Россия всегда права! - Александр Афанасьев

– Донахью, какого черта? Кто начал стрелять?!

– Сэр, кажется… я не знаю, сэр, просто этот человек… я вызвал вас, а тут… я смотрю, это был снайпер, сэр. Точно, это был снайпер.

Лейтенант подошел к машине, стоявшей перед заграждениями, глянул внутрь и скривился от отвращения. Зрелище и в самом деле было… малоприятным.

– Ты видел, кто стрелял?

– Нет, сэр, я просто повернулся и увидел, что в стекло попала пуля, а потом… потом я залег, сэр, как вы же учили.

– Ясно, – тоном, не предвещавшим ничего хорошего, сказал лейтенант, – а кто начал стрелять по мексам?

– Я, сэр, – сказал высокий парень с автоматической винтовкой.

– А почему? Ты видел, как они стреляли?

– Ну, сэр… я видел, как стреляли, потом Донахью упал и что-то закричал, я подумал, что и его подстрелили.

– Ты видел, как из машин стреляли? Ты видел, как мексы начали стрелять?

– Нет, сэр, – признался стрелок.

– А почему ты начал стрелять по ним?

– Ну, сэр… а кто же еще мог тут стрелять…

Лейтенант выругался.

– Трудяги-бродяги, мать вашу… Все целы?

Морские пехотинцы переглянулись.

– Да, сэр.

– Григгс, Донахью – за мной. Остальным – удерживать периметр.

Они отошли на несколько шагов. Уже собиралась толпа, но близко к чекпойнту морских пехотинцев они не подходили…

– Значит, рассказываю, как это все будет. Вы двое – устроили пальбу, хотя ясно не видели цели. И завалили нескольких молодых ублюдков. Но дело в том, морпехи – что нашей ср…й, до мозга костей толерантной власти нужно будет продемонстрировать, что закон един для всех. Не только для этих ублюдков с ружьями и автоматами, – но и для морских пехотинцев с полицейскими. А ваше дело относится к таким делам, на которых это можно продемонстрировать. Поэтому вас обоих отдадут под суд военного трибунала – и Ливенворт вам гарантирован. Теперь поняли, во что вы вляпались, сосунки чертовы?

Лейтенант внимательно смотрел на своих подчиненных, и не только как лейтенант морской пехоты, но и как… Он давно наблюдал за ними и сейчас еще раз убедился в своих предположениях. Из Григгса толк будет, парень начал стрелять сразу, особо не разбираясь и не рефлексируя по этому поводу. В зоне боевых действий именно так и надо действовать. А вот из Донахью ничего хорошего не выйдет, разве что только офицер. Маменькин сынок.

– И что же нам делать, сэр? – за обоих спросил Донахью.

– Шевелить мозгами. Вот ты, например, Донахью, стоял спиной, когда началась стрельба, поэтому не мог ничего видеть. А вот ты, Григгс, хоть тоже стоял спиной, но ты был прикрыт бронетранспортером – и ты кое-что увидел и только потом начал стрелять. Так ведь, сынок?

– Ну… кажется, все так и было, сэр.

– И что же ты там видел, парень? – поощрительно улыбнулся лейтенант.

– Ну, сэр… я видел ублюдка… кажется, у него была винтовка. Я видел его около машин, сэр, да, точно.

– Молодец. А ты, Донахью? Ты что-нибудь видел?

– Да, сэр… Я видел, как ублюдок с оружием кинулся от машин. И я видел, сэр, что из одной машины нас обстреляли из автомата, только после этого мы открыли массированный огонь на подавление.

– Отлично. Именно это вы и видели. А остальные – как думаете, что они видели?

– Они видели то же самое, сэр, – уверенно сказал Григгс, – я поговорю с ними, сэр.

Да, парень неплох. Пользуется уважением в коллективе… наверняка из него выйдет хороший ганни[58], это у него на лбу написано.

– Вот и отлично. Только не тяни, поговори с ними сейчас. Потому что сейчас сюда припрутся все, кому не лень.

– Да, сэр.

Лейтенант перестал улыбаться.

– Стать в строй, обеспечить оборону позиции!

– Есть, сэр!

Лейтенант морской пехоты проводил взглядом своих подчиненных, сплюнул на землю. Потом достал телефон, набрал по памяти номер…

– Это Вулбридж, сэр, – негромко сказал он в трубку, – дело сделано, дельта-хоутел[59]. Да, сэр. Мозги по всей машине. Так точно, сэр. Семпер фи.

Ни снайперской винтовки, ни снайперской позиции на наблюдательной башне пожарного участка так и не нашли. Потому что не искали.

У снайпера на башне была достаточно примечательная фамилия. Он был не чистокровным буром, его отец, тоже военнослужащий, познакомился с его матерью в Новом Орлеане, на улице Декатюр во время новоорлеанского карнавала. Именно девичью фамилию матери офицер избрал, когда получал чистые документы прикрытия. В конце концов, у него должны были быть какие-то легальные документы, чтобы под ними проходить во всех списках, служить на флоте и чтобы на них начислялось жалованье.

