Серебряная корона - Анна Янсон

Арвидсон откинулся назад и потер глаза. Трюгвесон зажмурился. Казалось, его усталость передалась остальным. Хартман незаметно зевнул в кулак. Марию все больше раздражала флегматичная манера комиссара. Не только он один устал! Неужели он не может взять себя в руки, как все остальные? Она и Хартман работали всю ночь, допрашивая буйных, пьяных и плачущих молодых людей, неспособных дать ответ даже на прямые вопросы. Молодую женщину, одетую в костюм булочницы, вырвало прямо на каменный пол, так что брызги полетели, и Мария все еще не успела переодеть носки. Ночью ей пришлось выступить скорее в роли няньки, соцработника и уборщицы, нежели офицера полиции. А Трюгвесона вчера на работе не было, так что мог бы соображать получше!

— Я допрошу Мону Якобсон, когда она придет в себя, — сказал он, как будто прочитав ее мысли. — Тело Биргитты Гульберг отправлено на судебно-медицинскую экспертизу сегодня утром. Мы получим заключение завтра. Кто-нибудь допросил ее жениха, его зовут Арне Фольхаммар?

— Нет. Ему дали успокоительное в отделении неотложной помощи. Думаю, его отвез домой дежурный священник. Я звонил туда пару раз, но никто не ответил, — сказал Арвидсон. — Я к нему поеду, как только мы тут закончим.

Арне Фольхаммар растерянно стоял посреди Биргиттиной мастерской. Спина под рубашкой взмокла: он ехал сюда на велосипеде, всю дорогу — против ветра. Ехал и яростно жал на педали. Биргитты здесь, конечно, не было. И тем не менее ее присутствие здесь явственно ощущалось. Он потрогал наковальню, прокатные вальцы, молоточки. Она касалась этих предметов своими пальцами, теперь их касается он. Но время разделяет их и не дает их рукам встретиться. Если бы время исчезло, он бы коснулся ее пальцев! Он подошел к застекленному шкафу и вынул оттуда корону невесты. Повернул ее, и в ее прозрачных камнях заиграл свет. Он почувствовал, как растет пустота, заполняя все пространство удушающей тоской. Стоит ему найти что-то действительно важное в своей жизни, как оно ускользает из рук. И так было раз за разом. Одно лишь мгновение он чувствовал, что любим таким, какой есть, одно мгновение за целую жизнь. Встреча с Биргиттой открыла ему неведомую до сих пор щедрость и доброту. И вот миг счастья и обретения развеян ветром и навсегда исчез.

После двух часов поисков Арвидсон нашел Арне Фольхаммара на полу в ювелирной мастерской. Дверь оказалась взломана, велосипед валялся, брошенный на пригорке. Было совершенно тихо, через открытые большие окна, выходящие на море, светило солнце. Солнечные лучи высветили пыль, которая иначе бы незаметно осела на пол. Шелк на стене шевелился от сквозняка.

Можно было подумать, что Арне спит, но он не спал. Он лежал на боку, подтянув колени к животу, и невидящими глазами смотрел на море. Он не пошевелился, пока Арвидсон не положил ему руку на спину. Из рук Арне выпала серебряная корона и покатилась по полу.

— Ну, как вы?

— Я не могу, никак не могу себе представить, что ее больше нет! Если бы я сам ее не держал на руках и не видел, что она мертва, я бы подумал, что это ложь! Она была полна жизни! Я не понимаю, как это могло случиться.

— Да… — Больше сказать было нечего. Арвидсон поднял корону, сел в кресло и стал ждать продолжения разговора.

— Это Кристоффер во всем виноват. Он придумал эти проводы невесты. А впрочем, нет. Никто не виноват. Но это так бессмысленно! Мы с ней поссорились. Было бы у нас все хорошо, она бы никогда так не напилась. Это моя вина! Я во всем виноват, черт возьми! Она не могла выбрать, за кого ей выйти замуж. Я пытался не давить на нее, но не мог этого не делать. Я хотел, чтобы она была со мной!

— Иногда случаются ужасные вещи, в которых никто не виноват!

— Теперь уже ничто не имеет значения. Ничто из того, о чем она мечтала. В этом, наверное, особая милость — умереть, когда у тебя еще есть мечты.

— О чем она мечтала? — спросил Арвидсон.

— О славе, о том, чтобы выставляться в лучших стокгольмских галереях. А теперь вся ее работа пошла прахом. Все, к чему она стремилась. А она ведь только что нашла совершенную форму, свой образ. Видите камень вон там в шкафу, круглый, похожий на инжир?

Арвидсон посмотрел на камень сквозь стекло.

— Какая-то окаменелость.

— Если бы она ограничилась только тем, что совершенствовалась как художник, осознав, что за все надо платить, что все требует времени и жертв. Если бы она мне все рассказала! Я бы помог ей всем, чем сумел. Загляните вон в тот сундук, — Арне указал рукой. — Что вы там видите?

