Иные песни - Яцек Дукай

Охотники и животные укрылись под корнями какоморфных деревьев, Иероним, Авель и Алитэ — под самым южным из них. Сели на распушенной холодной земле, приготовили кераунеты, господин Бербелек протер стекло подзорной трубы, Авель откупорил бутылку «горького золота», угостил отца, сестру, Алитэ скинула шляпу на спину… И после — лишь недвижность и молчание, нечего ни сказать, ни сделать. Ждали восхода Солнца.

Сказать бы, что молчание это оказалось каким-то вынужденным, искусственным, каким-то неискренним; но нет, оно соответствовало форме момента, и это была хорошая форма. Господин Бербелек запомнил легкий шепот листьев аэр-фиги над головой, потрескивание ее корней, короткие, одиночные всхрапывания хумиев, запах земли, привкус холодной влаги, когда сорвал и сунул в рот золотой стебель, монументальную тьму африканского неба — и близкое присутствие спокойно ожидающих сына и дочери, их присутствие, будто еще один цвет, звук, запах, но ведь не цвет, не звук и не запах, и все же непосредственный чувственный опыт: Авель, Алитэ — здесь и здесь, под крыльями моего антоса.

На линии окоема слева от господина Бербелека взорвалось красное сияние. Сперва ровная кровавая линия, после ручеек розового, набухающий все сильнее на звездосклоне, гася все новые и новые созвездия, наконец горизонтальная волна огня, от коей вся саванна трясется и колышется, с треском разламываясь надвое: свет и тень. Внезапно все закровоточило тенями; охотники под аэр-фигами оказались в тени глубочайшей. Робкий шум прошел по равнине, поднялся ветер, деревья затрепетали. Из могилы восставал бог. Первый шаг; второй шаг; третий шаг; голова поднята. Пропала последняя звезда, синь залила небеса, резкое сияние пронзило глаза всему, что живет и глаза имеет. Над Африкой встал день.

Господин Бербелек с подзорной трубой клонился вперед меж корнями. Авель протянул сестре бутылку «горького золота». Та покачала головой. Стянула перчатки, расстегнула куртку.

Господин Бербелек отложил бинокль, схватился за кераунет. Это был сигнал; дети взяли свои кераунеты, присели подле отца.

Они появились на южном горизонте, выделяясь на фоне неба ярким фиолетом. Должно быть, летели очень быстро, через неполную минуту охотники уже различили подробности их силуэтов. Господин Бербелек невооруженным глазом сосчитал: два, четыре, пять.

— Второй справа, самый большой, — сказал он.

Все должны были стрелять в одного; не было уверенности, падет ли он от трех или даже от шести пуль.

Когда зашли на Черепаховую, готовясь приземлиться на северном берегу, на плавной песчаной излучине — как нимрод и говорил, здесь был их водопой, — господин Бербелек поднял кераунет к щеке и нажал на спуск. Гром. Второй гром, третий. Он уже тянулся к запасному кераунету. Жертва билась над землей, остальные четыре какоморфа взлетели в панике и рванулись назад, к югу. Гром, гром, гром. Алитэ раскашлялась от пиросного дыма. Авель подал ей бутылку; теперь взяла. Н’Зуи, отчаянно вереща, бежали к Черепаховой, вскинув щиты и копья. Господин Бербелек неторопливо шел следом, Авель и Алитэ быстро его обогнали.

Негры танцевали вокруг бьющегося в речном потоке создания, тыкали в него куррои, били курротами, отскакивая и снова приближаясь; но оно не хотело умирать. В нем было почти пятьдесят пусов длины, веса, должно быть, с сотню литосов. Голова женщины, туловище шакала, крылья нетопыря, лапы (с десяток лап) крокодила, обезьяны, паука, гепарда, хвост — не хвост, а большая ветка папоротника, по спине — хребет кварцевых камней, на холке — темные термитники, в волосах — лианы; и все это умноженное на десять и отчаянно фиолетовое. Какоморф бился в воде так сильно, что вскоре вымокли все. Задел крылом одного из воинов, отправив его на двадцать пусов в воздух. Распахнул гигантские красные уста и начал стонать, ээууууиииииии, ээууууиииииии, не вытерпеть, когда он повернулся на миг задом, господин Бербелек прыгнул и ткнул какоморфа халдейским кинжалом в одну из задних лап. Тварь, вероятно, этого и не почувствовала. И все же через какие-то несколько секунд замедлилась и ослабла, крылья опали на поверхность воды, она замолчала, перестала брыкаться, затем склонила голову и сделалась недвижима. Н’Зуи выли, ритмично стуча куррои в щиты.

Господин Бербелек вылез на берег, снял намокшую кируфу. Солнце прильнуло к его спине, он вздохнул, потягиваясь.

