Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 8. Письма - Николай Степанович Гумилев

Тобой крещенная сестра?

Ах, неужель твой ветер свежий

Вотще нам в уши сладко выл,

К Руси славянской, печенежьей

Напрасно Рюрик приходил!

Н. Гумилев.

Привет и извиненья за такие стихи.

165. Л. М. Рейснер

<Берген. 23 мая/5 июня 1917 г.>

Лариса Михайловна,

привет из Бергена. Скоро (но когда неизвестно) думаю ехать дальше. В Лондоне остановлюсь и оттуда напишу как следует. Стихи все прибавляются. Прислал бы Вам еще одно, да перо слишком плохо, трудно писать. Здесь горы, но какие-то неприятные, не знаю чего недостает, может быть, солнца. Вообще Норвегия мне не понравилась, куда же ей до Швеции. Та — игрушечка. Ну до свиданья, развлекайтесь, но не занимайтесь политикой.

Преданный Вам Н. Гумилев.

166. А. А. Ахматовой

<Лондон. После 4/17 июня 1917 г.>

Дорогая Анечка,

привет из Лондона, мой, Анрепа, Вадима Гарднера и Бехгофера. Не правда ли, букет имен.

Расскажу о всех по порядку. Я живу отлично, каждый день вижу кого-нибудь интересного, веселюсь, пишу стихи, устанавливаю литературные связи. Кстати, Курнос просто безызвестный графоман, но есть другие хорошие переводчики, которые займутся русской поэзией. Анреп занимает видное место в комитете и очень много возится со мной. Устраивает мне знакомства, возит по обедам, вечерам. О тебе вспоминает, но не со мной. Так, леди Моррель, дама-патронесса, у которой я провел день под Оксфордом, спрашивала, не моя ли жена та интересная, очаровательная и талантливая поэтесса, о которой ей так много говорил Анреп. Семья его в деревне, а он или на службе, или в кафе. Вадим Гарднер, который тоже в India House, проводит время исключительно в обществе третьеразрядных кокоток и презирает Лондон и все английское — этакий Верлэн.

Бехгофер (англичанин из Собаки) пригласил меня остановиться у него. Он тоже в India, недурно говорит по-русски и знакомит меня с поэтами. Но все в один голос говорят, что хороших сейчас нет и у большинства обостренные отношения. Сегодня я буду на вечере у Йейтса, английского Вячеслава. Мне обещали также устроить встречу с Честертоном, которому, оказывается, за сорок и у которого около двадцати книг. Его здесь или очень любят, или очень ненавидят — но все считаются. Он пишет также и стихи, совсем хорошие.

Думаю устроить, чтобы гиперборейские издания печатались после войны в Лондоне, это будет много лучше и даже дешевле. Здесь книга прозы, 300 стр<аниц,> 1000 экз<емпляров,> на плотной бумаге и в переплете, стоила еще совсем недавно 500 р<ублей>

Ну целую тебя и посылаю кучку стихов, если захочешь, дай их Маме, пусть печатает.

Твой всегда Коля.

167. М. Л. Лозинскому

<Лондон. Конец июня (н. ст.) 1917 г.>

Дорогой Михаил Леонидович,

я просидел в Лондоне две недели и сегодня еду дальше. В Лондоне я не потерял времени даром. Видел много поэтов, художников, эссеистов; дал интервьюеру одной литературной газеты (еженед<ельной>) общий мой взгляд на современную поэзию, пришел на помощь одному переводчику в составлении антологии совр<еменных> русских поэтов. В этом я очень просил бы и твоей помощи. Переводчику необходимо знакомиться с поэзией последних лет, чтобы написать вступленье, и может быть, ты бы мог выслать нужные книги. Подробности относительно пересылки и денег тебе напишет Анреп.

Нужно достать: В. Иванов: Cor Ardens (оба тома) и Нежная тайна, А. Белый: Золото в лазури, И. Анненский: Кипарисовый ларец, Ахматовой: корректуру Белой стаи, Мандельштама: Камень (второй, если еще нет третьего), Лозинского: Горный ключ, Ходасевича: Счастливый домик, Клюева все три книги, Кузмина: Осенние озера и Глиняные голубки, Гумилева: Чужое небо, Колчан и оттиск Дитяти Аллаха. И, если можно, декабрьскую книгу «Русской мысли» (ст<атья> Жирм<унского>) и № Аполлона со статьями об акмеизме.

Я чувствую себя совершенно новым человеком, сильным как бык и помолодевшим по крайней мере на пятнадцать лет. Написал уже десяток стихотворений, и строчки бродят в голове. По-английски уже объясняюсь, только понимаю плохо. «Дельвига нету со мной...», вот одно горе. Помнишь, что мы должны после войны вместе ехать за границу.

А что делает неверный Шилей? Впрочем, я не имею права задавать вопросы, потому что до сих пор не знаю, куда мне писать.

Отношение к русским здесь совсем неплохое, а к революции даже прекрасное. Посылаю тебе одно из моих последних стихотворений, если папа захочет, пусть печатает в «Аполлоне», с твоего одобрения, потому что я еще не знаю, хорошо оно или плохо.

Кланяйся от меня всем, кто еще не забыл меня.

Жму твою руку.

Твой Н. Гумилев.

Прости, что опять беспокою тебя просьбами, но это для русской поэзии.

168. А. А. Ахматовой

<Париж. После 13/25 октября 1917 г.>

Дорогая Анечка,

ты, конечно, сердишься, что я так долго не писал тебе, но я нарочно ждал, чтобы решилась моя судьба. Сейчас она решена. Я остаюсь в Париже в распоряжении здешнего наместника от Временного правительства, т<о> е<сть> вроде Анрепа, только на более интересной и живой работе. Меня, наверно, будут употреблять для разбора разных солдатских дел и недоразумений. Через месяц, наверно, выяснится, насколько мое положение здесь прочно. Тогда можно будет подумать и о твоем приезде сюда, конечно, если ты сама его захочешь. А пока я еще не знаю, как велико будет здесь мое жалованье. Но положение во всяком случае исключительное и открывающее при удаче большие горизонты.

Я по-прежнему постоянно с Гончаровой и Ларионовым, люблю их очень. Теперь дело: они хотят ехать в Россию, уже послали свои опросные листы, но все это очень медленно. Если у тебя есть кто-нибудь под рукой из мин<истерства> иностр<анных> дел, устрой, чтобы он нашел их бумаги и телеграфировал сюда в консульство, чтобы им выдали поскорее паспорта. Их дело совершенно в порядке, надо только его ускорить.

Я здоров и доволен своей судьбой. Дня через два завожу постоянную комнату и тогда напишу адрес. Писать много не приходилось, все бегал по разным делам.

Здесь сейчас Аничков, Минский, Мещерский (помнишь, бывал у Судейкиных). Приезжал из Рима Трубников.

Целуй, пожалуйста, маму, Леву и всех. Целую тебя.

Всегда твой Коля.

Когда Ларионов поедет в Россию, пришлю с ним тебе всякой всячины из Galerie Lafayette.

169. М. Ф. Ларионову

<Париж. Вторая половина 1917 г.>

Видишь, Михаил Федорович, я пришел как было условлено в половине второго, чтобы идти в типографию и к Кастелюччи, а тебя нет. Не говори же после этого, что я