Ее темные крылья (ЛП) - Солсбери Мелинда

Я не была тут давно. Мы приходили, когда были детьми, потому что маяки восхищают в детстве, но из-за Али, наверное, я перестала приходить. Он выше, чем я помню, и белая краска облетает. Желтые нарциссы растут у основания, и они смотрятся мило на фоне синего моря. День ясный, и я смотрю отсюда, но ничего не должно быть видно.

Но вижу. Все время вход в Подземный мир рядом с нами, как другие острова. Я ощущаю себя глупо из-за того, что не поняла трюк с Летой. Я всегда поражалась, как Бри так беспечно относилась к тому, что видела гамадриаду, когда она ни в чем не была спокойной. Конечно, она пошла домой, выпила чай с молоком или сок с водой из крана, и это притупило ощущения, а потом она забыла. А я, не трогавшая воду, помнила.

Я думаю обо всех странностях, которые случаются тут, и как никто не думает о них. Это всегда просто одна из фишек Острова. И я знаю, что должна злиться из-за того, что нас опаивают загрязненной водой, но иной вариант — быть отосланными отсюда или — будем реалистами, когда вовлечены боги — потопление Острова, чтобы не пускать сюда людей. Может, лучше пить такую воду. И все счастливы. Зачем все портить?

Лестница маяка из металла, и я знаю, что мой отец слышит, как я иду, задолго до того, как я добираюсь до двери обсерватории, и он уже заварил чайник, добавляет сахар в свой кофе. Он передает мне чашку, черный кофе без сахара, и это сейчас ощущается как заявление.

— Я видел, как ты идешь. Ты давно тут не ходила.

Я пожимаю плечами.

— Думала проверить старое место. Убедиться, что все работает, — я делаю паузу. — Работает?

Папа смеется.

— Ты пропустила это на прошлой неделе. Вентиль застрял, и на жуткий миг я подумал, что что-то свило там гнездо. Я представил, как Мерри рвет меня за это и зовет сюда свой птичий отряд на стражу.

— Что это было? — это спрашивать безопасно, я ощущаю, что история закончится хорошо, и я получаю подтверждение, когда папа отвечает:

— Просто грязь. Убрал ее, и все стало хорошо.

Хороший жизненный совет.

Я смотрю на море из окна. Я вижу, как что-то мерцает на горизонте, блеск или волна. Мое сердце замирает. Я прижимаю ладонь к стеклу.

— Ты снова уйдешь, да?

Он говорит это очень тихо, и я могу сделать вид, что не слышу, если захочу.

Я киваю.

— Я больше тебя не увижу, да?

Спиной к нему я качаю головой.

— Не в ближайшее время.

— Но ты будешь в порядке?

Я поворачиваюсь к нему.

— Да. Я буду в порядке. Правда, — я делаю паузу и принимаю решение. — Ты не будешь это помнить. Ты не вспомнишь, что я возвращалась. Если хочешь, не пей воду из крана.

— Ты и эта вода. Ты знаешь, что кофе сварен на ней, — он кивает на чашку в моих руках.

— Знаю, потому не буду пить. Я серьезно, папа. Если хочешь помнить, перестань ее пить.

Он не удивляется, и я гадаю, может, он уже знал, может, кто-то сказал ему давным-давно, и он решил все равно ее пить, потому что есть то, что не хочется знать, и порой забыть проще. Он подтверждает это, когда говорит:

— Так ты не была с мамой?

— Нет, — я улыбаюсь. — И не отправлюсь к ней сейчас.

Он вздыхает.

— Когда она ушла, она сказала мне держать тебя тут, сколько я смогу. Оберегать тебя.

— И ты справился. Но у меня есть работа, думаю. Я буду в порядке. Обещаю.

Мы опускаем чашки одновременно, встречаемся в центре обсерватории и обнимаемся. Он редко обнимается, да и я такой была, но он — мой папа, а я — его дочь. Он вырастил меня, когда мама оставила нас, да и до этого, был во время простуд, ободранных колен и школьных выступлений рядом.

Он отодвигает меня на расстояние руки, смотрит на меня, разглядывает меня.

— Уверена, что тебе нужно уйти? — спрашивает он сдавленным голосом.

— Подумай, сколько места для барбекю будет. Можно занять весь двор.

Он притягивает меня к себе, и я вдыхаю его запах.

— Ладно, — он отпускает меня, и я отхожу.

