Владыка - Александр Иванович Седых
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сколько патронов заряжаете в пулемётную ленту? — задумчиво разглядывая автоматическое оружие, спросил Алексей.
— Стандартную ленту — в триста штук, — пожал плечами Вольдшмидт. — Смысла удлинять ленту нет, ведь грузовики, повозки и лошадей расстрелять хватит, а пехота сразу заляжет у дороги — не достанешь.
— Советую начинать обстрел колонны сначала из пулемёта, а уж потом забрасывать разбегающихся пехотинцев реактивными фугасами.
— Да, разлёт у самопальных ракет значительный, всё равно в одну линию вдоль дороги не лягут, — согласился с атаманом полковник.
— Конечно, хорошо бы ещё придумать управление стволом пулемёта по вертикали, — почесав затылок, помечтал атаман. — Ведь такой «пулемёт–зомби» получится уничтожить только артиллерией.
— С наводкой старенького «Максимки» будет сложновато, — отрицательно покачал головой Ширков. — Тут нужно сильно модернизировать станок. Да и прицельной стрельбы не добьёшься. Он сейчас способен лишь выпускать длинные очереди вдоль полотна дороги.
— Это я о перспективах задумался, — отмахнулся от пока ещё сырой затеи прогрессивный атаман. — Вообще–то, идея дистанционного управления стволом орудия с помощью радиосигналов и электромоторчика очень хороша. Поручу–ка я оружейникам поломать голову над конструкцией лафета и способом прицеливания.
Осмотрев передовые позиции полка и район минирования дороги, Алексей остался доволен состоянием дел. До окончания зимнего сезона дождей, войсковой атаман, доверяя командирам, больше не появлялся на линии фронта. Да, честно говоря, у него и времени не хватало для учинения инспекций. В госпиталь Асунсьона каждый день санитарными автожирами доставляли десятки тяжело раненных, и чудо–хирург, не разгибаясь, работал в операционной. Он один производил больше сложных операций, чем весь остальной медперсонал вместе взятый. Отчасти это объяснялось использованием им единственного в мире экземпляра сканирующего магнитоскопа, конструкция которого являлась важнейшей государственной тайной Парагвая. Все разведки зарубежных стран мечтали заполучить секрет золотого, почти в прямом смысле слова, магнитоскопа, способного видеть не только пули в теле пациента, но и крупинки драгоценного металла под землёй. Ходили упорные слухи, что одна из модификаций прибора имела возможность особым магнитным полем притягивать фрагменты даже цветных металлов.
Главную парагвайскую тайну неусыпно стерегла группа фанатиков, укомплектованная сплошь индейскими шаманами. Они же и ассистировали «Небесному ягуару» в ходе операций. Ведь только шаманов не страшили чудеса, когда пули и осколки сами собой выползали из раскрытых ран, а из алого пламени медицинской горелки формировались тонкие огненные змейки и, будто живые, заползали в разрывы на теле пациентов. Опытных ассистентов чародея не пугали и порхающие над столом острые скальпели, и парящие в воздухе разноцветные шары жидкости из крови, спирта и лекарственных настоек. Чудные дела творились в закрытой от чужих взглядов операционной. Непосвящённых особенно удивляло, что никто не умирал на столе казацкого хирурга, хотя к нему несли самых тяжело раненных, казалось уже безнадёжных, пациентов.
А тем временем военная компания в Гран–Чако шла по намеченному атаманом плану. Колонны трёхсоттысячной боливийской армии, словно уродливые головастики, вползли в зелёную трясину диких земель и упёрлись в последнюю линию обороны парагвайцев. Победа уже казалась такой близкой, ведь западный нефтеносный край был захвачен, а «трусливые» казаки постоянно пятились, избегая окружения и не желая нести потери в ближнем бою.
Однако на последнем рубеже казаки встали крепко: окопы протянулись сплошной линией, разрезаемой лишь водными артериями, по которым моторными катерами и самоходными баржами из тыла подвозили стройматериалы и провиант. Блиндажи укрывались под тройным накатом брёвен, а доты укреплялись бетоном. Это уже были не те хлипкие временные укрепления, что сдавались врагу на протяжении всего пути от западной границы Парагвая. А ещё у казаков имелось вдосталь боеприпасов, провианта и главное — питьевой воды. Ибо с окончанием зимних дождей, не столь уж и обильных в юго–западной части Гран–Чако, добыча чистой воды становилась проблемой. Да и на заболоченном севере Гран–Чако, с приходом весенней жары, вода в мелких озёрцах быстро зеленела и начинала дурно пахнуть.
