Трагедия Цусимы - Владимир Семёнов

Какой-то барский двор стерегли серые собаки, а во дворе жили белые зайчики. Пришла беда — появились волки. Собаки стали готовиться к обороне, а зайцы говорили: «Да вы не беспокойтесь! У нас такой способ есть, что мы их близко не подпустим!» — Однако когда от собак уже начала клочьями шерсть лететь, то зайцы обеспокоились и в один прекрасный день под предводительством «самого старого и самого трусливого» зайца пустились наутек в страны северные (понимай — Владивосток), а позади них только смрад (понимай — дым) остался, от которого собаки прочихаться не могли. Долго ли, коротко ли грызлись собаки насмерть, но подошел к ним на выручку дедушка Мазай (понимай — Куропаткин), разогнал вражью свору, а потом начал и зайцам допрос чинить. «Как же, — говорит, — вы, такие-сякие, верных друзей бросили и наутек пошли?» — А они ему: «Прости, дедушка! Мы шкурки свои берегли! Ведь шкурки-то у нас ценные, не то что собачья шерсть…»

На это им дедушка Мазай так ответил: «На что теперь ваши шкурки, коли вы их опоганили!» — и начал их учить палкою…

Пасквиль этот, отпечатанный на пишущей машинке, был разослан по почте всем адмиралам, командирам и старшим офицерам судов и в судовые кают-компании, т. е. появился сразу в весьма значительном количестве экземпляров.

Очевидно, кто-то был крайне заинтересован наивозможно широким его распространением.

Отношения между моряками и сухопутными никогда не были (в Порт-Артуре) особенно дружественными, а с началом войны и вовсе испортились.

Беспристрастно (и теперь уже относительно спокойно) оглядываясь на прошлое, нельзя не отметить, что, несомненно, чья-то воля, в личных выгодах, упорно внушала сухопутным мысль, что в провалах флота виноваты не высшие начальники, а негодный материал (команда и офицеры), бывший в их распоряжении! С другой стороны, — то же внушалось морякам по отношению к сухопутным.

Сухопутные с пеной у рта кричали, что эскадра проспала появление неприятеля. — Моряки утверждали, что крепость проспала войну, что 27 января поддержать эскадру в бою могли только две наскоро изготовленные батареи, что остальные были без гарнизона и с пушками «по-зимнему»!

Чем дальше в лес — тем больше дров… Несомненно, кому-то выгодно было поддерживать эту смуту.

Иначе как объяснить такую явную несообразность.

В кают-компаниях судов, с которых снимали орудия для усиления сухопутной обороны, разыгрывались сцены почти бунта, включительно до угроз — развести пары и уйти в море, отстреливаясь от крепости, если она попробует задержать, — а в то же время, на фортах той же крепости — взрыв негодования против моряков, которые не хотят драться сами, отдают свои пушки на берег, и даже… предложения — огнем крепостной артиллерии заставить эскадру выйти в море и вступить в бой…

Что это было, как не чудовищное недоразумение, кем-то и как-то весьма умело посеянное между двумя главными элементами защитников русского дела, русской чести на Дальнем Востоке?

Позже недоразумение рассеялось. Инстинктом массы поняли, что они не враги друг другу…

Но к лучшему ли было это пробудившееся смутное сознание? В японцах ли они увидели своего общего врага? — Нет! — в «начальстве»…

Однако ж не буду забегать вперед, придержусь хронологического порядка в изложении не только событий, но и настроений, отмеченных в моем дневнике.

Винить ли покойного В. К. в том, что он не родился Кутузовым? что он тогда же не присоединился к тем двум голосам, которые на совете, не страшась упрека в измене сухопутным товарищам, требовали выхода в море и смертного боя?.. История рассудит…

Однако же надо отдать полную справедливость, В. К. Витгефт был строго последователен в своем решении и, присоединяясь на совете высших начальников к мнению большинства, всегда готов был прислушаться и к голосу другого большинства — всего личного состава эскадры. Это большинство (молодое, может быть, неопытное, неразумное, но задорное) возмущалось навязанной ему ролью и почти открыто роптало…

Не берусь утверждать — в силу вновь полученных приказаний или же под давлением эскадренного общественного мнения, — но, во всяком случае, вскоре же по судам распространилась весть о том, что прежнее решение отменено, что собираемся выйти в море, как только закончатся исправления броненосцев. Весть эта была встречена с энтузиазмом.

От нас (с «Дианы»), кроме одного прожектора и тех пушек, о которых я уже упоминал, были сняты еще все 37-миллиметровые и пулеметы. На других судах было то же, и даже больше, так как вообще снята была вся мелкая артиллерия, а к ней причислялись и 47-миллиметровые, которых у нас не имелось вовсе. На радостях об этом не думали.

— Бог с ними! Пусть владеют на счастье! Авось управимся и с тем, что есть! — говорили в кают-компании.

Энергично взялись за траление внешнего рейда, прокладывая чистую дорогу в море среди мин, набросанных неприятелем. Нашлись предприимчивые люди, изобретатели. Для траления приспособили не только портовые паровые баркасы, но и паровые шаланды землечерпательного каравана, служившие ранее для вывоза в море грунта, поднятого землечерпалками. Эти неуклюжие, тихоходные, но зато сильные и мелкосидящие посудины великолепно выполняли свое назначение, даже при волне и зыби верно держась на курсе и таща за собою стосаженные тралы. Этому же делу обучались и миноносцы, которые должны были составить тралящий караван и обезопасить путь эскадры вне района действия береговых батарей, когда шаланды придется отпустить в Артур.

Со своей стороны, японцы, видимо, обратили внимание на нашу усиленную деятельность и чуть ли не каждую ночь приходили, взамен выловленных нами, набрасывать новые мины. Только зайдет луна или набегут тучи — они уж тут как тут, и — пошла пальба с батарей и сторожевых судов! Жаль, что не держали на рейде дежурного крейсера, — это была хорошая острастка. Видно, несмотря на изолированность Порт-Артура, все еще не хватало духу восстановить меру, принятую Макаровым и отмененную Алексеевым. Хотя этот последний и находился в то время довольно далеко, поступить противно его решению казалось «крайне опасным». Война — войной, а как бы «он» потом не припомнил такого вольнодумства!

Однако начали высылать в дежурство пару миноносцев. Все-таки что-нибудь!

В ночь с 24 на 25 мая прожекторы обнаружили на рейде три небольших парохода, несомненно, минные заградители.

Один утопили. Честь потопления оспаривали между собою батарея Крестовой горы и сторожевые миноносцы.

С 27 мая, после долгого перерыва, опять начали появляться в виду Артура японские боевые суда.