Я на пути из комнаты, когда замечаю старый суккулент на его столе. Я подхожу к нему, поднимаю и прижимаю кончики трех пальцев к песчаной почве, посылаю ему заряд. Я ощущаю потрясенный взгляд папы, листья растения набухают, из серых становятся зелеными, новые листики начинают расти. Когда я опускаю растение, оно выглядит как из журнала.

Я подмигиваю папе и ухожу.

* * *

Я не на сто процентов понимаю, как вернуться в Подземный мир. Я могла бы сорвать нарцисс и проверить, что произойдет. Но я спускаюсь к известной бухте, месту множества преступлений моего детства и юности. Посреди недели тут пусто, как и посреди дня: ни выгуливающих собак, ни школьников, никого. Я не знаю, что делаю, но подхожу к берегу, ищу кусок водоросли или прибитого дерева. Я нахожу коричневые водоросли, высохшие на солнце, сжимаю и представляю, как они становятся чем-то новым.

— Лодочник, — говорю я, закрывая глаза и говоря воде. — Я хочу домой.

Я почти сразу же слышу плеск воды об деревянную лодку, и когда я открываю глаза, он ждет, стоит в море, протянув руку к золотой ветви, какой стали мои водоросли.

— Здравствуй, Леди, — говорит он, пряча ветвь в плащ.

Я оставила другой плащ в доме. Надеюсь, он простит меня за это.

Когда он протягивает руку ко мне, я сжимаю ладонь, и он ведет меня в лодку, мои ступни не касаются моря. Я сажусь на носу и смотрю на горизонт. Я не оглядываюсь.

Вот как ощущается плавание в Подземный мир.

Мне не холодно в этот раз. Я смотрю на море, вижу нереид, плывущих вдоль лодки, глядя на меня большими дикими глазами. Они как свита, как подружки невесты, и когда я улыбаюсь им, они улыбаются в ответ, явно радуясь. Это льстит. Я опускаю ладонь в воду, и они касаются меня, гладят мои пальцы прохладными пальцами с перепонками. Одна ныряет, возвращается с горстью водорослей, протягивает мне. Я беру, и они смотрят на меня, выжидая.

Я вкладываю туда силу.

Ничто не расцветает, но цвет меняется из бордового в нежно-розовый, края загибаются в спирали с бахромой. Я возвращаю их нереиде, которая заплетает водоросли в волосы, а потом все они протягивают мне водоросли, прося сделать что-то новое. Я делаю, и каждый раз все проще получается, потом мне уже не нужно толком думать при этом.

Я думаю, что могла сделать в Подземном мире. Я могла создать много садов. Связанных, с разными темами, цветами и временами года. Большие деревья — места для теней, чтобы заблудиться. Лабиринты, чтобы у них было занятие. Может, Аид поставит там фонтаны. Может, одна из рек даст туда воду. Рощи для людей, ждущих любимых, чтобы они могли уединиться. Место для наказанных теней, чтобы обдумать их преступления. Подземный мир такой большой, на это уйдет вечность.

Это не пугает меня.

Нереиды оставляют нас, когда океан становится Стикс, и Харон смотрит на меня.

Я киваю, показывая, что я в порядке, и он улыбается.

Мы плывем к Ахерон, а потом лодка ускоряется, движется все быстрее, мы несемся мимо Луга Асфодели, врата Подземного мира поднимаются из мрака. Они открываются перед нами, и в этот раз собака не рычит, словно знает, что я должна быть тут. Это радует.

У меня нет плана для дальнейшего. Часть меня хочет к Фуриям, потому что я их знаю лучше, но они на меня плохо влияют. По крайней мере, пока я не совладаю с собой, я должна держаться на расстоянии.

Я хочу сразу пойти в свой сад. Это ощущается как умный выбор. Я могу построить дом из цветов и ждать, что будет дальше.

Я прощаюсь с Лодочником на пристани и шагаю вдоль нее. Мои шаги разносятся эхом. Никто не ждет меня, и я дохожу до конца, смотрю на пустоту Подземного мира. Я могу дойти до сада. Я знаю, что он возле Элизия, но я не знаю, где именно это.

Я не обдумала это.

— Вам помочь, Леди? — спрашивает шелковый низкий голос, и я поворачиваюсь и вижу женщину — богиню — тихо идущую ко мне. Она высокая и худая, как береза, один глаз розовый, другой — чёрный. Ее волосы серебристые, с черными прядями, на ней черное платье, как мое старое, и видно ее худые ноги и длинные ступни. На ее руке золотые браслеты.