Сталин. Путь к диктатуре - Абдурахман Авторханов

а) Дело Эйхе:

«Примером злостной провокации, возмутительной фальсификации и преступного нарушения революционной законности является дело бывшего кандидата в члены Политбюро, одного из виднейших работников партии и советского правительства товарища Эйхе, члена партии с 1905 года… Товарищ Эйхе был арестован 29 апреля 1938 года… Эйхе был вынужден под пыткой подписать заранее заготовленный следователями протокол его признания, в котором он и некоторые другие видные партийные работники обвинялись в антисоветской деятельности. 1 октября 1939 года Эйхе послал заявление Сталину, в котором он категорически отрицал свою вину и просил расследования своего дела… Сохранилось и второе заявление Эйхе, которое он писал Сталину 27 октября 1939 года… Эйхе писал: „25 октября этого года мне сообщили, что следствие по моему делу закончено… Если бы я был виновен хотя бы в сотой доле тех преступлений, в которых меня обвиняли, я никогда не посмел бы посылать Вам это предсмертное заявление; но я не виновен ни в одном из этих преступлений… Я еще никогда не лгал Вам, и теперь, стоя одной ногой в могиле, я тоже не лгу. Все мое дело — это типичный пример провокации, клеветы… Моя вина — это мое признание в контрреволюционной деятельности… Но положение было таково: я не смог вынести тех пыток, которым подвергали меня Ушаков и Николаев, особенно первый из них — он знал о том, что мои поломанные ребра еще не зажили и, используя это знание, причинял при допросах страшную боль… Если в той легенде, которую сфабриковал Ушаков и которую я подписал, что-либо не совпадало, меня вынуждали подписывать новые варианты этой легенды. Так же поступили и с Рухимовичем… Так же поступили с руководителем запасной сети, будто бы созданной Бухариным в 1935 году“.»

Чем же кончилось это дело?

Хрущев говорит:

«2 февраля 1940 года Эйхе судили… Он сказал следующее: „Во всех моих так называемых признаниях нет ни слова правды; подписи, которые я поставил под этими признаниями, — вымучены… Я никогда не был виновен в каком-либо заговоре. Я умру, веря в правильность политики партии, как я верил в нее в течение всей моей жизни“. 4 февраля Эйхе был расстрелян».

б) Дело членов и кандидатов Политбюро Косиора. Рудзутака, Чубаря, Постышева и члена Оргбюро Косарева.

Хрущев говорит:

«Рудзутак, кандидат Политбюро, член партии с 1905 года, человек, который провел 10 лет на царской каторге, категорически отказался перед судом от вынужденного от него признания. В протоколе сессии Военной коллегии Верховного суда есть следующее заявление Рудзутака: „Единственная просьба, с которой он обращается к суду, это сообщить ЦК ВКП(б), что в НКВД есть еще не ликвидированный Центр, ловко фабрикующий дела и заставляющий невинных людей сознаваться в преступлениях, которых они не совершали; у обвиняемых нет возможности доказать, что они не участвовали в преступлениях, о которых говорится в таких признаниях, вымученных от различных лиц. Методы следствия таковы, что они вынуждают людей лгать и клеветать на невинных, не замешанных ни в чем людей… Он просит суд разрешить ему сообщить об этом ЦК ВКП(б) в письменной форме. Он заверяет суд, что он лично никогда не имел никаких враждебных намерений по отношению к политике нашей партии, потому что всегда был согласен с партийной линией… В течение двадцати минут был вынесен приговор, и Рудзутак был расстрелян… Так же были сфабрикованы „дела“ против видных партийных и государственных деятелей — Косиора, Чубаря, Постышева, Косарева и других…“»

в) Дело военных. Хрущев говорит: «Очень прискорбные последствия, особенно в начале войны, были вызваны ликвидацией Сталиным многих лиц из числа командного состава… В эти годы репрессиям были подвергнуты определенные слои военных кадров, начиная буквально с командиров рот и батальонов и кончая руководителями высших воинских соединений… Мы имели превосходные военные кадры, которые были безусловно преданы партии и родине. Достаточно сказать, что те из них, которым удалось выжить, несмотря на суровые пытки, которым они подвергались в тюрьмах, с первых же дней войны проявили себя настоящими патриотами и героически сражались во славу родины. Я имею в виду таких товарищей, как Рокоссовский… Горбатов, Мерецков, Подлас (замечательный командир, погибший на фронте) и многие, многие другие. Однако много подобных командиров погибло в лагерях и тюрьмах…»

В ноябре 1938 года Ежов был снят с должности в НКВД и назначен наркомом (министром) водного транспорта. Последний раз его видели на открытии XVIII съезда партии в марте 1939 года. Прямо с этого съезда он бесследно исчез…

Хрущев об этом ничего не сообщил. Он взял его даже некоторым образом под защиту, явно стараясь, по своему излюбленному методу, всю вину свалить на одного Сталина. Хрущев говорит:

«Мы совершенно правы, обвиняя Ежова в низких методах 1937 года. Но нужно дать ответ на вопрос: мог ли Ежов… сам решать такие вопросы, как судьба таких выдающихся партийцев? Нет, было бы наивно считать, что это было дело одного Ежова. Совершенно ясно, что эти вопросы решал Сталин и что без его приказаний и его одобрения Ежов этого сделать не мог».

Укажем в связи с этим еще на два характерных штриха: ни одного раза во всем докладе Хрущев не прибегает к персональным выпадам по адресу Ежова, тогда как Сталина и Берию он щедро награждает всякими «титулами». Ежова Хрущев выставляет как человека, который был лишь простым орудием Сталина, но когда Хрущев переходит к разбору преступлений Берия, то сам Сталин выставляется как орудие террористической практики Л. Берии.

Итак, Сталин снимает Ежова в ноябре 1938 года, причем снимает сам, лично, так как «такие вопросы решал сам Сталин», без Политбюро, которое, по словам Хрущева, существовало лишь по названию. В чем же причины опалы столь заслуженного палача?

В свете анализа тех данных, которые приводит Хрущев, можно прийти только к одному выводу: Ежов сносно провел процесс Пятакова — Радека, далеко не удачно — процесс Бухарина-Рыкова, но совершенно провалился на попытках создать «параллельный бухаринский центр» из членов и кандидатов Политбюро и ЦК и «параллельный военный центр» из маршалов и генералов Блюхера, Егорова, Гамарника, Рокоссовского, Мерецкова, Горбатова и других.

Как бы Ежов ни бил на допросах, как бы он ни ломал ребра, как бы он ни изощрялся в фальсификациях, но после бухаринского процесса люди не только не признавались даже на закрытых судах в своих мнимых преступлениях, но, наоборот, прямо из камер НКВД Ежова писали разоблачительные письма о практике Сталина-Ежова самому Сталину и тому же номинальному Политбюро.