Место под солнцем - Полина Дашкова

– Давай пройдем куда-нибудь. Мне надо с тобой поговорить.

Оля провела его на кухню, молча уселась на табуретку. Она прятала глаза, избегала его взгляда. Она никого не хотела сейчас видеть, и меньше всего – Феликса Гришечкина. С нее довольно было на сегодня беседы с этим вежливым майором. Больше всего на свете ей хотелось остаться одной.

– Как ты себя чувствуешь? – Он притронулся пухлыми влажными пальцами к ее руке.

Оля отдернула руку, словно ее ударило током, и ничего не ответила, продолжала сидеть молча, уставившись в одну точку.

– Оленька, где пистолет? – спросил Гришечкин.

– В ящике, – эхом отозвалась она.

– Отдай его мне, Пожалуйста.

– Зачем?

– Его надо выбросить. Он не должен находиться в твоем доме. К тебе могут прийти с обыском.

– Из милиции? Они уже приходили.

– Как? Когда? – выдохнул Гришечкин и почувствовал, как взмокла рубашка под пиджаком.

– Только что.

Он немного перевел дух. Значит, обыска еще не было.

– Оля, это очень важно. Скажи мне, кто именно приходил, сколько их было, о чем с тобой говорили?

– Майор. Фамилию не помню.

– Кузьменко?

– Да, кажется. Он показал удостоверение, я запомнила, что майор.

– Он был один?

– Да. Он дал мне подписать вот это, – она протянула повестку.

– Это ничего, Оленька. Ничего страшного. Ты только держись, девочка. Я знаю, как тебе сейчас тяжело, но ты держись. И слушайся меня. Кроме меня, тебе сейчас никто не поможет. Ты это понимаешь?

– Мне ничего не нужно.

Она едва ворочала языком. Если бы он знал ее недостаточно хорошо, то подумал бы, что она под наркотиком. Но какие могут быть наркотики? Девочка в шоке, в тяжелом шоке. Он пытался найти правильный тон, готовился к этому разговору уже два дня. Слишком долго готовился. Надо действовать, пока не поздно.

– Они тебя спрашивали, где ты была в ту ночь?

– Да.

– И что ты ответила?

– Я сказала, что с работы поехала домой.

– Умница, – слабо улыбнулся Гришечкин. Значит, не так все страшно. Шок не настолько глубокий, если она сообразила, что нельзя говорить правду. Все поправимо. Все будет хорошо.

– Идите домой, Феликс Эдуардович. Мне надо побыть одной, – голос ее зазвучал немного уверенней, – завтра похороны, и я должна быть готова.

– Да, я понимаю. Я сейчас уйду. Только отдай мне пистолет.

Ни слова не говоря, она встала, вышла в комнату. Оттуда послышалось сердитое ворчание старухи, звук выдвигаемого ящика. Через минуту она вернулась, держа в руках небольшую плоскую шкатулку, оплетенную золотистой соломкой. Гришечкин открыл ее, заглянул внутрь и тут же закрыл, убрал в свой кожаный кейс, который стоял у его ног, прислоненный к табуретке.

– Тебе надо отдохнуть. Бабушка даст тебе поспать? – спросил он, стоя у двери в прихожей.

Она ничего не ответила, молча открыла ему дверь.

Он вышел на лестничную площадку и почувствовал, что рубашка совершенно мокрая. Даже пиджак промок. Трясло как в лихорадке. Дрожали руки. Он подумал, что сейчас ему трудно будет вести машину.

– Феликс Эдуардович! Добрый день, – майор Кузьменко широко улыбнулся и протянул Гришечкину руку, – как удачно, что мы здесь с вами встретились.

Гришечкин вздрогнул, уставился на майора круглыми, полными ужаса глазами и, не говоря ни слова, открыл машину.

– Феликс Эдуардович, вы не узнали меня? Нет, он узнал, отлично узнал. Захлопнул дверцу, не просто захлопнул, а тут же заблокировал, трясущейся рукой повернул ключ зажигания и нажал на газ. «Тойота» сорвалась с места. Двое мальчиков лет семи, лениво футболившие консервную банку посреди двора, едва успели отскочить.

– Псих сумасшедший! – крикнул один из них и покрутил у виска.

– Действительно, псих! – пробормотал Кузьменко и бросился в переулок.

Движение в переулке было односторонним. Майор выхватил на бегу удостоверние, стал голосовать прямо на проезжей части. Машин проезжало совсем мало. Через минуту при такой скорости «Тойота» выскочит на широкий проспект. Майор сам толком не мог понять, почему надо непременно догнать Гришечкина, ведь толстяк все равно никуда не денется. Если он уйдет сейчас, ничего страшного. А все-таки лучше догнать. Слишком уж странно он повел себя. Навестил Ольгу Гуськову, пробыл в квартире не больше десяти минут. А ведь о ней ни слова не сказал, только краснел, бледнел, умолял не касаться личной жизни убитого шефа. Собственно, именно поэтому майор и решил остаться во дворе, подождать Гришечкина, изобразить случайную встречу и как бы между прочим удивиться: мол, вы, оказывается, хорошо знакомы с тайной любовью Глеба Константиновича? Вот уж не думал… Ну ладно, знаком Гришечкин с Гуськовой. И что с того? Зачем, спрашивается, ему было удирать?

