталый и утомленный безконечными рѣчами Нагеля, онъ всталъ и хотѣлъ уйти. Когда онъ простился и уже дошелъ до двери, случилось однако нѣчто, заставившее его снова остановиться, маленькій, незначительный случай, которому суждено было долго спустя имѣть величайшее значеніе: докторъ проснулся, быстро вытянулъ руку и по близорукости своей уронилъ нѣсколько стакановъ; Нагель, сидѣвшій къ доктору ближе всѣхъ, былъ облитъ шампанскимъ. Онъ вскочилъ, смѣясь, отряхнулъ мокрую грудь и весело закричалъ: ура!

Минутта тотчасъ явился геніемъ-утѣшителемъ; онъ подбѣжалъ къ Нагелю съ полотенцемъ и съ носовымъ платкомъ и хотѣлъ обтереть его; особенно досталось жилету;- если бы онъ только снялъ его на минутку, то этому моментально можно было бы помочь! Но Нагель не хотѣлъ снимать жилета. Отъ шума проснулся и прокуроръ и тоже сталъ кричать ура, даже не зная, что именно случилось. Минутта все-таки настаивалъ на томъ, чтобы Нагель на одно мгновенье предоставилъ ему свой жилетъ; Нагель только качалъ головой. Вдругъ онъ взглянулъ на Минутту, вспомнилъ о чемъ-то, мгновенно вскочилъ, снялъ жилетъ и отдалъ ему его съ величайшей поспѣшностью.

— Пожалуйста, — сказалъ онъ. — Обсушите ого и оставьте его себѣ; да, да, вы должны его себѣ оставить; у васъ вѣдь нѣтъ жилета. Не дѣлайте глупостей! Милый другъ, я отъ всего сердца хочу имъ обрадовать васъ. — Но такъ какъ Минутта все еще продолжалъ возражать, Нагель сунулъ ему жилетъ подъ мышку, открылъ дверь и дружески выпроводилъ его вонъ.

Минутта ушелъ.

Все это произошло такъ быстро, что одинъ только Ойенъ, сидѣвшій у двери, замѣтилъ это.

Въ своемъ отчаянномъ настроеніи прокуроръ предложилъ бить и прочіе стаканы. Нагель не имѣлъ ничего противъ этого, и вотъ четверо взрослыхъ мужчинъ занялись тѣмъ, что стали швырять одинъ за другимъ стаканы объ стѣну. Затѣмъ они стали пить прямо изъ бутылокъ, ревѣть какъ матросы и танцовать въ круговую. Пробило четыре часа, прежде чѣмъ эта забава пришла къ концу. Докторъ былъ совершенно пьянъ. Въ дверяхъ студентъ Ойенъ оглянулся и сказалъ Нагелю:

— Но то, что вы сказали о Толстомъ, можно примѣнить и въ Бьорнсону. Вы непослѣдовательны въ своихъ словахъ.

— Ха-ха, ха-ха! — хохоталъ докторъ, какъ бѣсноватый, — онъ требуетъ послѣдовательности… въ эту-то пору! Можете вы еще выговорить "энциклопедисты", милый человѣкъ? "Ассоціація идей", а? Ну, такъ идемте, давайте, я отведу васъ домой… ха-ха, въ эту-то пору!..

Дождь прекратился. Но и солнце не показывалось; однако погода была тихая и обѣщала мягкій, пріятный день.

XIV

На слѣдующій день раннимъ утромъ Минутта снова появился въ гостинницѣ. Онъ тихо вошелъ въ комнату Нагеля, положилъ на столъ его часы, нѣсколько бумагъ, кончикъ карандаша и маленькую скляночку съ ядомъ, послѣ чего хотѣлъ удалиться. Но такъ какъ Нагель проснулся какъ разъ въ эту минуту, онъ принужденъ былъ объяснить причину своего прихода.

— Я пришелъ изъ-за вещей, которыя нашелъ въ карманахъ вашего жилета, — сказалъ онъ.

— Въ карманахъ жилета? Да, сто чертей, вѣдь и въ самомъ дѣлѣ! А который часъ?

— Восемь. Но ваши часы стали, а я не хотѣлъ заводить ихъ.

— Такъ вы не выпили синильную кислоту?

Минутта улыбнулся и покачалъ головой. — Нѣтъ, — отвѣчалъ онъ.

— И ни на что ея не тратили? Бутылочка должна быть наполовину полна. Покажите-ка.

И Минутта показалъ, что бутылочка полна наполовину.

— Хорошо!.. Такъ теперь восемь часовъ? Значитъ, пора вставать. Я какъ разъ думалъ сейчасъ, не можете ли вы, Грогардъ, потихоньку добыть мнѣ скрипку? Я хочу попробовать, не могу ли я выучиться. Ну, да глупости! Правду говоря я хотѣлъ бы купить скрипку, чтобы подарить ее одному знакомому: я хочу ее купить не для себя. Итакъ, вы должны во что бы то ни стало добыть мнѣ скрипку, откуда бы то ни было.

Минутта обѣщалъ приложить все свое стараніе.

— Тысячу разъ спасибо. Такъ вы, конечно, зайдете ко мнѣ, когда вамъ будетъ удобно; дорогу вы знаете… До свиданья!

Часъ спустя Нагель былъ уже въ приходскомъ лѣсу. Земля была еще сыра отъ вчерашняго дождя, и солнце не очень сильно грѣло. Онъ сѣлъ на камень и устремилъ острый взглядъ на дорогу. Онъ увидалъ пару знакомыхъ слѣдковъ на мягкомъ пескѣ; онъ былъ почти увѣренъ, что это слѣды Дагни и что она пошла въ городъ. Онъ ждалъ ее довольно долго напрасно, наконецъ рѣшился пойти ей навстрѣчу и поднялся со своего камня.

