Долгая дорога в дюнах-II - Олег Руднев

— Что еще?

Калнынь посмотрел на ковер у себя под ногами, погладил ладонью край секретарского стола, неопределенно повел плечами.

— На сегодня вроде бы все… Справку о работе прокуратуры, как и обещал, дадим завтра, доклад пишется — к концу недели, думаю, положим вам на стол… Скажите, Николай Иванович, — неожиданно спросил Калнынь, — вы в курсе, что Артур Банга арестован? — в голосе Калныня появилась хрипотца.

Николай Иванович Белов недружелюбно глянул на Калныня и спокойно ответил:

— Да, в курсе.

— И вам кажется это нормальным?

— Что именно? — в глазах Белова мелькнула насмешка. — То, что он арестован, или то, за что он арестован?

— Николай Иванович, — на скулах Калныня вздулись бугристые желваки, — я знаю этого человека с рождения. Стал коммунистом в подполье, воевал, сделал свой колхоз лучшим в республике, депутат Верховного Совета.

— Чего ж ты дергаешься? Значит, разберутся со всем вниманием.

— Николай Иванович, — Калнынь начинал заметно волноваться, — если мы перестанем доверять таким, как Артур Банга…

— Или таким, как Берия.

— При чем здесь Берия? — опешил Калнынь.

А при том, дорогой коллега, что у партии есть принцип: доверять — доверяй, но и проверяй, — глаза у Белова сделались холодными, колючими. — Все под одним богом ходим, одному богу служим. Не дело, когда заведующему административным отделом ЦК приходится напоминать прописные истины.

Калнынь подался вперед, в глазах сверкнул гнев.

— Я знаю, на какой я должности в ЦК, как знаю и то, что есть социалистическая законность, которую не дано права нарушать никому. Вы хоть знакомы с тем, что именно инкриминируется депутату Верховного Совета Банге и какими методами ведется следствие?

Белов поправил манжеты белоснежной сорочки, пригладил галстук, вкрадчиво полюбопытствовал:

— А ты откуда все это знаешь?

— Должность обязывает, — не слишком вежливо ответил Калнынь.

— Насколько мне известно, следствие ведет Комитет Государственной Безопасности, так? — последние слова Белов произнес с особым нажимом.

— Ну и что?

Белов глянул на Калныня с откровенным состраданием.

— А то, что эта организация пустяками не занимается. Даже если речь о депутатах или членах ЦК.

— Уж, конечно, — Калнынь теперь не скрывал своей неприязни, — и особенно веские доказательства вашей правоты представил незабвенный Берия.

Белов закинул руку за спинку кресла, слегка склонил набок голову. Глаза его зло сузились.

— Слушай, Калнынь, нет ощущения, что тебя заносит? Особенно в последнее время. Все вокруг тебя плохие. Лезешь в дела милиции, шельмуешь прокуратуру, теперь и до КГБ добрался.

— Если вас не устраивает моя работа, извольте листок бумаги. Дело нехитрое — через пять минут у вас на столе будет мое заявление. — Калнынь резко поднялся.

Встал и Белов, смерил Калныня презрительным взглядом, холодно осадил:

— Ты писал заявление, когда тебя назначали завотделом? Нет! Ну и сейчас как-нибудь без заявлений обойдемся. Тоже мне, адвокат нашелся.

— Я головой ручаюсь за этого человека.

— Ты бы лучше приберег ее для себя, еще пригодится. Чекист липовый. — Белов выбрался из-за стола, пересек кабинет, подошел к массивному двухдверному сейфу, не без труда открыл верхнюю его половину. Вынув из сейфа листок бумаги и не оборачиваясь к Калныню, начал перечислять: — Жена — дочь бывшего кулака, немецкого старосты, бандита Озолса; была замужем за националистом, немецким прихвостнем Лосбергом; после войны репрессирована и сослана в Сибирь. Лучшие друзья: один сбежавший от Красной Армии пьянчуга, другой — без родни, потому что вся она в Англии. Вместе со своими дружками оказался в территориальных водах Швеции один раз, потом с теми же шведами вступил в преступный сговор… И никто не знает, был ли перерыв между первым разом и вторым. Вечно всем недоволен, любое постановление партии и правительства принимает в штыки, мудрит, мутит людям мозги, Лиго празднует.

— А Лиго-то здесь при чем? — не выдержал Калнынь.

— Да при том, — Белов сунул листок в сейф, аккуратно закрыл его. — Скажи, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты.

— И то верно, — неожиданно спокойно согласился Калнынь, — моих друзей вы знаете, я ваших тоже.

— Что? — Белов резко обернулся. — Да ты никак угрожаешь мне?

