ЛЕСНОЙ ЗАМОК - НОРМАН МЕЙЛЕР

Алоису пришлось смириться с ролью безропотного слушателя, зато домой он вернулся не с одной пчелиной маткой, а с двумя сразу (и обе были оплодотворены прошлой осенью). Одна положит начало новой колонии в улье, подвергшемся газовой зачистке, а вторую можно будет поселить в улье, который еще до зимы смастерил сам Алоис. Часть сотов с новыми личинками, равно как и часть сотов с новым медом, ему и предстояло перенести в два пока пустующих улья. В результате все три будут обжиты, но не перенаселены, так что в каждом найдется место и для нового поколения пчел, и для нового меда. И пусть ему пришлось уничтожить одну колонию — скоро он превратится в хозяина сразу трех, и все они будут процветать, не правда ли? Разумеется, чтобы добиться таких успехов, ему и пришлось (а возможно, еще предстоит) раскошелиться.

Так или иначе, преобладающее настроение Алоиса можно было назвать осторожным оптимизмом. Настал апрель. Зацвели деревья: орех, дуб, слива, береза, вишня, тополь и яблоня. На лугу дивно запахло ранними цветами.

Алоису нравилось теперь сидеть возле ульев, рядышком с маленьким Ади, которому Клара собственноручно пошила самые настоящие доспехи маленького пасечника. Отец с сыном любовались ульями, на входе в каждый из которых пчелы выставили часовых. Каждую пчелу, возвращающуюся восвояси с грузом пыльцы и нектара, эти часовые, прежде чем пропустить в улей, самым тщательным образом обнюхивали. Порой ее не пускали вовсе, и это особенно радовало маленького Ади.

— Погляди, папа, — говорил он, — от этой пчелы пахнет не так, как надо.

Однако, невзирая на предстоящие барыши, Алоис по-прежнему скармливал всем трем колониям приобретаемый на стороне мед.

— Это для того, — пояснял он сыну, — чтобы отдача от них оказалась еще большей!

В каждом из трех ульев соты теперь располагались на пяти уровнях. И все три королевы откладывали всё новые яйца, пока рабочие пчелы от зари и до зари трудились на лугу. Каждая из маленьких добытчиц возвращалась в улей один раз в несколько минут, сбрасывала груз и улетала прочь. Алоис где-то прочитал, что два фунта меда получаются в результате сорока тысяч подобных вылетов.

Иногда он удостаивал вниманием старых пчел, проведших зиму в «хорошем» улье. Теперь они превратились в потрепанных ветеранов, если не просто в инвалидов. Особенно пострадали крылышки, но и мохнатая шерстка сошла тоже. И они, одна за другой, умирали. Каждое утро команда, образованная из новых рабочих пчел, выталкивала их трупики из улья и сбрасывала с помоста, на котором располагался пчелиный КПП, наземь. Но Алоис не испытывал сострадания. На смену умершим приходила новая поросль. И теперь он, пожалуй, получил возможность удостоить себя званием истинного пасечника. Эти новые пчелы были всем обязаны уже не Старику, а ему. На мысли о том, что все три пчелиные матки были оплодотворены еще прошлой осенью, а значит, в некотором смысле он по-прежнему возился с потомством Старика, Алоис старался не задерживаться.

Одним пригожим майским деньком, пока все три его роя без устали сновали в воздухе, Алоис заинтересовался пчелой, которая, очевидно будучи разведчицей или чем-то вроде того, выписывала на лету восьмерки.

Сигнализирует остальным, подумал Алоис. Пытается показать им что-то.

Эта мысль, понял он, была верной, потому что вскорости к выписывающей восьмерки пчеле присоединилось изрядное число товарок, и все вместе они вылетели куда-то на противоположный склон холма. Отправившись следом, Алоис обнаружил, что там за ночь распустились луговые цветы. Первая пчела и впрямь оказалась разведчицей.

И тут его охватила забытая было страсть. Всю жизнь Алоису хотелось (причем хотелось даже сильнее, чем овладеть новой женщиной) стать автором научной концепции. Втайне он мечтал открыть нечто столь удивительное и важное, чтобы его имя осталось в памяти у осчастливленного человечества на века.

И это желание никуда не делось. Поэтому он сейчас так обрадовался, решив, будто только что сделал научное открытие. Причем невооруженным глазом! Он увидел и распознал то, что тут же назвал про себя пчелиной системой сигнализации. Он мог бы поклясться в том, что поднявшаяся в воздух выше других пчела призывала подруг туда, где цветы ломились от нектара. И ни в одной из прочитанных им книг ни слова не было сказано о своеобразном воздушном танце, выписывании восьмерок. Конечно, ему было страшно заговорить об этом со Стариком, причем страшно вдвойне: во-первых, потому, что вопреки собственным надеждам он, не исключено, заново изобрел велосипед; а во-вторых, потому, что Старик вполне мог украсть у него открытие и опубликовать статью о нем под собственным именем.

