Люди Греческой Церкви. Истории. Судьбы. Традиции - Сергий Тишкун

Старец с очень большим рассуждением руководит монастырем.

Старец Парфений действительно человек уникальный. Он один из старейших святогорцев, на Горе уже больше пятидесяти семи лет живет. Очень мудрый, все, что говорит, он говорит из своего опыта или по внушению Божию. Видно, что, когда его о чем-то спрашивают, он молится, и если не получает от Бога просвещения, то не отвечает ничего. Бывает, он начинает говорить то, о чем его не спрашивают. При этом явно, что он не вычитал это где-то, а оно из сердца исходит и содержит в себе суть дела или того, что нужно для вразумления данного человека. Бывает, он говорит вещи, которые каждый знает, но они обладают совершенно другой силой. Потому что он – пастырь, ему Господь поручил руководство стадом духовным. Это именно духовное дарование, которое получает добрый пастырь.

– Что, по мнению старца Парфения, главное в монашеской жизни?

– Жизнь по евангельским заповедям.

О богослужении и келейной молитве

– Мы говорили в основном о внутренней жизни монаха, тогда как в монастыре почти все время братия проводит вместе в храме на общем богослужении. Какое оно имеет значение, как сочетается с внутренним и личным?

– Братское богослужение[84] имеет очень важное значение, потому что принцип киновийной, то есть общежительной, жизни – это принцип семьи. У нас все общее: православная вера, Христос Господь, молитва, трапеза, послушания и так далее. Игумен – наш отец, все мы – братья. И Господу угодно, чтобы люди вместе приносили молитву в церкви. Господь нас слышит, потому что Он так установил и Он хочет, чтобы так было (ср.: Мф. 18: 20). Присутствие на всех службах в храме для святогорцев является краеугольным камнем духовного подвига молитвы. Это основа. Иначе как освятится человек, если благодать, которую Господь обильно посылает нам в храме, не осенит наши души? Именно эта благодать помогает нести труды в обители. Помогает верить, надеяться, любить. А кто нам еще поможет? Только Господь. Храм – дом Отца нашего Небесного, и, как сказал Спаситель, дом Мой домом молитвы наречется (Мф. 21: 13). И даже трапеза, которая совершается по окончании молитвы в храме, является продолжением богослужения[85].

Келейное правило – это личный подвиг. Когда человек находится в храме, его как бы несет вместе со всеми один духовный благодатный поток. Даже если он там задремал, все равно, как бы он ни молился, этот поток выносит, его молитва вливается в общую молитву, и Божественная благодать обильно изливается и помогает ему. А вот в келье он уже должен молиться сам. Это очень важно в духовной жизни, чтобы человек научился молиться везде, и прежде всего там, где его никто не видит, – в келье. С глубокой древности заведено, что монахи встают за полтора-два часа до службы и совершают молитвенное правило. Ведь когда человек совершает свое молитвенное правило именно перед службой, ночью, когда он один предстоит перед Богом, тогда весь день у него проходит по-другому. Он полон сил, чувствует радость, приподнятость духа. Он становится совсем другим человеком. Видит, что Господь его благословил, и он, как на крыльях, летит. Таково свойство келейной молитвы, когда она совершается правильно и в положенное время.

– Читаете ли вы какие-либо книги о молитве?

– Наш старец советует монахам больше читать жития святых, отечники – книги, повествующие о житии преподобных отцов и монахов-подвижников. На Афоне не особенно приветствуется, когда монахи читают книги такого высокого духовного содержания, как например, Симеона Нового Богослова, Исаака Сирина. Не то чтобы это возбранялось совершенно. Но в сочинениях этих святых часто написаны вещи, которые объяснить может только тот, кто сам обладает опытом такой молитвы и подвига. А если человек опытно не знает того, о чем читает, то и понимает это совсем по-другому. Он может просто воображать себе нечто, чего на самом деле нет, или святой Исаак будет говорить одно, а человек поймет иначе. Поэтому на Афоне старцы всегда старались своих учеников учить только тому, что они знали опытно. И египетские отцы говорили, что не имеет права духовник учить тому, чего он не познал на собственном опыте. И старец наш учит людей тому, чему опытно научился.

В России существует мнение, что якобы в киновиях монахи должны стремиться к тому, чтобы непрестанно молиться, подобно отшельникам-безмолвникам. К сожалению, и здесь, на Афоне, в некоторых киновиях тоже так думают. Но наш старец говорит, что киновия не рассчитана на это делание. Она рассчитана на то, чтобы человека держать на определенном духовном уровне и не давать ему спуститься вниз. В киновии нужно делать то, что положено уставом, и делать хорошо. Пришло время молитвы в храме – не болтай, не шляйся, а молись, время трапезы – вкушай с благодарностью, время работы – работай, время молитвы келейной – молись, время отдыха – отдыхай и набирайся сил. Наш старец, идя таким путем, приобрел Божественную благодать и дар рассуждения. А путь умного делания, когда монах полностью посвящает себя молитве Иисусовой, такой путь уже связан с призванием. Как и в монашество Господь призывает. То есть не всякий, кто хочет, может стать монахом. Если у человека нет призвания от Господа, он как пришел в монастырь, так и уйдет. И на делание непрестанной умной молитвы должно быть призвание от Бога. Нельзя это самому взять на себя.

Поэтому наш старец говорит, что люди, которые хотят заняться духовным деланием молитвы, прежде всего должны найти духовника, который знает это и может научить. Они, естественно, живут не в монастырях, а в кельях[86] и занимаются только молитвенным деланием. И конечно, соответствующие книги читают. Мы одни книги читаем, а они – Симеона Нового Богослова, или Исаака Сирина, или исихастов. А иначе чтение подобных книг будет только для вдохновения.

Вообще сегодня афонских монахов более-менее условно делят на два направления: на тех, кто придерживается традиционного для Афона устава, выразителем которого был старец Паисий, и на тех, кто следует старцу Иосифу Исихасту, который полностью посвящал себя Богу через молитвенное делание. Старец Иосиф был личностью очень духовной и святой, с большим самоотвержением, он стремился найти сердечную молитву, соединиться со Христом. У него был свой путь, который он долго и упорно искал, то есть у него было призвание от Господа. И что очень важно, старец Иосиф был келиотом, отшельником, а его духовные чада совместили в своих монастырях вещи несовместимые: жизнь келиотскую с киновийной. А это два разных образа жизни. Это все равно что масло с водой смешать. Многие святогорцы, чада старца Паисия и другие, говорят, что эти монастыри внесли новую струю в жизнь Афона. Однако на Афоне очень трепетно относятся к традициям и очень жалеют, когда появляется нечто противоречащее старым афонским киновийным традициям. Например, здесь, в монастыре Святого Павла, киновийная традиция не прерывалась сто семьдесят лет, в Дионисиате – двести лет. А так называемые монастыри старца Иосифа не больше двадцати лет существуют. Неплохо, конечно, что они стали искать что-то новое, но, пока эта жизнь войдет в свое русло, пройдут не десятилетия, а больше. Я не думаю, что старец Иосиф хотел, чтобы традиция исихастская, келиотская была таким образом совмещена с киновийной. Потому что задачи совершенно разные у киновии и у кельи. В киновии люди учатся азам жизни монашеской, и чаще всего основная братия в киновии моложе тридцати лет. А келья предполагает определенное совершенство, когда человек уже прошел духовный уровень киновии, прошел азы и может еще расти. И тогда он уходит жить в келью. Так что это два разных рода монашеской жизни, их нельзя совместить.