Фамилия была Ландрю.

Картинки из прошлого

31 декабря 2002 года.

Бывший дворец Шахиншаха – Голубой дворец

Говорят, что традиции – повивальная бабка могущества. Руководствуясь этой мудростью, мы устроили новогодний бал в кое-как восстановленном Голубом дворце.

Именно новогодний – по нескольким причинам. Первая – Новый год праздник более-менее нейтральный, хоть у мусульман и свое летосчисление, ведущее свое начало не от Рождества Христова, а от Хиджры, переселения пророка Мухаммеда – все равно большинство мусульман отмечает и общепринятый Новый год. Вторая причина – мне хотелось, чтобы на балу был Государь, а по традиции в Рождество он должен присутствовать на рождественском балу в одной из столиц Империи. Так и решили – что везде будут идти рождественские балы, а мы проведем новогодний! Опережая всех![60]

В Собственной, Его Императорского Величества Канцелярии меня буквально облаяли, поняв, что я хочу пригласить Его Величество в зону необъявленной войны, точно так же и еще более недоброжелательно к моей идее отнеслись начальник дворцовой полиции и глава императорского конвоя. Но я идею свою протолкнул: достаточно было звонка в Константинополь и десяти минут разговора. Все-таки старая дружба с Императором – это сила.

Почему я вообще за это взялся? Хороший вопрос – некоторые газеты обвинили меня в том, что я устраиваю пир во время чумы. Но я с ними был не согласен. Людям, и не только тем, кто живет здесь, но и тем, кто, рискуя жизнью, восстанавливает здесь все, нужно было дать хотя бы на один вечер кусочек нормальной жизни. Кусочек жизни из Санкт-Петербурга, Константинополя, Москвы, Гельсингфорса. Напомнить о том, что не все на свете сводится к кровавой клоаке, к пропитанным ненавистью городам и селениям, к обстрелам и подрывам. Мы пришли сюда для того, чтобы за год преобразить страну, сейчас я, многие из тех, кто работал здесь, начали понимать, что на это потребуется как минимум одно поколение, поколение людей, которое не будет помнить, каково было при шахиншахе, кому нечего будет забывать и прощать. И показать, как будет, заложить традиции – это было важно, по крайней мере для меня.

Люнетта, когда я ей сообщил, что будет бал, – сначала расцвела, потом, наоборот, нахмурилась. Битые полчаса я потратил на то, чтобы выяснить, что произошло. Оказалось – она не хочет идти на бал, потому что опасается, что там будут люди, которые будут знать о том, чем занималась ее мать и где выросла сама Люнетта.

Вот так вот. Отцы поели кислых плодов – а у детей на зубах оскомина.

Как-то раз мне попало в руки творение британского современного прозаика… даже имя его не помню, в котором была высказана удивившая меня мысль – что бывшие проститутки – самые лучшие жены на свете. Помню, как я изумился тому, что прочитал, – кому как, а по мне, это страшный позор, ложащийся не только на тебя, но и на весь род. Связаться с падшей женщиной! Повести ее к алтарю… кто венчать-то согласиться?! Книжку я захлопнул с чувством брезгливости.

А вот теперь – я задумался…

Из всех женщин, с которыми я имел дело, немногие оставили в моей душе какой-то след. Но те, кто оставил, оставили чувство боли. Не проходящей, напоминающей о себе раз за разом боли, боли, которая приходит, когда, казалось бы, уже все. Ксения растила нашего сына и ощетинивалась, как кошка, когда мне приходило в голову побыть немного с ним – она считала его своей собственностью и ничьей больше – и что мне делать? Отбирать? Юлия оставила после себя такое, что и до сих пор становится больно, когда думаешь о ней. Марианна… я не знаю, что это такое, североамериканки к этому проще относятся, это у нас – я возвращаю ваш портрет, я о любви вас не молю. Люнетта – отличалась от всех них.

Она годилась почти что мне в дочери и была поразительно светлым человеком. Не знаю, как она сумела это сохранить, растя не в самой моральной обстановке, но в ней совершенно не было того, что было в других женщинах. Ревность, мучительная потребность все контролировать, какие-то выяснения отношений, постоянная неудовлетворенность непонятно чем. Хуже всего было с Ксенией – она испытывала просто физическое удовольствие от власти и от манипулирования. Николай был совершенно не таким, в душе он был простым человеком, а Ксения была именно такой, видимо, в деда. Мэрион, с которой я жил какое-то время в Ирландии, бестия, совмещавшая чтение Троцкого, свободный секс и учебу в университете на факультете экономики, могла расцарапать тебе все лицо, если ей что-то не нравилось, но морально она не давила. А вот Люнетта – в ней не было ни одного из недостатков, которые я познал в женщинах. Она радовалась каждому прожитому дню, она совершенно спокойно воспринимала, что хозяин в доме мужчина, она искренне радовалась любому подарку и даже доброму отношению к ней. При этом она не была забитой и пугливой, как женщины из арабской глубинки, просто…