Место под солнцем - Полина Дашкова

– Да, тяжелый случай, – вздохнул Павел. – И чем кончился поток гадостей на твоей счастливой свадьбе?

– А ничем. Ввалились оркестранты на перерыв, стало шумно, меня вытолкали назад, в зал. Я почти сразу забыла про Свету. Остался противный такой осадок. Я ведь ничего плохого ей не сделала. И она меня ненавидела не за что-то конкретно, а просто так.

– Но она, вероятно, была влюблена в твоего мужа?

– В том-то и дело, что нет. Знаешь, вот я сейчас рассказываю тебе о Свете Петровой, и у меня такое чувство, что ее уже нет в живых… – А ты не преувеличиваешь? Других вариантов не допускаешь?

– Например?

– Например, никто не просил ее звонить. Она делала это по собственной инициативе. А когда узнала про убийство – испугалась, запаниковала. Цель последнего звонка проста, как мычание: отмазаться поскорей, мол, это не я, меня попросили. Психологически все понятно.

– Цель совсем другая: деньги, – напомнила Катя, – она потребовала три тысячи долларов.

– Мне кажется, деньги здесь не главное. Своим шантажом она косвенно подтвердила, что это была не ее идея. А потом спохватилась, испугалась еще больше. Запахло серьезной уголовщиной. А у нее и так рыльце в пушку. И она решила исчезнуть на время.

– Она что, совсем идиотка? – нервно усмехнулась Катя. – Разве шантаж сам по себе – не уголовщина? И потом, исчезнуть в ее ситуации – значит автоматически внести свое имя в список подозреваемых.

– Я, кажется, тоже вхожу в этот список? И уверяю тебя, найдется еще много разных людей, у которых были причины и желание выстрелить в твоего мужа. Но скорее всего это сделал какой-нибудь посторонний бандит, которому заплатил другой бандит. Из-за чего убивают бизнесменов?

– Из-за денег, из-за политики, – рассеянно произнесла Катя.

– Правильно. А твой муж был прежде всего бизнесменом, во всяком случае в последние годы. И бизнес его тесно переплетался с крупным криминалом. Любовь, ревность, зависть, щепки в твоей подушке, злобные звонки – это уже из другой оперы.

Катя его почти не слушала. Она перебирала в памяти имена старых знакомых. Она знала, что теперь не успокоится, пока не выяснит, кто и зачем устроил всю это «другую оперу» и куда делась Света Петрова. Она вдруг вспомнила, что тогда, восемь лет назад, на свадьбе, в комнате отдыха для оркестрантов. Света Петрова среди прочих гадостей заявила: «Если бы не я, ты бы, сушеная Жизель, не помчалась в новогоднюю ночь на дачу. Точно тебе говорю, не помчалась. И не выходила бы сейчас замуж за Глеба».

Это было совсем уж запредельной ерундой. На такой абсурд даже обижаться глупо. И все-таки через восемь лет Катя вспомнила. И еще она вспомнила, что мощную беломясую массажистку, с которой за час до Нового года развлекался в своем кабинете Егор Баринов, тоже звали Светой.

Глава 15

С того счастливого или несчастного дня (это уж кому как кажется), когда Света впервые появилась в его кабинете, прошло пять лет. Вернее, не прошло – пролетело незаметно, ибо если совсем не оглядываться назад, то годы летят легко, словно тополиный пух.

Баринов привык к своей сообразительной массажистке. С ней было просто и спокойно. Она всегда оказывалась под рукой, то одна, то с очередной подружкой – как его светлость пожелает. Он не скупился, и она была довольна. Вероятно, подружки тоже.

Света всегда подбирала правильных, неболтливых девочек. Никогда не приглашала одну и ту же больше трех раз. Чувствовала, что главное для него – разнообразие. Никогда ни на что не претендовала. Ни разу за эти пять лет с ней не возникло проблем.

Если с человеком нет проблем, его почти перестаешь замечать. То есть замечаешь – по мере надобности, а что он тоже живой, как-то забываешь.

Когда однажды, дождливым октябрьским вечером, Света Петрова появилась в его квартире без звонка, без приглашения, он несказанно удивился. Такое было впервые.

Но еще больше он удивился, когда заметил, что она ненакрашена, какая-то землисто-серая, встрепанная. Она даже не поинтересовалась, дома ли его жена и сын. К счастью, их дома не было.

– Жорик! – выдохнула она с порога. – Жорочка! – и совершенно неприлично, по-бабьи завыла.

Он испугался, что услышат соседи, затолкал ее в квартиру, запер дверь. Потом отвел на кухню, усадил, налил воды прямо из-под крана, насильно влил в нее почти весь стакан и, дождавшись, когда она успокоится, сурово спросил:

– В чем дело?

– Я была у врача… – Губы ее опять задрожали, ей было трудно говорить.

