Княжна (СИ) - Свидерская Маргарита Игоревна

– Ты все поняла?

– Да.

– Почему печалишься? Скажи сейчас, чтобы потом не жалеть.

Ольга покраснела, глянула на княжича, задержала взгляд, осматривая его внимательно, как будто первый раз видела; прислушивалась к себе, смущалась, пытаясь вытащить из глубины то, что называлось чувствами.

– Но ведь это не просто союз. Мы будем мужем и женою?

– Будем, – взгляд княжича стал озорным.

– Это меня и останавливает. Нет любви, Игорь, ни у тебя, ни у меня. Как… Как… – Ольга не могла выдавить из себя вопрос о сексе. Застревал он, комом стоял в горле, – Здесь никакое ведовство не заставит!

«Сидит гад, улыбается!»

– А меня не нужно заставлять. Это ты боишься.

– Еще бы! Столько глаз! Со всех сторон толкают и заставляют, торопят! А я сама хочу решить, понимаешь? Я… – с языка чуть не сорвалось «любить», Ольга чуть не прикусила его – нечего вымаливать!

– Понимаю, а что нет, пойму позже, – княжич поднялся, потянул и Ольгу, – Мы поговорили. Ждем ответа отца Ольхи. Свадьбу откладываем до Купалы. Пошли, Ольха, пора Киев тебе показать!

Теперь утро начиналось с беготни Ольги, недовольного вздыхания Евпраксии, отворачивания Диры к стене. Потом, уже собранная, девушка выслушивала суровые наставления «матушки», убеждающей ее, неразумную, что не нужно привыкать к мужчине, с которым нет будущего. Неприлично девице шататься, как простой челядинке по стенам и дворам с княжичем, да без сопровождения прислужниц.

Иногда разговор заводила Дира, с той лишь разницей, что Ольха зря теряет время, им бы слюбиться с княжичем по-быстрому, да и тяжкий груз с нее снять. А то тянут корову из болота. Успеет еще насмотреться на Киев – вся жизнь впереди, поди и надоест.

Ольга от всего отмахивалась и с нетерпение ждала шагов княжича, который забирал ее из этого змеевника. Потому что затем нравоучения любой из женщин плавно перетекали с воспитательных мотивов на споры по религиозной тематике, а заканчивались метанием посоха и криков старшего поколения. Иногда Ольге казалось, что они с Дирой, судя по темпераменту, действительно родственники. Додумался же Ольх поселить всех в одном помещении!

Зима клонилась к концу, Ольга уже знала город и княжий двор так хорошо, будто родилась здесь. Еще Игорь показал ей крепость с небольшим городком – Вышгородом, дальше вверх по Славутичу. Место было красивое. Крепость мощная. Но главное, именно здесь был переход с одного берега большой реки на другой. Выгодное место.

Для такого путешествия пришлось Ольге побороть свой страх перед верховой ездой. Сначала она едва ли не глаза закрывала, пока Игорь не пригрозил, что будет либо дома с семьей сидеть, либо впереди него. А уж тут он за себя поручиться не может. Шутил, конечно, Ольга это понимала. Пересилила себя, стала учиться. На что Дира бурчала:

– Не жену себе готовит, а не пойми кого!.. Посидели бы в тепле, приголубили б друг друга…

Ольга лишь краснела, а Евпраксия после каждого возвращения вглядывалась в лицо дочери и крестилась еще серьезнее.

Тяжело было, когда Игорь отлучался, тогда Евпраксия усаживала Ольгу рядом и начинала учить ее греческому языку. Женщина не скрывала, что уверена в своем скором отплытии в Царьград, но, нельзя же допустить, чтобы дочь была как глухонемая! Учили язык по молитвеннику – маленькой книжице, с которой Евпраксия не расставалась, хотя несомненно знала все написанное наизусть.

Против учебы Ольга не протестовала – ей было интересно. Только нестерпимо тянуло за стены Киева, куда? Она и сама не понимала. Неуютно ей было здесь.

Дира тоже, при любом случае, уводила ее на капище, что располагалось на княжьем дворе и, не обращая на мороз, учила самым простейшим обрядам. Это бы не вызывало большого интереса у Ольги, но очень хотелось понять – отчего люди так верят в могущество берегини? Ольга с большим интересом зазубривала состав трав, и когда их нужно собирать, видя в данном обучении реальную пользу. С молитвами и заклинаниями дело обстояло хуже – не воспринимались они, не получалось их «пропускать» через сердце.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Глава 25

Внезапное появление Игоря, который отсутствовал почти пять дней, обрадовало Ольгу, особенно его предложение уехать на несколько дней вместе с ним на южную сторону, в крепость Родень, что стоит на реке Рось.

