Небеса ликуют - Андрей Валентинов

Я вздохнул. Переводить было лень, ругаться — тоже.

— Адамка! — Яркие губы сжались, синие глаза недобро блеснули. — Плетей отведаешь!

— Дорогой де Гуаира, — осторожно прошептал шевалье, испуганно косясь на грозную девицу, — вам не кажется, что синьора Ружинска воспринимает вас как-то… неправильно?

Спросить у нее самой бедняга не мог. Панна Ядвига, как выяснилось, сносно изъяснялась по-немецки (не считая, само собой, русинского, польского и школьной латыни в цитатах), но из всех богатств немецкого славный пикардиец знал только «Tertofel!!»[18].

— Пан мечник изволит сказать, что намерен думать тяжкую думу, — отрезал я. — А кто ему в том деле помешает, на того гнев его лютый сугубо падет. В гневе же пан дю Бартас истинно страшен и подобен злобной фурии! Шевалье, нахмурьте брови!

Последнюю фразу я произнес, само собой, шепотом и по-итальянски.

Пикардиец ничего не понял, но брови нахмурил.

Она уходила словно королева. Оскорбленная маленькая королева в нелепых широких штанах.

— Да чего это с вами, Гуаира? — не на шутку взволновался шевалье. — Vieux diable! Вас словно подменили!

— Ключик, дорогой дю Бартас, — вздохнул я. — Ключик…

«…И да направит вас слепой инстинкт безо всякого мудрствования, как Авраама, повеление от Господа получившего, дабы Исаака, сына своего единственного, в жертву принести. Ибо старший ваш — это сам Христос. Ежели даже начальником поставят над вами животное, лишенное разума, то и его вы должны слушаться беспрекословно!..»

Так учил Святой Игнатий. По этому правилу живем мы, воины Иисусовы.

Я — мягкий воск. Я — топор дровосека. Я — труп.

«…Миссия же ваша, сын мой, и проста, и трудна. Должно узнать вам, что сталось с братьями Алессо и Паоло, равно как с плодами трудов их…»

Его Высокопреосвященство Джованни Бассо Аквавива, Генерал Ордена клириков Общества Иисуса Сладчайшего, говорил негромко, но каждое слово горячим железом отпечаталось в моей памяти. Именно это мне приказано сделать. Не больше — но и не меньше.

И что же?

Я оглянулся — шевалье куда-то исчез. Зато появился сьер Гарсиласио, с которым мы по-прежнему не торопимся общаться. Еще и эта забота! Доставлять его обратно в Рим нет никакой нужды. Там ждет его мокрая солома, в лучшем случае — вечная сырость подземелья башни Ноли или замка Святого Ангела. Отпустить? Одного, в степь?

Сьер де ла Риверо прошествовал мимо, не изволив удостоить меня даже взглядом. Бедняга! Панна Ружинска наотрез отказывается беседовать с «письменным мугырем», а с остальными римский доктор сам не желает разговаривать.

Гордыня, гордыня! Смертный грех, да и только!

Впрочем, этот мальчишка не виноват.

Ключик! Молодой глупой синьоре вручили ключик от запертой комнаты!

…Книга лежала рядом, на расстеленном поверх травы плаще. Так лучше — солнце искорежит страницы, убьет затейливую арабскую вязь. «Плоды трудов» брата Алессо Порчелли, Нострадамуса из Флоренции…

Открыть?

Мне не приказывали этого делать. Но и не запретили. «…Что сталось с братьями Алессо и Паоло, равно как с плодами трудов их…» Знаю ли я ответ? Если знаю, то следует немедленно поворачивать назад, спешить в Гезлев или Кафу, садиться на первый же корабль…

…Так-так! Синьора королева и сьер еретик! Спасенная и спаситель! Тут бы целый роман написать можно, а вместо этого…

Даже не ответила! Нос — вверх, чуть бы подлиннее — до облаков достал бы. Говорят, у таких, как ее батюшка, за обеденным креслом шляхтич урожденный стоять должен, иначе ему кусок в горло не полезет. Не серебром платят — золотом!

А если бы она и в самом деле на меня плетью замахнулась?

…на первый же корабль, итальянские по Понту не ходят, значит, турецкий, галера или баштарда, из Кафы — в Истанбул, а оттуда уже — прямиком в Остию. Черная, покрытая закаменевшим жиром книга у меня, и листок из тетради предателя Паоло Полегини тоже у меня, я видел могилу первого и знаю, что поделывает второй.

Но ведь Франческа будет ждать меня в Киеве!

— Синьор де Гуаира! Не позволено ли мне будет приготовить обед, ибо считаю постыдным прозябание в праздности…

Брат Азиний! Еще и он! Этого лысого осла надо дотащить поближе к его праведникам, которых он намерен исследовать, как брат Паоло — тараканов вкупе с клещами.