Тем не менее ему еще предстояло научиться определять местонахождение пчелиной матки, поэтому без визита к Старику было не обойтись. Тот в таких вещах разбирается. Этого у него не отнимешь. Старик снял крышку с одного из собственных ульев, заглянул внутрь, нашел королеву и извлек ее голой рукой, осторожно прижав крылышки большим и указательным пальцами.

— Через пару лет, — заметил он, — вы тоже такому научитесь, но пока я покажу вам более безопасный метод.

Разумеется, он тут же принялся разглагольствовать о всевозможных методах и способах выявления того, где именно находится в тот или иной момент пчелиная матка, откладывает ли она яйца, распределяет ли личинки по ячейкам или — бывает с ней и такое — просто-напросто отдыхает.

— Нашу королеву главное углядеть, — сказал Старик. — А поймать ее потом проще пареной репы.

— Насколько я понимаю, — заметил Алоис, — это мне понадобится, когда я захочу забрать мед.

— Именно так. В это время вам придется выдвигать много рамок и соскребать воск с сотов. Одно неосторожное движение — и вы ее раздавите. — К вящему неудовольствию Алоиса, Старик предостерегающе покачал пальцем. — Так что, — продолжил он, — первым делом мы не лезем за медом; мы, люди добрые, для начала определяем местонахождение пчелиной матки и ловим ее королевским сачком. — Он достал стеклянную конусообразную трубку. — Вот куда мы ловим нашу красавицу, а уже отсюда загоняем ее в королевскую клетку. — В руках у него появилась плоская коробочка длиной примерно в пять сантиметров. — Подставляем сюда, дуем в трубку — и королева попалась! Теперь никуда не денется. Будет сидеть в клетке, пока не отнимем у нее весь мед.

Можно не сомневаться в том, что Алоис решил потренироваться в поимке королевы. Целый день Провел он, поочередно пленяя и отпуская каждую из своих трех пчелиных маток, разыскивая ее, ловя королевским сачком и загоняя затем в королевскую клетку.

Оттачивая собственное мастерство, он поневоле понял, что восьмерки, выписываемые в воздухе пчелой, едва ли могут оказаться тайной для такого специалиста, как Старик, а значит, с еще одной иллюзией ему придется проститься навсегда: никто на свете его в качестве первооткрывателя ни за что не вспомнит.

Хорошее настроение Алоиса улетучилось вместе с теплым весенним воздухом. Ударили холода, после оттепели показавшиеся вдвойне жестокими. Алоис уже изготовился к тому, чтобы из-за внезапных заморозков потерять все свои вроде бы уже гарантированные доходы.

И вновь на ум ему пришли слова Иоганна Непомука: «Весна — это самое предательское время года».

Выпадали дни, когда он буквально валился с ног от усталости, то сдергивая толь с каждого улья, то вновь нахлобучивая его при первых признаках непогоды. И тут же — если в небе показывалось солнышко — снова сдергивая.

В один из особенно холодных, разве что не морозных, дней он простудился. Что принесло с собой новые волнения. А вдруг какая-нибудь из его королев тоже простудится — за компанию, так сказать, с пасечником? «Что за вздор?!» — одернул он себя, но, как выяснилось, ненадолго.

Потому что Алоису пришло в голову: такие опасения далеко не случайны. Они вполне могут оказаться сигналом, посылаемым организмом, сигналом о его собственном самочувствии. Может быть, он находится на пороге смерти? Это была предельно неприятная мысль. Его воображение вплотную подошло к черте, приближаться к которой он себе просто-напросто воспрещал. Ни разу в жизни он не испытывал хотя бы мимолетного страха перед смертью. Жаль было бы проститься с жизнью, разумеется, но никакого ада нет и не может быть!

Теперь, однако же, роковые вопросы принялись преследовать его один за другим. А что, если смерть означает нечто иное, чем он представлял себе это все десятилетия? До сих пор он не сомневался в том, что религия изобретена с одной-единственной, причем сугубо практической, целью — держать в узде простецов и поддерживать тем самым разумный порядок вещей. Но человек истинно гордый (а он именно таков) вправе вести себя как ему заблагорассудится.

Теперь же он внезапно запаниковал. Сердце скакнуло в груди, как будто по ней шарахнули пудовым кулаком. А что, если грехи и наказание за них — это не выдумка?