«Ну вот, – с раздражением подумал он, – сейчас заявит, что беременна и поздно делать аборт. Тоже мне, святая невинность! Мальчика нашла, дура! А еще потребует, чего доброго, чтобы я на ней женился, шантажировать начнет… Правильно говорят, в тихом омуте черти водятся. Ни с кем нельзя расслабляться. Ни с кем и никогда».

Света между тем закурила, руки ее так тряслись, что он испугался – вдруг уронит горящую сигарету на дорогой французский линолеум?

– Жора, у меня рак, – произнесла она хриплым шепотом.

– У тебя – что? – переспросил он, хотя прекрасно ее расслышал.

Она положила горящую сигарету на край стола и зачем-то стала трясущимися руками расстегивать блузку. Егор Николаевич схватил сигарету, загасил ее в пепельнице и выбросил в помойное ведро.

– Вот, – сказала она, вываливая перед ним свою тяжелую белую грудь, – опухоль уже видна. Она большая и скоро даст метастазы… – Убери сейчас же! – выкрикнул он. – Что ты мне показываешь? Я не врач! Застегнись сию минуту!

Он отвернулся, брегливо морщась. Даже тошнота подступила к горлу. Он не успел ничего разглядеть, да и вряд ли так уж было заметно. Она ведь внутри, опухоль. И еще две недели назад эта грудь… Баринов прекрасно знал: рак не заразен, но даже отступил на несколько шагов от этой толстой чужой бабы, которая сидела, тихо подвывая, в его чистой красивой кухне и показывала кусок своей отвратительно больной, безнадежно больной плоти.

Светлана между тем послушно застегнула блузку, вытащила еще сигарету из своей пачки.

– Ты же знаешь, у нас не курят, – сказал он уже спокойней, – только на лестничной площадке. И вообще, чего ты от меня хочешь? Вот зачем ты с этим ко мне пришла? Зачем?

– А к кому же еще? – спросила она, не поднимая глаз. – К маме? Она пьет и плачет, плачет и пьет. Еще когда точно ничего не было ясно, она стала пить… К кому же еще, Жора? У меня ведь нет никого… – Ну ладно, – вздохнул он, – и что дальше?

– Ничего, – она пожала плечами, – я думала, ты… – Она думала! – повторил он с какой-то дикой усмешкой. – Тебе денег, что ли, надо? Так могла бы и накопить за эти пять лет. Я ведь тебе много давал.

Света молчала, сидела на табуретке, съежившись, вжав голову. Тело ее казалось каким-то оплывшим, она выглядела почти старухой.

Она не сумела ничего скопить, хотя он и правда давал много, не скупился. Но и она не скупилась, покупала красивую одежду для себя и для мамы, квартиру отремонтировала, мебель купила. Нет, не сумела она скопить. Любила завалиться с какой-нибудь подружкой в дорогой ресторан, покушать в свое удовольствие. В долг давала, не жалея, даже тем, про кого знала – не вернут. Отдыхать ездила на море. В последний раз – в Грецию, на дорогой курорт. А оказывается, уже нельзя было. Но она еще летом ничего не подозревала, загорала без лифчика, как и все женщины на пляже. Вот от этого и стала развиваться опухоль со страшной скоростью.

Но дело вовсе не в деньгах. Она пришла, чтобы он просто пожалел, сказал что-нибудь ласковое, потревожился за нее хотя бы немного.

Егор Николаевич смотрел куда-то мимо, сквозь нее, и лихорадочно просчитывал в голове возможные варианты ее дальнейшего поведения. Что, кроме денег, она может потребовать? Устроить в хорошую клинику? Ладно, это не проблема. Самое неприятное, если она станет вот так к нему заявляться, если не оставит в покое, не исчезнет теперь же, сию же минуту из его здоровой благополучной жизни. Ведь смотреть же страшно! А что через месяц с ней станет?

Он не мог решить, как разумней поступить сейчас, как оградить себя от дальнейших проблем с этой женщиной? Дать денег и вежливо выставить? Или не дать, выставить грубо, не оставляя у нее иллюзий на его счет?

Но, чтобы выбрать правильный вариант поведения, надо хотя бы немного знать человека, иметь хотя бы смутное представление о том, как он реагирует на агрессию, на ласку, на жесткий отпор или мягкий намек. Даже про собаку надо это знать, чтобы как-то с ней общаться. А Егор Николаевич про Свету не знал ничего.

Он просто не считал нужным задумываться об этом раньше. Зачем утруждать себя?

Света существовала для него постольку, поскольку возникала надобность в ее услугах. Всякий раз, как только за ней закрывалась дверь, она бесследно исчезала из его жизни. Ну в самом деле, еще не хватало изучать характер массажистки, постельно-банной принадлежности, толстой пошлой бабы, которая обеспечивает ему разнообразные пикантные удовольствия за большие деньги!