Посадить одного осла на другого и показать, где север? Доедет — до первого казачьего разъезда.

Франческа не будет ждать меня в Киеве. И никто не будет ждать. Сейчас там война, ландскнехты князя Радзивилла уже прошли Минск, а в Киеве у capitano Хмельницкого всего два полка…

Ей просто было одиноко. Одиноко, страшно, синьор в голландском плаще и немецкой шляпе случайно оказался рядом, к тому же я — поп, а она не любит попов…

Незачем ехать в Киев. Незачем сидеть здесь, на краю горячей степи, и ждать, пока брат Азиний накормит нас рыбьим клеем…

И незачем трогать ключик! На нем обязательно проступит кровь, ее не отмоешь, а мессер Синяя Борода обязательно вернется, и некому будет позвать на подмогу братьев.

К тому же брат Алессо писал по-арабски! Я все равно ничего не пойму!

— Дорогой друг! Раз уж мы устроили дневку, то не сыграете ли вы на гитаре?

— Нет, шевалье. Не сыграю…

«Плоды трудов их»… Но ведь их труды — не просто записи, это дела! Нострадамус служил в Киеве много лет, к его советам прислушивались, значит, то, что случилось, — тоже «плод»!

До черкасского бунта оставался всего месяц, а миссия в Киеве сообщала, что никакой опасности нет. И даже потом, после Корсуня и Желтых Вод, брат Сфорца считал, что все утрясется за пару недель.

Почти век мы работали в Республике, почти полвека — в Киеве. И то, чем все кончилось, — это и есть истинный «плод». И предательство брата Полегини, и трупы, выкинутые из склепов!

«По плодам познаете их»…

На что же ты замахнулся, Илочечонк? Кого вздумал судить?

…Полдень, тени уползают, беспощадный солнечный луч вот-вот лизнет черную обложку Книги-Ключа…

— Я могу поговорить с вами, сьер де Гуаира?

— Можете, сьер Гарсиласио, можете…

Объявился! Этот синяк на лбу его очень красит! И опухшая губа — тоже. Теперь уже начинаешь жалеть, что «гололобые» решили начать с камчи, а не с кола.

— Не хотел бы обсуждать наши личные отношения…

— Это действительно излишне.

Странно, мальчишка совсем не изменился! Такой же, как при первой встрече: в глазах — вызов, ноздри раздуваются, вот-вот лопнут. Сейчас требовать начнет.

— Не перебивайте, пожалуйста! Как я понял, мессер Порчелли мертв. Поэтому я требую…

Уже начал!

— …чтобы вы выполнили обещание и отправили меня обратно в Италию…

Я вновь представил, какой из него получился бы инквизитор. Странно, а ведь мы действительно в чем-то похожи!

— Кроме того, я требую, чтобы вы написали письмо в Трибунал о том, что я оказал содействие…

Я скосил взгляд на Ключик. А что, если и вправду?.. Повернуть назад, обойти Кичкасы, где нас уже заждались, свернуть южнее, там тоже переправа. Этого сопляка — на костер, шевалье выписать пожизненную индульгенцию…

— Что вам обещали, сьер Гарсиласио? Жизнь?

— Конечно! — Разбитые губы возмущенно дрогнули. — Вы же знаете!

Я? Я-то знаю!..

— Это старое правило. Подследственному обещают жизнь, но про себя добавляют «вечную». Чтобы совесть потом не мучила.

В темных глазах что-то мелькнуло. Понял? Нет, пока еще только испугался.

— К тому же вы ничем мне не помогли. Даже на череп своего учителя не взглянули. Это раз. А теперь — два. Письмо могу написать. И ступайте себе на все четыре стороны! Далеко уйдете?

Я отодвинул книгу в сторону, подальше от солнца. Можно не спешить, подождать, пока сьер римский доктор начнет что-то соображать. Если сейчас он уйдет в степь, приговор будет выполнен быстро. Только «милосердно и без пролития крови» не получится.

— Выходит… Выходит, я и дальше буду вынужден терпеть ваше общество?

— Рассказать вам о Джордано Ноланце? — улыбнулся я. — Помнится, в прошлый раз мы беседовали о его мыслях по поводу политического равновесия в Европе…

Как я понял, идеи великого еретика ему не по душе. Может, сьер де ла Риверо ждал, что я ему поведаю о семидесяти семи способах вызывания Сатаны? Бруно увлекался и этим — в его возрасте.

Ладно…

Ключик, ключик… Почему я не знаю арабского? Сын башмачника ни разу не ошибся — и ни разу его предсказание не могло помочь. Неужели все повторилось? Значит, это и есть Тайна? Но это Тайна лишь для меня, в Риме все знали — и о киевской миссии, и о предательстве брата Паоло! Я ничего нового не открою, просто нарушу приказ!

— Эй, Адамка! Ты чего разлегся, хлоп? Открой глаза, к тебе обращаюсь!