Дикие питомцы - Амбер Медланд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А сам громко возмущается – только представь, как я себя чувствовал! Ты меня совершенно забросила. Все вокруг должно быть думали – надо же, взрослый мужик увивается за двумя молоденькими девчонками. Но тебе до моих чувств и дела не было, верно?
Нэнси отвечает что-то резкое.
Ах да, предполагалось, что я еще и заплачу за ужин, продолжает он. Чтобы полнее вжиться в роль.
Я догоняю их и благодарю Пирса за то, что пустил меня к себе переночевать.
Он коротко кивает. Испариться я не могу, поэтому стою на месте. Нэнси щурится, разглядывая что-то в конце улицы.
Полагаю, вы теперь хотите еще сильнее надраться? Пару бутылок лагера? Стаканчик текилы-бум?
На вид Пирс пьянее нас обеих. Лицо у него раскраснелось. Он снова начинает шагать вперед, и я догоняю его.
Я тебя чем-то обидела?
Нет-нет, ни в коем разе, отзывается он. Вечер получился просто чудесный, так приятно было слушать, как вы с Нэнси, словно голодные самки, обсуждаете мужиков. Представь себе, я тоже мужчина.
Прости, говорю я, ты прав. Я совсем прибрала ее к рукам. Но мы давно не виделись.
Знаешь, не очень-то приятно чувствовать себя так, будто тебя не существует.
Конечно, я понимаю. Давай я куплю тебе выпить.
Несколько минут мы идем молча. Нэнси пыхтит за нами, она явно в ярости, но Пирс и не думает сбавлять шаг. На всю улицу горит только один фонарь. Я смотрю на пульсирующий ореол света.
Она постоянно о тебе говорит, уверяю его я. Все время.
Я должен извиниться перед тобой за ужин, сухо бросает он. Не думал, что ты пескетарианка. Нэнси мне этого не сообщила.
За нашими спинами клубятся странные тяжелые облака, словно мы несколько часов дымили в маленькой комнате. Не представляю, как заставить Пирса идти помедленней. Может, растянуться на тротуаре?
Она говорила с тобой о своих глазах? – спрашиваю я.
Пирс испускает длинный страдальческий вздох и впервые за все время оборачивается ко мне. А потом наконец-то замедляет шаг. Вынимает из кармана платок и протирает очки.
А ты что, думала, тебе одной дозволено знать о ее проблемах? – фыркает он.
Нет. Просто ей нужно вовремя посещать специалистов, а она не хочет.
Все ясно, ее голубые глаза его завораживают, а о макулярной дегенерации он и слышать не желает. Я начинаю злиться. Значит, ему важно, что она читает, ест, носит, о чем говорит, а тем, где ей действительно нужна помощь, он абсолютно не интересуется.
Остановившись, я начинаю объяснять, как это серьезно, как важно, чтобы она регулярно ходила к врачу. И не затыкаюсь, даже когда пальцы Нэнси впиваются мне в руку. Просто выпаливаю невпопад:
Это я про гинеколога.
Нэнси свирепо смотрит на меня, потом переводит взгляд в землю. Мне не нравится видеть ее такой смиренной.
Она вцепляется Пирсу в руку. А я смотрю на дождь, который, кажется, льется прямо из фонаря. Из окружающих нас пабов на улицу выплескивается народ. И я впервые за день чувствую себя полной сил, словно мои ступни впитывают энергию из земли.
Быть молодой, влюбленной – и в Лондоне. А я так бездарно трачу время на эту парочку. Представляю, что я в Нью-Йорке, бегаю по улицам в поисках приключений, охочусь за добычей. И, обернувшись к Нэнси, понимаю, что она в том же настроении.
Малыш, ты ведь знаешь вон тех двоих? – спрашивает она.
Пирс бросает взгляд на курящих у дверей паба мужчин и сразу оживляется. Приглаживает волосы, пытается острить.
А, веселая компашка, бросает он.
Пирс знает всех в Лондоне, сообщает мне Нэнси.
Она тащит меня к пабу. Или это я ее тащу. Так или иначе, но мы оказываемся внутри. Пирс, кажется, доволен таким поворотом событий. Стоит нам войти, как все вокруг начинает сиять яркими красками. Из динамиков несется «Реабилиташка» Эми Уайнхаус. Народ толпится у бара и жует чипсы. Какой-то парень со стрижкой маллет увлеченно дергает за рычаги игрового автомата. Краем глаза я вижу, как загораются кнопки. Лоб все сильнее сдавливает, словно голову мне перетянули стальной лентой. Каждый предмет в этом помещении, даже серебристый лак у Нэнси на ногтях, даже игровой автомат однажды обязательно рассыплется в пыль или сгниет от старости. Окружающий мир мерцает и, кажется, вот-вот распадется на отдельные молекулы. Двое мужчин, узнав Пирса, приветственно поднимают кружки. Один из них окидывает меня взглядом с ног до головы. Наконец-то, наконец-то. Меня словно раскрасили кисточкой. Я вновь состою из плоти и крови, больше не какой-то ходячий труп.
Привлекательными этих парней не назовешь. Один похож на медведя, которого насильно запихнули в человеческие шмотки. Зато они оба находят привлекательной меня. Еще они знают Нэнси, начинают расспрашивать ее, как продвигается диссертация, и упоминают скандал, о котором я ни слухом, ни духом. Прикинувшись тенью Нэнси, я стараюсь кивать в правильных местах. Медведь в костюме спрашивает, что я пью. Отвечаю – водку с клюквенным соком. Давно такого не слышал, отзывается он. Я достаю молескин, пишу свой ответ на странице, а потом отдаю сумку Нэнси и отхожу. Вернувшись, вижу, что мужчина что-то пишет в моем блокноте. Вырываю у него молескин, а он смеется. На страничке написано: «Тебе нужно расслабиться. Давай потискаемся, тебе понравится».
Нэнси утаскивает меня куда-то и по дороге шепотом называет мне имена посетителей, которых я должна знать. Все сплошь издатели, редакторы, владельцы небольших газет. Кто-то произносит что-то об Ирландии и восьмой поправке, и Нэнси мгновенно уносит. Мне тепло, даже жарко. Ее речь меня завораживает, с восхищением отмечаю, как точно она строит предложения, как искусно сочетает эмоции и факты, но вдруг замечаю, что Пирс вот-вот потеряет терпение. Он переглядывается с медведем в костюме поверх головы Нэнси, и мне хочется пнуть его в голень. И прошипеть – не смей! Медведь в костюме неожиданно заводится, словно подзарядившись отвагой от шумной пьяной двадцатидвухлетней девушки ростом в пять футов.
Ты слишком много говоришь в свое оправдание, заявляет он.
Как всегда, отбривает его Нэнси. Потому что тебе в свое сказать нечего.
Мне ужасно нравится, что она так плохо себя ведет, кажется, будто и у меня внутри что-то высвобождается. Пирс от ее ответа просто остолбенел. Вероятно, медведь в костюме – какая-то важная шишка. Таким, как он, безбашенность Нэнси обычно нравится только до поры до времени,