— Серебряные украшения, монеты, ложки. Откуда все это? Не сама же она их изготовила. Вид у них старинный. — Тут до Арвидсона наконец дошла истина, и он густо покраснел.

Арне рассмеялся гулким смехом.

— Это их с Вильхельмом Якобсоном маленький секрет. Сначала я разозлился на нее за это, а потом почувствовал облегчение. Я знал, что между ними что-то есть, но не знал что. Понимаете? Могло бы ведь быть хуже!

— Может быть, да, а может быть, и нет. Еще кто-нибудь об этом знает?

— Кристоффер, старший сын. Предполагалось, что он унаследует усадьбу и станет хранить клад для следующего поколения. Вильхельм наверняка ему это говорил. Впрочем, откуда мне знать?

— Я думал, старший сын — это вы.

— Вильхельм мне не отец. Не думаю, что он когда-либо собирался меня усыновить. В моем свидетельстве о рождении стоит: «Отец неизвестен». Да какая разница! Не уверен, что мне интересно, кто мой настоящий отец. А теперь вы, может, оставите меня в покое?

— Был бы рад ответить «да», но то, что вы сейчас рассказали, требует расследования. Сейчас мы с вами проедем в полицию. Нам есть о чем поговорить.

Глава 42

Марию Верн разбудил голос Веги во дворе, сперва как эхо во сне, а потом все ближе и неотвязней. Вчера Марии пришлось с ней говорить о том, что случилось, и выспрашивать, что та знает. Разговор занял несколько часов. Вега была безутешна. Теперь от ее голоса с первого этажа у Марии все сжималось внутри. Она свернулась калачиком и натянула одеяло на голову. У нее больше не было сил. Вега уже стояла в дверях.

— Это тебя! Твой муж хочет поговорить с тобой!

Мария взяла мобильник с тумбочки. Она выключила его пару часов назад, чтобы немного отдохнуть в покое.

— Я сказала, что ты спишь, но он настаивает. Названивает, между прочим, с самого утра. Но что ему надо — не говорит! Возьми трубку на кухне.

— Спасибо, я ему отсюда позвоню.

— Ну что ж. — В голосе Веги слышалось разочарование.

Она кликнула Чельвара, чтобы хоть пес составил ей компанию на кухне за чашечкой кофе. Мария почувствовала себя ничтожеством.

— Привет, так ты дома? — спросил Кристер довольно резко.

— Я спала.

— Ага, и когда же ты легла?

— Три часа назад.

— Развлекаешься в Висбю? Конечно, чего ж не веселиться, когда детей с тобой нет. Вега сказала, ты собралась на экскурсию в пещеры с кем-то, кого зовут Арвидсон. И как вам с ним — хорошо вместе? Впрочем, я, наверно, должен говорить потише? Он, наверно, спит?

— Можешь приехать сюда и посмотреть сам. — Мария хотела оборвать разговор немедленно. Зачем ей все это выслушивать?

— Я, наверно, так и сделаю, — сказал он.

— Не суди о людях по себе. Однажды я всерьез собиралась тебя бросить. Помнишь? Когда я только познакомилась с твоей мамой. Она хотела убедиться, что я «порядочная девушка», достойная ее сына. Она мне такие вопросы задавала, какие и в полиции нравов постеснялись бы.

— Никогда не забуду. Ты успела добежать до вокзала, прежде чем я тебя догнал.

— Ты же ехал на велосипеде, если бы бежал, то остановился бы после ста метров.

— Я бы мчался за тобой на край света, — заверил Кристер.

— Может, я по тебе немного и скучаю…

— Вот что-то такое я и хотел услышать. Когда дети спят, ходишь дома и думаешь всякое…

— Я знаю, — сказала Мария.

— Кстати, мама выздоровела.

— Значит, чудеса еще бывают?

— Да. После того как мы побывали в отделении неотложной помощи, у кардиолога, хирурга и ортопеда, мы попали к куратору из социальной службы. Предстояло обсудить, сможет ли мама по-прежнему жить в собственном доме, ведь она такая слабая и сама нуждается в помощи. Куратор спросил, сможет ли папа ухаживать за мамой дома. Папа стал колебаться, ведь мама настолько больна! Куратор предложил продать дом и переехать в небольшую квартиру. А маму можно устроить в больницу, как раз освободилось место в отделении длительного пребывания. Понимаешь, да?

— Я догадываюсь, что было дальше…

— Ух, как она рассердилась! Сейчас она дома. Написала письмо в газету, позвонила мэру и нажаловалась на некомпетентность и невежливость медицинского персонала, вымыла окна и наготовила еды на целую неделю!

— Так вы приедете сюда?

— Приедем, как только достанем билеты на паром. На ближайшую неделю все раскуплено. А я не могу рисковать и тащить детей в Нюнэсхамн, надеясь, что там как-нибудь удастся сесть на паром. Но мы приедем при первой же возможности, если ты по-прежнему согласна спать со мной в одной комнате! Я ведь люблю тебя, знаешь?