Перед майором остановился гаишный «Мерседес». Иван запрыгнул в машину. «Тойоты» уже след простыл, но осталась надежда догнать на проспекте. Хорошо, что он успел запомнить номер. Гаишники тут же передали его по связи вместе с приметами машины и фамилией владельца.

Феликс мчался по проспекту, нещадно превышая скорость, нарушая все правила. Такого с ним еще никогда не было. Сердце вырывалось из груди, пот тек в глаза.

– Водитель голубой «Тойоты» 349 МЮ, остановитесь! Повторяю, водитель голубой «Тойоты»… Мимо мелькали машины, сливаясь в сплошное пестрое месиво. Здесь должен быть перекресток. Да, вот он. Но светофор мигнул, вспыхнул красный.

Милицейский радиоголос все ближе, кажется, он звучит прямо в голове, разрывает мозг. Надо притормозить. По перекрестку движется сплошной поток. Гаишники мчатся с сиреной. В зеркале уже виден их «Мерседес», синяя мигалка, лицо водителя, а рядом – майор Кузьменко.

Между машинами на перекрестке образовалась небольшая прогалина.

– Я успею. Проскочу, – пробормотал Феликс и газанул.

Водитель огромного рефрижератора заметил летящую в него голубую «Тойоту» слишком поздно. Он резко, с визгом, затормозил, но в этот момент его тряхнуло мощным ударом.

– Кретин, мать твою! – выругался водитель. Он только подпрыгнул на своем высоком сиденье, шарахнулся вбок, несильно стукнулся головой о боковое стекло. Осталась небольшая шишка.

Феликс почувствовал, как чудовищная боль разливается по всему телу, по толстому, неуклюжему, никем не любимому телу, которое сам он ненавидел всю жизнь. И в детском саду, и в школе его никто не называл по имени. Только «жирный». Ох, как жестоко над ним смеялись, как дразнили и били ровесники.

Эй, жирный, догони! Дай сдачи! Ну, поймай меня, жирный! Гришечкин, что ты топчешься, как боров у дуба? Если не влезешь на канат, получишь двойку в четверти по физкультуре… Он долезает только до середины, тяжело, смешно висит в узких физкультурных трусах, в мокрой от пота футболке. Покатые, бесформенные плечи, складчатый рыхлый живот, маленькие, круглые, всегда испуганные глаза.

Ничего, кроме боли, не осталось. Она была такой огромной, что заполнила весь мир, она окружала, сдавливала в гигантском кулаке. А потом все исчезло, даже боль. Где-то в тяжелой мертвой дали остался таять пронзительный автомобильный гул.

Бригаде службы спасения пришлось распиливать сплющенный корпус «Тойоты», чтобы извлечь тело. Врач «Скорой» констатировала смерть. В портфеле погибшего был обнаружен пистолет Макарова. На рукояти имелась стальная табличка с гравировкой:

«Капитану Николаю Гуськову от друзей и однополчан. Дальневосточный округ, 1979 год».

– Интересно, где же гуляет молодая красивая вдовушка? – Маргоша чмокнула Катю в щеку. – Мы тут надрываемся, стол готовим к поминкам, а она упорхнула. Между прочим, отлично выглядишь. Даже румянец появился. Или нарисовала?

– Маргошка, прекрати. – Катя повесила плащ, скинула туфли, сунула ноги в тапочки.

– Ты есть хочешь? – из кухни вышла Жанночка. – А я так переволновалась из-за этих телевизионщиков, ужас. Думала, поймают тебя. Но они вроде уехали. Долго еще сшивались во дворе, представляешь, Бориску снимали. А потом я посмотрела в окошко – их не было.

– Бориску? Помоечника? – удивилась Катя – Интересно, зачем? Кстати, они вовсе не уехали. Сиволап налетел на меня у подъезда.

– Да что ты! – всплеснула руками Жанночка. – Ну, мерзавец! А оператор?

– Нет, Сиволап был один и даже без диктофона.

– А чего ему надо было? – спросила Маргоша, усаживаясь напротив Кати и закуривая.

– Ну чего ему всегда надо, – вздохнула Катя;, – скандальчика свеженького, грязненького. Спросил, кого я подозреваю. Идиот несчастный.

– Ну, а ты? – хихикнула Маргоша.

– Я шарахнула дверью у него перед носом. Жанночка, у нас кофе есть?

– Только растворимый. Зерна кончились.

– Ну вот. А я так хотела хорошего кофейку.

– Я сейчас выйду, куплю. – Жанночка сполоснула руки и стала снимать фартук. – Все равно надо сходить в супермаркет, еще и майонеза нет, и подсолнечное масло кончается.