— Перекусить бы сейчас.

Привели животных, вбили в землю жерди и поставили примитивный шатер. Охотники уселись на персидском ковре. Алитэ, сбросив куртку и распустив волосы, легла на бок и так вот, по-гречески, угощалась медовыми коржиками и засахаренными слиблаками. Господин Бербелек и Авель глядели на Н’Зуи, как те все новыми способами пытаются вытащить на берег гигантское тело. Несколько песьих какоморфов — крылья саранчи сложены вдоль грязных боков — поглядывали на это с другого берега, присев на хвосты и вывесив белые, будто снег, языки. Господин Бербелек откупорил бутылку вина. Алитэ начала напевать что-то под нос, двухсиллаболическое бормотание, ритмично постукивая кубком в тарелку с фруктами. Авель присоединился, пощелкивая языком. Иероним вынул трубку, набил, раскурил. Лег навзничь, упершись головой в одну из жердей, чубук на груди, грея под сердцем. Сколиозный мотылек влетел в струйку дыма, затрепетал в панике всеми тремя крылышками и упал замертво на ковер. Господин Бербелек взял насекомое двумя пальцами, поднял, прищурился. Проходя сквозь его крылышки, свет странным образом —

— Что это? Эй, папа, куда ты спрятал подзорную трубу?

Авель встал, приложил к глазу поданный оптикум, повернулся на запад.

Сперва все подумали, что вернулся кто-то из собратьев убитого какоморфа, но силуэт в небе был желтым, не фиолетовым и обладал резкими, ровными абрисами. Десять, пятнадцать стадиев? — не зная действительные размеры создания, трудно было понять, насколько оно далеко. Что странно, казалось, будто оно совершенно не движется, прикипело к одной точке небосклона, будто пришпиленное к синеве.

Зарядив кераунеты и подозвав шестерых воинов, они уселись на ксевр и отправились вдоль Черепаховой Реки, по течению и согласно тому, как ложились лучи Солнца. Подзорная труба вернулась к господину Бербелеку, и именно он, когда через несколько минут они в очередной раз остановились, заметил длинный, прямой, достигающий земли хвост какоморфа. И лишь через несколько стадиев, уже невооруженным глазом стало заметно, что это никакой не какоморф и вообще не живое существо — но гигантский воздушный змей, трепещущий на привязи: та уходила за густо поросший пальмами пригорок. Одновременно они заметили между пальмами силуэты людей и животных. Солнце было за спиной у всадников, они оставались незамеченными.

Тогда господин Бербелек приказал остановиться, спешился, положил Избавление в траву, Авель и Алитэ потянули вниз своих скакунов. Подзорная труба переходила из рук в руки. Еще одни бандиты? Вряд ли, не здесь, не у границ Сколиодои; да и зачем бы им тогда этот воздушный змей? Скорее всего, еще одна джурджа. Выслать на разведку Н’Зуи? У тех были и свои негры, именно чернокожих фигур крутилось меж пальмами больше всего. Но господин Бербелек видел также и белых, одетых в одинаковые темные штаны и кафтаны, даже в этой жаре застегнутые до последней пуговицы высоких воротников.

Он отдал подзорную трубу Авелю.

— Отступите на два стадия. Следите. Если не вернусь, езжайте к Зайдару и эстле Амитаче, собирайте всех Н’Зуи.

Авель и Алитэ переглянулись.

— А если…

Господин Бербелек поднял руку. Больше не раздалось ни слова.

Он надел, не застегивая, черную кируфу, набросил на голову капюшон. Дернул за повод Избавление, заставил подняться и вскочил в седло. Двинулся шагом; не оглядывался, чтобы проверить, выполнили ли дети приказ.

Он не спускал взгляда с лагеря под пальмами. Когда заметил там суетливое движение, придержал ксевру. Ждал. Теоретически, его сейчас могли застрелить, но он знал, что этого не произойдет. Небось готовы поспорить, что он только потому выехал так вот на середину разделявшего их пространства, будто герольд, посланный от армии к армии, что за ним и на самом деле стоит там некая армия, сила, по крайней мере равная их силе; такова была форма поведения господина Бербелека. Он спокойно ждал, время от времени похлопывая Избавление по зеленой шее.

Десять — пятнадцать минут — столько это длилось, пока из-под пальм к нему на красногривом соловом скакуне не выехал одетый в черное мужчина. Черное к черному — когда повстречались под карабкающимся в зенит Солнцем, тени соединились с мягким чавканьем. Мужчина был рыжим, с густой бородой и широким носом. Для участника джурджи он был слишком бледен, как если бы все время укрывался в шатре либо в фургоне. Среднего возраста, развернутые плечи, амулет с крестом на груди — кристианин. Судя по морфе — уроженец Гердона. Не аристократ, но несомненно из высших слоев.