– Ты, княжич, не путаешь случайно Елену с дружинником своим? – вскинулась Евпраксия, отложив чтение, – Неприлично княжну в походы брать! Ее место в тереме сидеть! Она не челядинка твоя!

– Что княжна – знаю. Что у вас христиан написано… «да прилепится жена к мужу», или как-то так – тоже ведомо. Забыли? – улыбался Игорь.

– Она не жена тебе, даже не невеста! Я запрещаю.

– Ольха – поляница, – настаивал Игорь.

– Срам какой! – сорвалась Евпраксия на крик, взглянула на мать, в тщетной надежде на поддержку. Но ежедневная пикировка дам уже была, очевидно, они выпустили пар с утра, поэтому берегиня не вняла призыву.

Дира нарочно молчала, не вмешивалась, лишь глянула на Ольгу, как та невозмутимо собирает нехитрые вещички и не обращает внимания на крики Евпраксии. Потом улыбнулась:

– Нет никакого срама, Прекраса, если сама превратилась в сухую горбушку хлеба, очерствела, то дочь у тебя о монастыре не мечтает. Ольха – поляница. У нас всегда их берут у храма, для сопровождения отрядов князя. Да прекрати гнев-то свой! Врачевать, кто воев будет?.. А ты, княжич, одну Ольху не бери, возьми несколько женщин… А то, и вправду, злые разговоры могут пойти. Мало ли, вдруг отказ от ромеев получим… Но, думаю, от тебя все будет зависеть, так? И как это ты лихо собрался доскакать до Роси и обратно за несколько дней? На крыльях что ли?

– Спасибо, Дира, Это я, чтобы не пугать, сказал на несколько дней, отпускаешь, значит? Спасибо! – княжич склонил голову, и уже обращаясь к Ольге, – Ждем тебя на дворе!

– Вот что, девка, слушай меня внимательно, – остановила Дира спешащую к двери Ольгу, – Не бойся слов людских – у нас не Царьград, народ мы вольный. Как ты называешь? Любовь? Она дается нашими богами, и касается только двоих: мужчины и женщины. И никого больше. Нет у нас срама. Не слушай Прекрасу!.. Ступай!

Во дворе было шумно, княжич брал с собою малую дружину. Все молодые и в нетерпении горячили коней, но ждали. Из небольшой пристройки вышли пять человек поляниц, их приветствовали, помогли прикрепить к коням из княжеской конюшни поклажу, и отряд двинулся к воротам. Спуск и Подол проехали шагом – было людно, торговый день в самом разгаре. А миновав последние дома, коней пустили в галоп, благо дорога была наезжена и утоптана. Но ехали так не долго; чтобы коней не утомлять, периодически пускали шагом.

Легкий мороз обжигал щеки, но свежесть и ощущение свободы переполняли Ольгу. Она уже неплохо держалась верхом, что позволяло смотреть изредка по сторонам. Лес восхищал своей зимней красотой, большими снеговыми шапками на ветках. Искры льдинок, выбиваемых копытами коней, золотились под лучами низкого зимнего солнца. Так и хотелось закричать во весь голос: «Воля!»

Остановок дружина делала мало, лишь выпить горячего отвара, да размять мышцы – световой день был еще короток. Заночевали в небольшом селе, где дома были крыты соломой, а белоснежные стены сливались с горами снега, создавая дополнительную защиту от ветра и холода. В каждой хате большую часть помещения занимала печь, девушек туда и отправляли на отдых – и отогреются и место укромное. Сами хозяева ютились на лавках. Приятно пахло сеном, устилавшим утоптанный земляной пол. Подсушенное, оно приятно шелестело и делилось ароматом трав, напоминая лето.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

На третий день путешествия Ольга поняла, что устала. Болело все. Спускаясь с лошади, она ощущала, как ее качает. Еще чуть и ноги подкосятся, а ее нос уткнется в снег. Приходилось терпеть из последних сил и ждать вечера, с грустью следить за зимним солнышком, которое никак не хотело прятаться за макушки деревьев. Окружающая природа все больше менялась. Сначала появлялись редкие поляны, затем их становилось больше и больше. Лес, словно убегал, отступал от накатанной дороги, уходя вдаль, к Киеву, темнеющей стеной на горизонте. Свободное пространство занималось молодым деревьям, растущим группами. Смотреть на сверкающее белое покрывало при солнечных бликах было больно. Начиналась лесостепь. Это почувствовалось сразу: ветер стал сильнее, он уже не был таким робким, заплутавшим между вековых деревьев вдоль дороги. Теперь он подхватывал пушистый снег и бросал его в лицо путникам. Словно они продвигались не на юг, где вот-вот должна наконец-то прийти весна. Белая крошка, швыряемая в лицо, кусала мелкими осколками, пришлось замотаться по самые глаза, да и те слипались от мгновенно замерзаемого пара, сковывавшего ресницы.