Клуб голливудских девчонок - Мэгги Марр

— Погодите, но ведь фильм… — начал было Займар.

— Я не с тобой разговариваю! — рявкнул Арнольд, тыча пальцем прямо в лицо Займара.

— Слушайте, не нужно пороть горячку, — упорствовал Займар. — Это же черновой монтаж. То есть в лучшем случае шестьдесят процентов фильма. Но даже сейчас он смотрится потрясающе.

— Кто бы говорил! — бушевал Арнольд. — Это же твоя работа! И она — полное дерьмо!

Лидия была в ужасе — Арнольд только что нарушил важнейшее правило Голливуда: здесь никто и никогда не ругает чужую работу вот так открыто. Студийный босс может позвонить агенту сценариста или режиссера и попросить довести до их сведения, что студия «не совсем довольна» работой. Но никто и ни при каких обстоятельствах не скажет в лицо создателю фильма, что его детище — дерьмо. Арнольд, должно быть, рехнулся. Лидия видела, что Займар взбешен. Он отступил назад и сжал кулаки.

— Слушай, ржавая гнида, с тех пор как ты руководишь студией, ты только тем и занят, что пытаешься саботировать наш фильм. А теперь, понимая, что он станет хитом и Лидия была права, ты просто не можешь с этим смириться.

— Халтурщик! Ты оскорбляешь руководителя студии!

— Именно так. И с большой охотой пошел бы дальше оскорблений.

— Угрожаешь мне? — завопил Арнольд. — Ты мне угрожаешь?! Джозанна, вызывай охрану!

— Ни к чему. Я ухожу. — Займар резко развернулся и пошел к выходу.

— Лидия, уйми своего режиссера! — взвизгнул Арнольд.

— Я не собака, чтобы меня унимать, мистер Мэрфи, — огрызнулся Займар.

— Вернись, разговор не закончен! — завопил Арнольд вслед удаляющемуся Займару.

Лидия с тоской наблюдала за тем, как Займар распахнул дверь и с треском захлопнул ее за собой.

— Арнольд, не сегодня. Не сейчас. Давайте соберемся утром.

— Лидия, если ты сейчас же не вернешь своего режиссера, я его уволю! Вас обоих уволю!

Они были так близки к финалу. Еще полтора месяца, и фильм вышел бы в прокат, а там — восторг публики, огромные кассовые сборы… Арнольд Мэрфи — полный идиот.

— Извини, Арнольд, мне надо идти. — Лидия направилась к выходу. — Давно пора спать.

— Вот, значит, как! — злорадно проорал Арнольд ей вслед. — Несоблюдение субординации и несанкционированный уход с работы. Он уволен, и ты, Лидия Олбрайт, тоже!

Лидия снисходительно взглянула на плюгавого человечка, стоявшего на лестнице, и крикнула;

— Спокойной ночи, Арнольд!

— Я положу твой фильм на полку, Лидия! Ты меня слышишь? Ты больше не будешь работать!

Лидия не оборачиваясь помахала ему рукой. Ей нужно было найти Займара.

Из серебряного ведерка со льдом, которое стояло на ночном столике рядом с огромной кроватью, Лидия достала бутылку водки «Столичная» и налила стопку. Было четыре утра. Займар улетел в Новую Зеландию — несколько часов назад погрузился в частный самолет вместе с монтажером, отснятым видеоматериалом и единственной фильмокопией чернового монтажа «Семи минут после полуночи». Лидия ничуть не сомневалась в том, что она совершила уголовное преступление и нарушила кучу законов о международном авторском праве. И сейчас она снова осталась одна.

Тишина была оглушающей. Прежде Лидия не вполне осознавала, насколько прочно Займар вошел в ее жизнь и в ее дом за последние восемь месяцев с его тяжелой поступью, громким пением, немыслимым акцентом и даже примитивной балийской музыкой, которая орала на полную мощность из ее стереосистемы «Бэнг энд Олуфсен». В его присутствии дом оживал. И Лидия оживала, когда он был рядом. Она глотнула водки. А сейчас ей было холодно и одиноко. Она даже не опьянела.

Арнольд не пустит ее на территорию «Уорлдуайд». Тодаи обещала завтра заскочить в бунгало и забрать столько документов, сколько сможет унести, не привлекая к себе внимания. Тад Блум, продюсер «Тёрнинг блю пикчерс», чья компания располагалась по соседству, предложил свою помощь: его сотрудники на следующей неделе могут залезть в бунгало Лидии и захватить все оставшееся. Оба знали, что охрана студии не обратит на это внимания, поскольку забирать вещи будет не сама Лидия.

Она поставила стопку на ночной столик, откинулась на подушки и натянула одеяло до подбородка. Кровать казалась чудовищно огромной. Лидия уже много месяцев не спала в ней одна. Господи, как она по нему скучает! И дело не только в обманутых надеждах, связанных с Арнольдом и фильмом. И не в унижении из-за того, что ее отчитали, как девчонку. Она знала, какую боль и ярость чувствовал Займар, и от этого ей было так плохо. Ей так хотелось прижаться к нему, свернувшись в клубочек, и оказаться под защитой его теплых рук.

Тут зазвонил ее домашний телефон. В четыре утра? Так поздно ей могли звонить всего человек пять. Сначала она не хотела снимать трубку — пусть сработает автоответчик, но, учитывая, что Займар в бегах, а сама она преступница, пусть и не осужденная, решила ответить.

— Лид, это Джесс. Как ты?

— Меня уволили, мой фильм и любовь моей жизни улетели в Новую Зеландию, а я почти добила бутылку «Столичной». Бывали в моей жизни времена и получше. — Лидия захмелела — со вчерашнего дня она ничего не ела.

— Арнольд звонил. Визжал полчаса, не меньше. Я подумала, тебе следует знать, что он слил информацию в прессу. Завтра утром все это пойдет на первой полосе в «Вэрайети» и «Голливуд рипортер».

— Прессе надо помогать. Это все?

— Еще он уполномочил юридическую службу «Уорлдуайд» подать иск в Федеральный суд. Он утверждает, что фильм украден.

Лидия фыркнула. Круто. Фильм, ее фильм по сути, подвергся нападкам и издевательствам, а теперь «похищен» (для того лишь, чтобы сохранить ему прокатную жизнь).

— Уверена, если захочет, он найдет его. В Новой Зеландии всего несколько монтажных аппаратных.

Джессике было не смешно.

— Лид, дело может принять скверный оборот. Сколько времени нужно Займару, чтобы закончить монтаж?

— Месяц, возможно, полтора. А что?

— Я говорила с твоим адвокатом. Он может немного потянуть резину, поскольку юридическая система — это сплошная волокита. Но ты понимаешь, что пока суд да дело, жизнь у тебя будет очень не сладкой. Все твои проекты на «Уорлдуайд» лягут на полку, и ни одна студия не рискнет иметь дело с тобой, пока все не утрясется.

Лидия предполагала, что следующие два месяца станут самым длинным и тяжким испытанием за всю ее голливудскую карьеру (включая тот период, когда она, пытаясь стать актрисой, морила себя голодом). У нее не было офиса и не будет дохода. И никто не будет ей перезванивать. Говорить будут о ней, но не с ней. Лидии Олбрайт будет очень, очень неуютно в Лос-Анджелесе.