Княгиня Ольга. Истоки (СИ) - Отрадова Лада

* * * * *

Вепрь, поблагодарив своих спутников, оставляет их в одном из просторных залов своего особняка в компании кувшина добротного вина, сам же хозяин решается ненадолго уединиться в ближайшей комнатушке.

Мужчина зажигает на столе одинокую свечу, и та принимается мерцать, отбрасывая на окружающие поверхности призрачные тени. Воздух тяжелеет, в нём словно витает предчувствие чего-то зловещего. Купец опасливо смотрит по сторонам, но единственным, с кем он встречается глазами, становится когда-то добытый его отцом на охоте огромный кабан, чья голова с пустым взглядом пары чёрных турмалинов давно нашла место на стене в его кабинете.

Когда жадность наконец-то одерживает верх над страхом после пережитого нападения в переулке, богатейший член братства торговцев достаёт из-за подмышки припрятанный им мешочек, а пухлые пальцы нерешительно касаются грубой ткани.

Начав пересчитывать свои барыши, Вепрь перебирает в руке одну за другой серебряную монету. Десять, двадцать, пятьдесят, сто дирхемов башенками по десять выстраиваются на столе в подобие миниатюрного замка, пока, наконец, нетерпеливый купец не вытряхивает из мошны оставшиеся на дне деньги.

На столешницу со звоном высыпается великолепный набор из ещё трёх дюжин монет, которые при тусклом свете столь притягательно сверкают. Но среди этого коварного богатства выделяется кое-что ещё — между блестящих серебром монет лежит отрубленный человеческий палец.

Указательный, мужской и, по всей видимости, отделённый от тела своего владельца каким-то мучительным способом, судя по неровным краям торчащей из плоти слегка желтоватой кости, сейчас он словно показывает своим кончиком на самого Вепря.

Глаза крупнейшего в городе торговца мёдом и воском расширяются, на лице отражаются шок и страх, прежде чем его некогда самодовольное выражение лица переходит в настоящий ужас. Он роняет монеты, рассыпая их по столу, и те со звоном принимаются разрушать одну за другой построенную им башню из богатств, пока большая часть денег не оказывается на холодном деревянном полу.

Глава XVI: Сон и Морок

ГЛАВА XVI: СОН И МОРОК

На город неторопливо опустилась ночь, бархатным чёрным одеялом накрыв собой узкие улицы, пока ещё многолюдные площади, гавань на Волхове и лавочки торговцев. Один за другим гасли огни свечей в домах, потухая и давая знак всем обитателям родных стен, что пора отходить на покой; над крышами зданий же синхронно им по очереди зажигались серебряные гвоздики звёзд.

Окутанный ночью Новгород постепенно стихает. Даже луна стыдливо спряталась за полупрозрачной вуалью из облаков, скрывая свой взор от рассыпанных кем-то алых маковых лепестков.

Случайный торговец, что в суете своей повредил несколько цветов? Влюбленная девица, что торопилась к суженому и обронила их, поправляя похожий на рубиновый из-за своего цвета венец? Или и впрямь бог Сон спускается по ночам с небес на землю и бродит среди людей, едва уловимым ароматом мака насылая на смертных сновидения и покой? Кому-то — до первых петухов, иному — вечный.

Кругом наступили тишина и покой. Сон — это лучшее лекарство от бодрствующих бед.

Одна лишь темноволосая девица, закутавшись в платок с вышитыми красными цветами, сжала руки в кулаки и нерешительно постучала в старую, покрытую грязными пятнами лишайников и глубокими, неровными трещинами дверь такой же ветхой лачуги.

* * * * *

Следующей, бесшумно отворяя дверь в светлицу в гостомысловом особняке, Сон навещает уставшую от дневных приготовлений к свадьбе Ольгу. И великосветские беседы с посадником и его женой, и рискованные — вдруг засмеют или откажут? — предложения по раздаче хлеба да вина беднякам ее изрядно вымотали и были девице в новинку, не говоря уже о долгом восхождении на холм, что раскинулся на городских окраинах.

Пусть Новгород любил рисковых авантюристов, что ради выгоды не боятся поставить на кон всё, что имеют, традиции построенный Рюриком вблизи старой резиденции в Ладоге город уважал и чтил всё же больше.