И онъ, дѣйствительно, не ошибся; онъ ее встрѣтилъ на опушкѣ лѣса. Она несла книгу. Это былъ Скрамсъ "Гертруда Кольбьорисенъ".

Они сначала немножко поговорили объ этой книгѣ, затѣмъ она сказала:

— Можете себѣ представить… наша собака околѣла.

— Околѣла? — отозвался онъ.

— На этихъ дняхъ. Мы ее нашли мертвой. Я не понимаю, какъ это могло случиться.

— Но, подумайте, вѣдь я съ перваго взгляда нашелъ, что ваша собака исключительно противна; этакій догъ съ вздернутымъ носомъ и безстыжей человѣческой физіономіей. Когда онъ смотрѣлъ на кого-нибудь, углы его рта низко опускались, словно на его долю выпало нести на себѣ всю скорбь міра. Я очень радъ, что онъ околѣлъ.

— Фу, какъ вамъ не стыдно!..

Но онъ нервно перебилъ ее, желая почему-то поскорѣе покончитъ этотъ разговоръ о собакѣ, и вообще принялъ это все очень легко. Онъ началъ говорить объ одномъ человѣкѣ, котораго онъ знавалъ и который, право, былъ самымъ смѣшнымъ существомъ, какое только можно себѣ представить.

— Этотъ человѣкъ немного шепелявилъ и нисколько не скрывалъ этого; наоборотъ, онъ шепелявилъ еще сильнѣе, чѣмъ это было у него отъ природы, чтобы выставить свой недостатокъ напоказъ. У него были удивительныя идеи относительно женщинъ. Между прочимъ, онъ часто разсказывалъ про себя въ обществѣ одну исторію, которая въ его устахъ была невыразимо смѣшна. Стояла зима съ сильнѣйшими морозами, термометры лопались, и люди день и ночь сидѣли по домамъ. Но въ одинъ прекрасный день ему непремѣнно нужно было побывать въ сосѣднемъ городѣ, и онъ отправился вдоль оголенныхъ полей; только изрѣдка попадались ему хижины, да холодный вѣтеръ нестерпимо рѣзалъ ему лицо. Во время этого странствія онъ вдругъ увидалъ, что изъ одной хижинъ: выбѣжала женщина, полураздѣтая несмотря на отчаянный холодъ, и бросилась прямо къ нему; она безпрерывно кричала: "Вы отморозили носъ! У васъ носъ отмороженъ, обратите вниманіе, вы идете съ отмороженнымъ носомъ!" Женщина держала въ рукахъ ковшикъ и рукава у нея были засучены; она замѣтила, что мимо идетъ человѣкъ съ отмороженнымъ носомъ, и тотчасъ бросила свою работу, чтобы предупредить его. Хе-хе-хе, слыхано ли что-либо подобное на свѣтѣ! И вотъ она стоитъ съ засученными рукавами на рѣзкомъ вѣтру, а правая щека ея постепенно все больше и больше бѣлѣетъ и превращается въ одно сплошное отмороженное мѣсто. Хе-хе-хе, это прямо невѣроятно!.. Но, несмотря на этотъ и другіе примѣры женскаго самоотверженія, этотъ шепелявый господинъ былъ мѣднымъ лбомъ въ этомъ вопросѣ. "Женщина — странное и ненасытное существо", говаривалъ онъ, не объясняя, почему именно она странна и ненасытна. "Прямо невѣроятно, что она можетъ забрать себѣ въ голову". говорилъ онъ. И — затѣмъ онъ разсказывалъ: "У меня былъ другъ, влюбившійся въ одну юную дѣвицу. Звали ее Кларой. Онъ выбивался изъ силъ, чтобы получить ея согласіе, но ничего не выходило: Клара рѣшительно знать его не хотѣла, а между тѣмъ онъ былъ красивый, представительный молодой человѣкъ. У этой Клары была сестра, необычайно неуклюжее, горбатое созданье, даже слишкомъ ужъ безобразное; въ одинъ прекрасный день, мой другъ сдѣлалъ ей предложеніе; одному Богу извѣстно, зачѣмъ онъ это сдѣлалъ, но онъ сдѣлалъ это по расчету, а, можетъ быть, и потому, что дѣйствительно полюбилъ ее, несмотря на безобразіе. Ну, и что же сдѣлала Клара? Да, вотъ тутъ-то сразу женщина и выпустила свои когти; Клара оретъ, Клара задаетъ адское представленіе; онъ меня добивался! меня добивался! говоритъ она; но ему не удалось; я не хотѣла ни за что въ мірѣ выйти за него, говоритъ она. Ну, и что же: вы думаете, онъ получилъ сестру, въ которую онъ все-таки сильно влюбился? Нѣтъ, вотъ это-то и есть самое хитрое во всей исторіи: Клара не пожелала отдать ему и сестру. Хе-хе-хе! Нѣтъ, разъ она была той, которой онъ старался добиться, онъ ни въ коемъ случаѣ не долженъ жениться на ея горбатой сестрѣ, хотя она ни за кого не была просватана. Такъ мой другъ не добился ни одной изъ этихъ дѣвицъ"… Это былъ одинъ изъ многихъ разсказовъ шепеляваго. Его разсказы были особенно забавны именно потому, что онъ шепелявилъ. Впрочемъ онъ былъ большой загадкой человѣческой природы. Я вамъ наскучилъ?