Когда отступает фантастика - Новомир Лысогоров

— Крути быстрее, — умоляюще просит, он.

Но я его не слушаю. Мы просмотрели лишь четверть квадратного миллиметра препарата, и еще все впереди.

— Стой! — вдруг подскакивает Димка. — Он?!

С верхнего правого угла экрана в поле зрения медленно вползает маленький синий, с желтыми жилками «крестик». Он кажется совсем крохотным рядом с клеткой дрожжевого грибка из вида Мегри.

Я останавливаю препаратоводитель, и теперь «крестик» мягко дрожит в центре экрана. Как зачарованные, мы смотрим на этот неведомый науке микроорганизм столь непривычной для нас формы.

— Как ты думаешь, каковы его размеры? — спрашивает Димка.

Я смотрю на шкалу увеличения «Кирлиана» и сопоставляю размеры «крестика» на экране.

— Примерно пару сотен ангстрем в поперечнике. Пожалуй, это чистый нуклеопротеид.

— Так, — думает вслух Димка. — Значит, земная жизнь и здесь верна себе. Прикинь: жизнь — форма существования нуклеопротеидов, соединений белка с нуклеиновой кислотой. Самое мелкое живое существо в природе, бактериофаг, состоит только из этих двух химических веществ. Однако все бактериофаги имеют форму колбочки, а этот почему-то крестик. Почему?

Но Димка не успевает договорить. На наших глазах «крестик» начинает округляться, превращаясь в шарик. Только сейчас я вспоминаю о киноустановке и включаю ее.

— По-моему, «крестик» — это спора, а сейчас она превратилась в бактерию. Давай поищем еще «крестик». Этот от нас не уйдет, — говорит Димка.

Снова начинаю плавно двигать препарат. Через несколько минут я нападаю на целую россыпь бактерий и «крестиков». Все бактерии окрашены в мягко-фиолетовый цвет и очень малы. Пожалуй, это самые маленькие бактерии, известные мне. Но сейчас это неважно, потом можно будет справиться у «Гения». Я вывожу одну бактерию в центр экрана и даю предельное увеличение: в 400 тысяч раз. Сейчас бактерия кажется размером с маленькую тарелку. Мы видим, как по фиолетовому фону рассыпаны желтые точки. Это хроматин — точнее, нуклеиновые кислоты. Стало быть, бактерия обособленного ядра не имеет. Оно диффузно разбросано по всему телу клетки.

Но вот желтые точки начинают перемещаться, собираясь группами. Края бактерии блекнут и меркнут, потом в какие-то неуловимые мгновения она исчезает. На ее месте лежит густая россыпь мелких «крестиков», таких, как и первый, встреченный нами. Да, это споры. Все ясно.

— Ну как, будем смотреть теперь «твоих» в чистом виде или нет? — спрашиваю я Димку.

— Жалко, — отвечает он. — Для анализов и так мало. Но ничего не поделаешь. Нужно. Чтобы убедиться, что я выделил именно таких, одним мазком пожертвую.

Мы быстро меняем препарат. Все ясно: это они!

Я выключаю «Кирлиана», а Димка лезет в холодильник. Слышно, как слегка загремел штатив с пробирками и звякнули какие-то банки. Потом Димка подходит ко мне и жестом фокусника достает из-за спины бутылку шампанского.

Мы наливаем шампанское в лабораторные стаканы и молча пьем.

— Интересно, а что думает о самозарождении «Гений»? — спрашиваю я.

— Давай выясним.

«Гений» долго роется в своей электронной памяти, сопоставляет все «за» и «против», мигает лампочками и, наконец, произносит: «Да, самозарождение в настоящее время теоретически возможно, но только в строго определенных, пока неизвестных науке условиях. Но и это надо доказать».

— Докажем! — твердо обещает Димка.

Когда мы с Дмитрием Владимировичем вышли из института, было уже за полночь. Я посмотрел на усыпанное яркими звездами почти черное небо и подумал, что над пустыней Каракумы сейчас эти же самые звезды. Такими же они будут и через 50 и через 100 лет. Такая же ночь придет «тогда» на смену обычного трудового дня на каком-нибудь ОВЗ.

Уже на следующий день только что рассказанную историю я вспомнил с улыбкой. Ну куда не залетишь в пылу спора! Можно даже оказаться на ОВЗ. Хотя в общем-то, если во всем разобраться серьезно, особой фантастики и не было.