А она — так уж получилось — имела неосторожную привычку эти устои и обычаи каждый раз нарушать, осознанно или нет.

Обняв обеими руками подушку с лебяжьим пухом, будущая княжеская жена вдыхает травянисто-ореховый маковый аромат, что струится из-за приоткрытой двери, и проваливается в мягкие волны перины.

Сон возвращает её в те времена, когда всё было куда проще и понятнее, а рядом был горячо любимый — и горячо любящий её, пожалуй, больше всего на свете — отец.

Шесть лет назад, Балтийское море

Небольшое торговое судёнышко бороздит просторы северного моря, а попутный ветер наполняет паруса, легко двигая корабль вперёд. В чистом голубом небе светит яркое солнце, заливая тёплым светом весь экипаж на палубе и слепя бликами от воды. Погода была безмятежной, что в этих коварных водах, известных своими непредсказуемыми штормами и ледяными ветрами, большая редкость.

В ноябре Вирянское море обычно беспокойно, так что застать такой погожий денёк — большая удача.

— Глянь-ка, стоит так уже несколько минут и не шевелится, словно истукан, — пожилой компаньон Эгиля, Альрик, щурится от солнечных лучей и показывает ему пальцем на девятилетнего мальчонку, что вжался обеими руками в борт корабля. — Смышлёный твой Ол. Из него может выйти замечательный купец.

Эгиль кивает и улыбается уголками рта. Олав действительно не по годам умён и проницателен, вот только никто из команды и понятия не имеет, что настоящее имя мальчика — Ольга, да и не мальчишка это вовсе.

В плотной рубахе и шерстяных штанах, с волнистыми русыми волосами до плеч, круглыми щеками и чуть вздёрнутым, вечно лезущим в чужие дела носом она и впрямь напоминала симпатичного и милого отрока. Наследник у скандинава так и не родился, а без помощника в мелких делах в его профессии обойтись было сложно, вот и вызвалась однажды дочь сама отправиться с ним в плавание, тем более, что наливаться соками её грудь ещё не торопилась.

А что? Ольга наконец-то посмотрит мир, который знала только по отцовым рассказам да сказкам, Эгиль же чуть облегчит свою работу. В конце концов, не зря же он учил любимицу счёту и письму.

Одна только сердобольная Ждана была против, но два голоса всегда звучат громче, чем один.

Ольга, неотрывно, с трепетом смотрела на далёкий остров, видневшийся на горизонте. Увлечённая живописным пейзажем, она и не заметила, как отец, вытерев рукавом своё обветренное, пропахшее солью лицо, подошёл к ней и ласково приобнял сзади.

Девочка вздрогнула от страха, но тут же успокоилась, когда правая рука моряка прижалась к её часто стучащему сердечку. Так делал только тятенька.

— Посмотри туда, дитя моё, — произнёс Эгиль, указывая на далёкий кусок суши. — Туда и приведет нас это путешествие. Впереди — славный остров Рюген, земли славян-руян. Живут они торговлей и военными набегами, то также и пашут, и ловят в этих беспокойных водах рыбу. Столица их, Аркона — видишь чёрные башни, что ершатся? — крупный и хорошо укреплённый город.

— Больше Пскова?

— Больше, вдвое — если не втрое. Лежит град на вершине высокой скалы; с севера, востока и юга огражден природною защитой, с западной стороны защищает его высокая насыпь в 50 локтей… Но не это самое удивительное у руян.

— А что? — загораются от любопытства серые глазёнки. — Оружие? Украшения?

— Нет, их военная слава, — мотает головой отец варяжки. — Даже датчане их остерегаются. Стоит в Арконе храм, но посвящён он лишь одному богу, покровителю и предку руян — могучему Святовиту. Делает он их мечи острыми, щиты — крепкими, а руки — не знающими поражений. Высечен в камне огромный идол, четыре бородатые головы у него: чтобы видеть все четыре стороны света, на протяжении всех четырёх времён года, во все четыре времени суток. Рядом с ним всех остальных богов они почитают меньше. Поэтому в знак особого уважения руяне имеют обыкновение ежегодно приносить ему в жертву человека — иноземца или иноверца, на какого укажет жребий.