— Никоим образом. Просто вы погостите в моем доме и укатите восвояси, а нам здесь жить. Для вас Банга темная лошадка, а для меня самое светлое и святое в жизни. Ребятишкам с улицы Энгельса не терпится сфабриковать еще одно дельце, бдительность показать, а вы потворствуете беззаконию, да к тому же, извините, Николай Иванович, несете стыдную чушь. Хотим заставить латышей поверить в нашу искренность, сплотить вокруг себя, позвать на борьбу за светлые идеалы коммунизма, а делаем все, чтобы их оттолкнуть.

— Ты соображаешь, что мелешь? — резко оборвал Белов.

— Я-то соображаю. И вам не мешало бы. Но, слава богу, партия состоит не из одних вторых секретарей Центральных Комитетов. У нее хватит мудрости разобраться, кто есть кто. Если мы снова начнем расправляться с такими, как Банга, то я отказываюсь быть с вами в одной компании, — тем же тяжелым, размеренным шагом Калнынь вышел из кабинета.

Белов проводил его недобрым взглядом, постоял, подумал и решительно направился к своему рабочему месту. Уселся в удобное кресло и набрал номер.

— Привет, Белов говорит. Слушай, откуда Калныню с такой точностью известно про дело Банги?.. Что?.. Сам следователь? Ну и порядочки у вас. И что ты намерен предпринять? — Он перенес трубку к другому уху, вынул из ящика сигарету, закурил. — Ты знаешь, что он собирается обращаться в Москву?.. Откуда взял?.. Да он только что сам мне сказал. — Некоторое время он молча слушал, нервно барабаня пальцами по полированному столу, потом не выдержал и оборвал своего собеседника: — В общем, не заиграйся. Время не то. И о социалистической законности помни. Да-да, дорогуша, покрывать тебя никто не будет. Наоборот — спросим по всей строгости. Можешь доказать — доказывай, а не можешь, тогда… Раньше нужно было думать. Все, дорогой, все, нечего прятаться за спину ЦК. И разберись, что у тебя за кадры. А то ведь и на самого могут дело завести. Так-то, дорогуша, будь здоров.

Знакомое окно, на три четверти забранное решеткой. Знакомый желтый канцелярский стол. И до омерзения знакомая яркая лампа, которую следователи так любят направлять тебе прямо в глаза. Впрочем, сейчас она освещала стол, за которым Арнис Брасла что-то усердно строчил.

Артур уже привык к этой шаблонной процедуре выматывания нервов. Однако на сей раз волынка тянулась так долго, что он не выдержал:

— Вы не роман там пишете?

Не поднимая глаз и не прекращая строчить на листе бумаги, следователь рассеянно и совсем «не по форме» отозвался:

— Да-да, извините… Я сейчас, очень тороплюсь.

Немного погодя он в самом деле поставил жирную точку своей авторучкой, а чуть пониже витиевато расписался.

— Ну, вот, — Брасла подвинул к Артуру исписанные листки. — Роман — не роман, а рассказик, кажется, довольно занятный получился. Прочтите.

— Что это?

— Мое заключение по вашему делу.

Непослушными руками, с трудом сдерживая предательское их подрагивание, Артур взял листки и начал читать «рассказик». Но глаза не видели слов, строчки прыгали, буквы расплывались. Следователь понял, что Артур лишь бессмысленно просматривает страницы и сосредоточиться он не в силах.

— Впрочем, ладно. В двух словах все выглядит просто. — Брасла взял у Артура плотно исписанные листы, положил их в казенный гербовый конверт и зачем-то запечатал. — Итак, во-первых, я закрываю ваше дело за отсутствием состава преступления по большей части пунктов обвинения. Корыстные мотивы, а тем более всякая шпионская галиматья полностью отметаются за недоказанностью. Кое-что для суда, конечно, остается, сами понимаете… Все эти шуры-муры со шведскими рыбаками, пускай не в свой карман, а для колхоза, вам не простят. Но, думаю, обойдется условным сроком, в крайнем случае принудработами по месту жительства. Ну, а партийность, депутатство — их теперь в раздел приятных воспоминаний. Равно как и председательское кресло.

Артур слышал следователя — и не понимал. Как бывает во сне. Только в голове билась тревожная мысль: «Что еще? Что еще он задумал? На чем хочет подловить?»

Однако следователь невозмутимо продолжал:

— Во-вторых, своей властью, которая пока у меня есть, я освобождаю вас из-под стражи. Вот пропуск. А мне вы оставите подписку о невыезде и не вздумайте ее больше нарушать. Распишитесь…

Вот уже и белый прямоугольничек пропуска в руках, и на бланке поставлена неразборчивая от волнения подпись, но Артур никак не может сбросить с себя оцепенения, все не может поверить…