Т. 11. Любовь зла. Конец времён. Растиньяк-дьявол - Филип Фармер

— Сандальфон просил меня расследовать это дело, — проговорил Кандельман, поворачиваясь к Лейфу. — Я не могу вмешиваться в процесс лечения его жены, но я требую, чтобы вы, по крайней мере, позволили мне удостовериться, что госпожа Даннто в этой комнате.

Врач поднял брови:

— Что вы подразумеваете?

— Баркер, я никогда и ничего не принимаю на веру. Пока у меня есть только ваше слово, что она там. Я словам не верю — только своим глазам.

— Некоторые вещи лучше принимать на веру, — сообщил Лейф, — иначе и свихнуться недолго.

Он постучал в дверь.

— Ава, открой! — позвал он негромко.

Лейф надеялся, что у Авы хватит сообразительности понять, почему он не стучит, как условлено. Не стоит привлекать внимания гончей в человеческом облике, чьи глаза гложут его спину.

Дверь чуть приоткрылась. Лейф придержал ее, чтобы его супруга не распахнула ее настежь, протиснулся в щель боком. Кандельман заглянул ему через плечо.

— Вот и она, — сообщил Лейф. — Удовлетворены?

Кандельману не было причин возражать. Женщина на кровати могла похвастаться той же копной рыжих волос, что и Алла Даннто. Лицо ее в тусклом свете ночника походило на лицо покойницы как две капли воды.

Кандельман молча втянул воздух сквозь зубы. Лейф захлопнул дверь у него под носом и облегченно вздохнул.

— Давно она пришла? — спросил он.

— Через минуту после того, как ты смылся. Я уже думала, ты не вернешься.

Лейф подошел к кровати. Женщина открыла глаза и приветствовала его полуулыбкой. Лейф молча улыбнулся в ответ, думая, что из всех неожиданностей этого дня последняя берет первый приз.

Девушка не просто напоминала Аллу Даннто. Никогда в жизни Лейф не видел такой красоты — кроме как на лице покойной Аллы. В голове у него зазвенело.

— Вам… передали что-нибудь для меня? — пробормотал он.

— Ничего. Только чтобы вы все время называли меня Аллой — пока моя сестра не оправится и не займет свое место.

Лейф надеялся, что хорошо скрыл изумление. Так, значит, правды ей не сказали. Бедная девочка. Но без этого не обойтись. Если ей придется не только играть чужую роль, но и скрывать скорбь… Лейф чуть заметно пожал плечами и порадовался, что не ему придется сообщать девушке о смерти сестры. Он не выносил женских слез — настоящих.

— Я смотрю, ты наложила на руку шину, Ава, — выговорил он. — Хорошо, но мало. Боюсь, придется довести дело до конца.

Ава взялась за трубку переговорника. Лейф сдернул простыню с Аллы. Огромные серо-голубые глаза девушки широко раскрылись, она попыталась что-то сказать.

— Развяжите тесемки, — перебил ее Лейф. — Мне необходимо осмотреть вас.

— Зачем это?

Даже встревоженный, ее голос оставался нежным контральто. Лейф ощутил, как этот голос касается его нервов, как арфист — струн, и по позвоночнику доктора пробежала приятная дрожь.

— Ваша сестра получила несколько травм, — объяснил он. — Траусти ее видел и помнит, в каких местах. Мне нужно посмотреть, как я могу изобразить подобные ранения, не причиняя вам серьезного вреда.

Он надеялся, что объяснение звучит убедительно. На самом деле он собирался проверить, насколько самозванка отличается от оригинала.

— Да кто, кроме вас, будет знать об этих травмах? — спросила Алла. — Разве что госпожа Баркер.

— Вы плохо знакомы с медицинской рутиной, — ответил Лейф. — У нас нет времени на споры. Я вам как начальник приказываю — раздевайтесь. Поверьте, — добавил он с обезоруживающей улыбкой, — мне не хочется отдавать вам приказы. Но это необходимо.

Ава отключила переговорник и повернулась к Лейфу, вероятно, недоумевая, к чему тот ведет дело.

Алла явно не собиралась подчиняться.

— Алла, я не кусаюсь, — Лейф перешел на английский. — И вообще моя фамилия Баркер, а не Брюхер.

Девушка попыталась сдержать смешок, но не сумела.

Улыбаясь, Лейф потянулся к тесемкам уродливой больничной робы. Алла-дубль ловко стукнула его в челюсть.

— Ах ты, похотливый козел! — расхохоталась Ава. — Сам напросился!

— Весьма впечатлен первой встречей, — пробормотал полуоглушенный Лейф. — Колено не отшибли?

Алла рассмеялась снова, и звук ее голоса затронул какие-то струнки в душе Баркера.

— Вы мне нравитесь, доктор, хоть и корчите из себя донжуана. Но уж если кто-то и должен осматривать меня, как тельца перед закланием, пусть это будет ваша жена. Понимаете, доктор, я-то знаю, почему вы хотите меня обследовать.

