Семь храмов - Милош Урбан

— Извини, я слишком увлекся. Обязательно дочитай, оно того стоит. Вообще-то это очень правдивая книга. Мучения невинных мы видим сегодня повсюду. «Замок Отранто» соответствует реалиям конца двадцатого века. Да еще эти многочисленные вопросы, на большинство которых нет ответов ни в книге, ни в жизни. Это тесно связано с тем, кого из них я предпочитаю — Уолпола или Рив. Я бы выбрал нечто среднее — историю толковую и логичную, могущую удовлетворить человека разумного. Но там должно быть и что-то еще, что-то необъяснимое — в качестве доказательства моего (впрочем, и без того глубокого) убеждения, что не все, что нам явлено, мы можем понять. Мир столь же непостижим, как и готический роман.

Попытайся представить, как Гораций Уолпол писал бы в наши дни. Казалась бы ему современная Прага полной ужасов? Я имею в виду — в романтическом смысле. Принял бы он брошенный ею вызов? Или отступил бы назад, в эпоху императора Рудольфа, как это вошло в моду со времен Сватека[41] и Мейринка? Сумел бы он создать нечто созвучное нашим дням? Его герои все так же страдали бы из-за давних грехов предков, а духи наказывали бы жестоких мерзавцев? Но о чем бы он ни писал, вопрос всегда главенствовал бы над ответом. Среду и персонажей ему подсказала бы наша кибернетическая современность, и все-таки он бы повествовал о самых удивительных и таинственных местах и личностях, какие только можно вообразить. Огляди внимательно университетские круги, и ты увидишь множество подобных людей — они есть на каждом шагу, за любым углом.

Люция остановилась и огляделась по сторонам.

— Где это мы?

Мы стояли у ограждения на высоком берегу Ботича. Мы дошли едва ли не до самого Нусельского театра, а я, увлекшись разговором, этого даже не заметил. Люция улыбалась, ее, кажется, развеселила моя воодушевленность романами ужасов. Улыбка была сугубо материнская, и от этого у меня заныло сердце. На мгновение я позавидовал ее ребенку.

— Ты говоришь, что вопросов и сегодня больше, чем ответов. Я в этом не уверена. Например, сегодняшний случай — вдруг это ответ на вопрос, который существовал, но просто не был задан? Ведь мы с тобой встретились случайно. Случайно мы и познакомились: ты наткнулся на моего мужа в городе, ваша с ним встреча не была запланирована заранее.

— Ага, значит, ты считаешь, что эта прогулка дает ответ на вопрос, который витал в воздухе?

Я не успел договорить, как вдруг понял, о чем мог быть этот вопрос — обо мне, Нетршеске и о ней самой — и щекам тут же стало жарко. Однако Люция моего румянца не заметила, она отвернулась и облокотилась о парапет. Я невольно скользнул взглядом по изгибам ее тела. В ее позе было некоторое кокетство, не слишком явное, но все-таки заметное. Меня это огорчило и тронуло одновременно. Да только я не из тех, кто мог бы воспользоваться ситуацией, что подтвердила и наша с ней первая встреча. Мне было жалко и ее, и себя.

Однако же меня влекло к ней. Я тоже оперся о парапет прямо рядом с ней и коснулся своим локтем ее. Она не отстранилась, но краешком глаза я заметил, что на лице у нее появилось выражение опасливости. Или я ошибся? Я наклонил голову и устремил взгляд в грязные водные глубины.

— Прогулка в качестве ответа? — она вернулась к разговору, который я почти уже выбросил из головы. — Может, это верный ответ, а может, и нет. Посмотри вон на тот мостик, видишь, там рядом что-то есть? Странно, что эта вещь попала в воду. Кто-нибудь уронил ее? Или от нее решил избавиться вор?

Я посмотрел туда, куда указывала Люция, и понял, что это тоже ответ на незаданный вопрос.

Я проводил Люцию до остановки трамвая и помог ей с коляской. При этом она легонько, чуть-чуть, погладила мое запястье. Как только она уехала, я ввернулся к мостику и по почерневшей лесенке спустился в холодную грязную воду. Она достигала моих колен. Добравшись до торчавшей над поверхностью воды железяки, я взял ее в руки. Это оказалась большая рамная пила, застрявшая между двумя камнями на дне. У нее была новая синяя ручка и сломавшееся, не успевшее заржаветь полотно.

Новую пилу не станут выбрасывать из-за сломанного полотна. Зубья были огромными, изогнутыми и напоминали длинные когти хищного зверя. Я прекрасно знал, как выглядело бы полено, распиленное такой пилой. Оно казалось бы переломленным.

Престраннейший день, подобных которому в последнее время, к сожалению, все прибывало, закончился в моей комнате в Просеке. Я взял пилу с собой, решив как можно скорее передать ее в полицейскую лабораторию для анализа на присутствие крови. Я дал ей просохнуть и аккуратно обернул старыми газетами. Потом умылся, в темноте переоделся в пижаму и лег, довольный тем, что смогу показать Олеяржу кое-что новое. Уже засыпая, вспомнил, что не полил свои любимые цветы. Выбравшись из приятно нагревшейся постели, я зажег свет и наклонился за лейкой. И тут же выронил ее. Из вьющегося побега винограда, который только-только зазеленел, во все стороны шли густые мохнатые белые нити, они тянулись вверх, они изгибались, и самая длинная из них достигала едва ли не полуметра. Больше всего это напоминало седую бороду безумного старика.

XIV

Разорви свои путы, сбрось с глаз пелену. Верно, только безумец в безумии мнит, будто сам он вертит колесо, что давно им вертит.

В понедельник я поднялся рано. Госпожа Фридова, которая с шести утра смотрела телевизор, этому обрадовалась. Она сделала яичницу из трех яиц с беконом и, поставив передо мной это королевское угощение, заявила, что я наверняка нашел работу, что это, мол, сразу видно. Я был не настолько безжалостен, чтобы отрицательно покачать головой, только промычал, набив рот хлебом, что у меня действительно кое-что намечается. Завтракая, я наблюдал, как за окном рождается грязное, желто-серое утро; кажется, собирался пойти снег. Ртуть в уличном термометре дрожала на нуле.

Тем временем снег пошел на телеэкране. Квартирная хозяйка ударила по телевизору, и рябь усилилась. Тогда она выключила его и подсела ко мне. Начала выспрашивать, чем я занимался в последние дни. Я извинился и ретировался в свою комнату, но она не отстала; у меня было не проветрено и повсюду валялись пледы. На крохотном письменном столике лежали три раскрытые книги, которые привлекли внимание госпожи Фридовой. Не дожидаясь моего разрешения, она принялась их разглядывать. «Хроника королевской Праги», «Пражские истории и легенды», «Говорящая архитектура Праги». Вопросительно подняв брови, она выразила надежду, что я не вернусь больше к прежней ненужной учебе. Успокоив ее, что мне это и в голову не приходило, я извлек из-под кровати пилу и сурово объявил, что немедленно отправляюсь в полицию. Она удивленно заморгала и молча покинула мою комнату, не заметив, к счастью, отвратительного растения.