Сейчас твердо доказано, что воздух не только смесь газов кислорода, азота, водорода и так далее, но он насыщен еще и многими сложными по своему химическому строению веществами, в том числе витаминами, вырабатываемыми почвенной микрофлорой.

Еще в 1950 году академик Николай Григорьевич Холодный показал экспериментально, что переносимые воздухом витамины усваиваются микроорганизмами, которые в них нуждаются. Несколько позже на примере витамина В12, используя метод меченых атомов, это подтвердил и другой советский ученый, Максим Николаевич Мейсель. Так что витаминособиратели в природе существуют.

Не выдуман и краснодарский механик Кирлиан, открывший новый способ фотографирования при помощи токов высокой частоты. Семен Давыдович выпустил книгу, где рассказано о взаимодействии токов высокой частоты с биологическими объектами и удивительных энергетических картинах, возникающих при этом.

Фотографии листов с «факелами» излучения лежат у меня на столе. Но вот высокочастотный полувакуумный стереоскопический микроскоп еще не создан, хотя принципиальная схема такого прибора существует и желающие могут познакомиться с ней в Патентной библиотеке.

Давно созданы гистологические комбайны и информационные машины типа «Гения», а биохимические и микробиологические автоматы, несомненно, со временем будут построены.

Если же говорить о самом ОВЗ, то, как бы невероятно это сейчас ни выглядело, я верю, что в будущем человечество научится использовать огромные питательные ресурсы воздушного океана, которые постоянно пополняют почвенные микробы.

Что касается возможности зарождения новых организмов в наше время, то проблема эта очень сложна, и здесь взгляды исследователей расходятся.

Однако среди различных точек зрения есть и такая, по которой зарождение первичного белка предполагается возможным, но считается, что он уничтожается уже существующими микроорганизмами.

Некоторые же ученые, например профессор Анатолий Александрович Смородинцев, полагают, «что и сейчас в природе существуют древние формы свободно живущих неклеточных организмов — предки современных вирусов и клеточных микробов».

Вот, собственно, и все. Как говорится, осталось только поставить точку. Так бы я, наверно, и сделал, если бы очерк писался каких-нибудь полгода назад. Но жизнь идет вперед, а наука в своем развитии иногда делает такие повороты, которые не в силах предугадать не только писатели-фантасты, но и даже специалисты.

Чаще всего это случается тогда, когда ученые в результате технических открытий получают в свои руки новые методы исследования. Так, Левенгук, применив микроскоп для изучения живой природы, открыл мир микробов, о существовании которого никто в те времена и не подозревал.

Однако на этот раз все произошло несколько по-иному.

Двое московских ученых — микробиолог-почвовед Денис Иванович Никитин и специалист по электронной микроскопии вирусолог Стефан Борисович Стефанов в отличие от Левенгука пользовались в своей работе инструментом, теперь уже довольно распространенным и сравнительно хорошо освоенным биологами, — обычным электронным микроскопом, и тем не менее… Но сначала все-таки несколько слов о самом электронном микроскопе.

Как известно, самые малые предметы, различаемые человеческим глазом, имеют размер около 0,2 миллиметра. Для наблюдения более мелких частиц обычно прибегают к оптическим системам, позволяющим получить увеличенные изображения. Наиболее совершенные из них — световые микроскопы — дают возможность наблюдать структуры, которые в 2 тысячи раз меньше предметов, различимых невооруженным глазом. Спрашивается: можно ли при световой микроскопии добиться больших увеличений? Оказывается, можно. Но бесполезно. Бесполезно потому, что при этом не становятся видимыми какие-либо новые, более мелкие детали рассматриваемых объектов, а изменяется лишь масштаб изображения. Другими словами, разрешающая способность остается такой же, что и у системы с увеличением в 2 тысячи раз. Никакие технические усовершенствования тут не помогут, так как разрешающая способность микроскопов ограничивается самой природой света, длиной световой волны. При идеальных условиях самые лучшие оптические микроскопы позволяют наблюдать частицы размером около одной трети световой волны.

Для видимого света с длинами волн от 0,4 до 0,7 микрона это соответствует объектам размером не менее 0,2 микрона; для более коротких невидимых ультрафиолетовых лучей — объектам в 0,1 микрона.

Отсюда ясно, почему дальнейшее проникновение в мир малых объектов недоступно самым совершенным световым микроскопам. Ясно и другое, что в приборах, которые могут позволить рассмотреть более мелкие объекты, недоступные для обычного микроскопа, следует использовать лучи не световые, а какой-то иной природы, имеющие меньшую длину волны.