Солнце немилосердно иссушало землю, и боливийские «головастики» цвета хаки утеряли былую активность, скукожились и начали умирать. Разложение началось, как водится, с хвоста. Пятидесятитысячный корпус индейских партизан под предводительством генерал–майора Унгерна отрезал боливийскую армию от границы, а затем начал методично рубить хвост вражеской зелёной гидры. Мелкие, слабо укреплённые тыловые гарнизоны не могли противостоять мощным ударам пехотных полков, поддерживаемых авиацией и миномётной артиллерией.
Но, несмотря на явный перевес сил, казаки–индейцы не вступали в рукопашный бой, предпочитая подавлять базы противника огнём. Отдельные упорствующие гарнизоны боливийцев брались в осаду и морились жаждой, ибо в приграничье природных источников воды почти не было. А редкие захваченные агрессором колодцы взорвались по мановению руки барона Унгерна, ранее заложенными радиоминами. Такая же печальная участь постигла и устроенные в старых блиндажах склады с боеприпасами и провиантом.
При этом не стоит винить боливийских сапёров–неумех, ибо мины–фугасы оказались заложены не в самих блиндажах, а в десятке метров рядышком. Специально обученных собак у боливийцев не имелось, магнитные же миноискатели бесполезны на густо усеянном осколками месте былых боёв. Из зарытых в грунт отрезков труб пороховые заряды забрасывали «казацкие мины» прямо на хлипкие крыши складских сооружений. После взрывов боеголовок снарядов корабельной артиллерии, оставались лишь глубокие дымящиеся воронки.
Надо сказать, бережливые казачки с большой пользой приложили снарядное наследие эскадры Черноморского флота. Одновременно с началом действий индейского корпуса Унгерна в приграничье, волна атак на тыловые колонны и перевалочные базы прокатилась вдоль всех дорожных трактов Гран–Чако. Мины–фугасы, мины–ракеты, «пулемёты зомби» — рвали вражий транспорт в клочья. Конечно, хорошенько досталось и пехоте с артиллерией, но основной удар пришёлся на транспорт. То немногое, что чудом смогло уцелеть под огненным шквалом мин, было в последующие дни добито с воздуха градом ракет и пуль. Сотни автожиров, как хищные стрекозы, вились вокруг укреплённых лагерей боливийцев, безжалостно поджигая и истребляя жалкие остатки.
Оккупационные войска оказались отрезаны от тыловых баз снабжения, да ещё и разрублены на мелкие части. Всякая связь, даже между соседними подразделениями, прервана. Ни одному курьеру не удавалось пробраться сквозь индейские кордоны. Рации были только в крупных штабах, однако их парагвайцы легко пеленговали и, если не удавалось сразу накрыть место радиопередачи плотным миномётным огнём, то радиосигнал блокировался сильными помехами.
До войны зарубежные спецы потешались над слабенькими переносными парагвайскими рациями, но никто не учитывал мощность стационарных ретрансляторов на борту дирижаблей, которые поддерживали почтово–банковскую связь между континентами. А ещё с началом Чакской войны дирижабли нависли над дорогами Гран–Чако всевидящим оком. Ни один караван не мог скрыться от их острого взора и голос ни одной вражеской радиостанции не ускользал от их чуткого слуха.
Боливийские зелёные головастики корчились и дохли на иссушенной, потрескавшейся от жара земле Гран–Чако, а генеральный штаб армии в далёком Ла–Пасе даже не имел представления, что творится в «Диком поле». Да и на самом фронте генералам мнилось, что это только непосредственно их воинскую часть плотно блокировала партизанская группировка казаков–индейцев, и где–то уже спешат им на выручку боевые резервы. Стоит только продержаться неделю–другую, и блокада будет прорвана. Приказа отступать никто не давал, и изрубленная на мелкие части ползучая гидра стремительно разлагалась под жарким солнцем Парагвая.
Стотысячная ударная армия генерал–майора Врангеля перешла в наступление, последовательно сокрушая на своём пути крупные базы противника, сумевшего окопаться возле истоков малых рек.
Алексей на время покинул госпиталь Асунсьона, чтобы проследить за исходом одного из последних штурмов.
Надо отметить, что казаки предпочитали воевать по ночам. Тогда знойное солнце не печёт спину в плотном камуфляже, и легче вести длительный бой. В темноте удаётся незаметно подкрасться до самых вражеских позиций. Можно сапёрной лопаткой безопасно отрыть неглубокие позиции для стрельбы лёжа. Свистящие над головой пули уже давно не пугали казаков. А главное — противник совершенно не умел воевать ночью, и в панике зачастую палил по своим же соседним позициям. Выстраивать взаимодействие подразделений в ночном бою никто боливийцев не обучал. В темноте враг оказывался испуган, ослеплён и оглушён