— Тогда вы знаете, что у меня на это чисто профессиональные причины.

— Далеко не чисто, — ответила Алла.

Лейф повернулся к Аве.

— Тебе повезло, детка, — усмехнулся он.

Глаза Авы метали молнии. Лейф расхохотался, точно какой-то тайной шутке, и, когда Ава скривилась, шутливо похлопал ее по спине.

— Во имя Предтечи, Лейф, будь серьезен, — бросила Ава резко.

— Серьезно я отношусь только к шуткам, — ответил он. — Слушай, милая, я возвращаюсь в морг, у меня там есть незаконченное дело… — Он многозначительно махнул рукой в сторону кровати. — …Вернусь, как только закончу. Что бы ни случилось, Кандельмана не впускай.

— Да какого Ч ты не закончил в прошлый раз? — осведомилась Ава.

— Знаю, что я не прав, — ответил Лейф, — но ничего не могу поделать. Ученый победил солдата.

Он бросил последний взгляд на свою «пациентку». Та села, встряхнув головой, откинула волосы назад, гордая, как королева. Лейф приоткрыл дверь и тихонько выскользнул, зная, что никогда больше не сможет покинуть эту женщину без того, чтобы не ощутить всепоглощающего чувства потери. Странно — никогда прежде он не испытывал ничего подобного.

Прежде чем отправиться в морг, Лейф заглянул к патологоанатому. Оставался шанс, что Шант захочет провести вскрытие Ингольфа немедленно. Лейф собирался предупредить его, что собирается вскрыть череп сам. Шант был одним из немногих в больнице, кого Лейф активно не любил, и не делал из этого секрета. Уже не в первый раз он перехватывал у патанатома интересные вскрытия.

Связываться с Шантом по кубу он не хотел — вдруг Кандельман поставил наблюдателя на линию. Будет очень неприятно, если кто-то влетит в морг, пока Лейф препарирует настоящую Аллу Даннто.

Но Шанта на месте не оказалось. Лейф изобразил неудовольствие — дескать, вечно его на месте нет, когда нужен — и ушел. Секретарша передаст Шанту весь разговор, и тот пару дне# будет держаться от главврача подальше.

У дверей морга Лейф проверил «жучок». Магнитная лента не показывала ничего — и неудивительно. Ее стерли, судя по показаниям счетчика на углу коробочки, менее трех минут назад.

Лейф мысленно поблагодарил Аву за то, что та уговорила его поставить «жучок» и здесь. Проверить раз — хорошо, а два — лучше.

Дверь оказалась заперта. Или вошедший стер ленту, уже уходя, или получил от больничного начальства ключ. Вероятно, последнее — уззит за работой, Кандельман или кто-то из его подручных.

Лейф, не колеблясь, вставил ключ в скважину и нажал на кнопку. Радиосигнал ключа нейтрализовал магнитное поле, притягивавшее дверь к стальной раме. Лейф рисковал — вошедший легко мог засечь его, если удосужился позаботиться об этом. Уззиты носили контрольные браслеты; настроенный на частоту ключа, такой браслет издавал сигнал, если поблизости начинал действовать подобный же ключ.

Но, зная высокомерие уззитов, Лейф очень сомневался, что его противник станет утруждаться такими мелочами. В конце концов, уззит имеет право войти куда угодно, за исключением дома ламедоносца.

И он оказался прав. Неслышно закрывая за собой дверь, он увидел, как к ячейке, куда он положил тело настоящей Аллы, склоняется квадратный Торлейфссон. Ячейка уже была открыта, но вытащить ее содержимое уззит не успел.

В безжалостном свете ламп на каталке виднелось обнаженное тело Ингольфа. Из груди покойника торчала рукоять стилета, и даже с другого конца комнаты видны были две кровавые буквы. Торлейфссон сделал открытие.

Уззиты обычно были вооружены мини-автоматами, разрывные пули которых, несмотря на малую дальнобойность, способны были проделать в человеке очень большую дыру. Лейф не дал Торлейфссону шанса применить оружие. Кошачьими шагами приближаясь к склоненному над Аллой противнику, он вытащил из внутреннего кармана длинный скальпель.

Лейф старательно создавал себе репутацию эксцентричного типа. Среди его странностей было и то, что он не носил обычных высоких ботинок, предпочитая им кеды. Коллеги полагали, что Лейф стремится к удобству. Они были не совсем правы. Лейф стремился к бесшумности, и теперь он неслышно приближался к уззиту. Он не выдал себя ни звуком. Но Торлейфссон все равно обернулся — наверное, из врожденной подозрительности.

Вскинув скальпель, Лейф ринулся к уззиту. Торлейфссон с рычанием потянулся к кобуре на поясе, потом, сообразив, что достать автомат вовремя он не успеет, попытался перехватить занесенную для удара руку. Ему это почти удалось: лезвие миновало его горло. Но за успех следовало платить — скальпель пробил его ладонь насквозь.